С ума сойти! Почему я раньше не знала об этом музее?
– Ли, мы здесь не для того, чтобы пялиться на дурацкие костюмы. Ты про письмо не забыла?
Они вернулись в фойе. Охранник покачал головой.
– У нас нет ни писем, ни других документов.
– Может, есть еще один Музей Висконти? – спросил Бен, заранее зная ответ.
Старик снова грустно покачал головой.
– Я здесь уже пятьдесят лет. Музей всего один.
Бен и Ли отошли в сторонку.
– Я так и думала, что толку от этого не будет, – заявила Ли.
– Но ведь Арно отдал что-то в музей! Квитанция-то осталась!
Они прошли по длинному коридору, с обеих сторон уставленному витринами с антикварными скрипками, альтами и виолончелями.
– Профессор был коллекционером, – возразила Ли, – и мог отдать в музей все, что угодно. Картину какую-нибудь или инструмент. – Она показала на скрипки под стеклом. – Откуда мы знаем, может, он одну из этих скрипок подарил.
Бен застыл на месте.
– Какие же мы идиоты!
– Почему это?
– Оно вернулось домой…
Ли недоуменно уставилась на него.
– Оно вернулось домой, – повторил Бен. – Арно сказал, что письмо вернулось домой. Туда, откуда пришло. Он вовсе не имел в виду музей – в музее-то оно никогда не бывало.
– То есть мы зря сюда пришли?
– Может, и не зря. – Бен оглядел витрины. – Надо найти зал, где собраны фортепьяно.
Лицо Ли озарилось пониманием.
– Черт возьми! По-моему, ты прав!
– Ты узнаешь то старое фортепьяно, которое нашел твои отец?
– Наверное.
Их торопливые шаги застучали по паркету – Бен и Ли вернулись в коридор в поисках секции клавишных инструментов. За сводчатым проходом с красными портьерами обнаружился большой зал, заставленный старыми фортепьяно, спинетами и клавесинами. Все инструменты были отреставрированы, блестели от лака и стояли на огороженных возвышениях с табличками «Руками не трогать».
Бен прошелся по залу.
– Ты его видишь?
– Вот! – Ли указала на старое фортепьяно у окна – большое и богато украшенное резьбой. Дерево тускло поблескивало в свете ламп. Ли подбежала к инструменту. – Черт возьми, последний раз я его видела отреставрированным всего наполовину и частично разобранным, но я уверена, что это оно и есть!
– Абсолютно уверена?
– Да я бы его где угодно узнала!
Бен внимательно осмотрел фортепьяно: тяжелый инструмент, футов двенадцать в длину, покрытая толстым слоем лака поверхность, вставки из перламутра, поблескивающие клавиши из слоновой кости и черного дерева. Над клавиатурой надпись золотыми буквами: «Йозеф Бом, Вена». Инструмент стоял на трех покрытых искусной резьбой ножках: две спереди и одна сзади.
– Так которая ножка оказалась полой? – спросил Бен.
Ли задумалась.
– Одна из передних.
– Правая или левая?
– Правая, кажется. Нет, левая.
Бен перегнулся через ограждение, но толком ничего не увидел: слишком далеко. Он огляделся: вокруг никого. Откуда-то из соседнего зала доносились шаги старого охранника.
– Правая, – сказала Ли. – Точно правая.
– Ты уверена?
– Уверена.
Из угла под потолком смотрел черный зрачок видеокамеры. Бен отвернулся от фортепьяно, со скучающим видом вышел из поля зрения камеры и, подобравшись к ней вдоль стены, внимательно осмотрел ее. Затем он подошел обратно к фортепьяно и спокойно перелез через ограждение.
– От этой камеры толку никакого, – с улыбкой сказал он Ли. – Она почти одного возраста с фортепьяно, и половина проводов отсоединены.
– Итальянцы, – вздохнула Ли. – Что с них взять!
– В нашем случае грех жаловаться!
Бен присел на корточки возле фортепьяно, приглядываясь к правой ножке. Тщательно отреставрированный инструмент был в прекрасном состоянии, ни за что не скажешь, что ему двести лет. Сначала Бен ничего не увидел, потом глаз зацепился за трещинку в лакировке в верхней четверти ножки. Он поскреб дерево ногтем – чешуйки лака осыпались, открывая тонкую линию. Бен поскреб еще немного. Едва заметная линия шла по всей окружности ножки. Похоже, после реставрации кто-то снял полую ножку, поставил ее на место и закрасил трещину бесцветным лаком.
Существовал один-единственный способ убедиться в этом.
ГЛАВА 32
В тот же день
Бельгия
Филипп Арагон все утро читал документы и подписывал письма – на его письменном столе громоздилась кипа бумаг в фут высотой. Если была возможность, Арагон предпочитал работать дома. Этот дом он сам спроектировал и построил еще в те времена, когда работал архитектором. С точки зрения отца-миллиардера, дом Арагонов возле Брюсселя был простым и скромным – совсем не похожим на роскошную виллу, в которой Филипп провел детство. От роскоши Филипп устал: роскошь мог позволить себе любой, были бы деньги. Смысла в ней никакого.
Работая, Филипп время от времени посматривал на стоящие на столе фотографии в рамках: родители, жена, сын Винсент на велосипеде, который ему подарили на десять лет, четырехлетняя красавица дочурка Дельфина, смеющаяся на качелях, и Роже.
Старина Роже. Подумав о нем, Филипп снова загрустил. Он отложил ручку и взял в руки фотографию. Старый друг и наставник… Какие добрые глаза! До сих пор невозможно примириться с тем, что случилось. И понять тоже невозможно.
Роже Базен был известен как бывший швейцарский политик и уважаемый государственный деятель. Для Филиппа, знавшего Роже с детства, он был практически членом семьи и многому его научил, хотя их политические взгляды расходились все дальше по мере того, как Филипп взрослел. Роже не нравился уклон Арагона в социализм и экологию, и они провели в спорах не один вечер. Несмотря на растущие разногласия, интеллектуальные схватки со старым политиком за бутылкой коньяка стали прекрасной тренировкой для политика молодого, подготовив его к предстоящим баталиям. Филипп всегда считал Роже чем-то вечным и неизменным, непременной частью своей жизни, как старый дуб за окном кабинета.
Боль утраты не утихла и становилась лишь острее от того, что Роже мог быть каким-то образом замешан в том, что произошло той ночью.
События прошлой зимы в Кортине никогда не изгладятся из памяти Филиппа Арагона. Он помнил их так хорошо, словно это было вчера.
Суматошная жизнь начинающего политика редко позволяла Арагону выкроить целых шесть дней для семьи. Дети очень радовались предстоящей поездке, он собирался научить их кататься на лыжах. Больше всего Филиппу хотелось провести время с женой, как раньше, в более спокойные времена.
Старинное шале, похожее на сказочный домик, стояло в безлюдном месте, среди гор и лесов. Полная тишина и чистый воздух – для отдыха лучше не придумаешь.
На второй день Арагону позвонили. Номер этого мобильного телефона знали очень немногие: жена, личный секретарь, немногочисленные члены семьи и близкие друзья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Ли, мы здесь не для того, чтобы пялиться на дурацкие костюмы. Ты про письмо не забыла?
Они вернулись в фойе. Охранник покачал головой.
– У нас нет ни писем, ни других документов.
– Может, есть еще один Музей Висконти? – спросил Бен, заранее зная ответ.
Старик снова грустно покачал головой.
– Я здесь уже пятьдесят лет. Музей всего один.
Бен и Ли отошли в сторонку.
– Я так и думала, что толку от этого не будет, – заявила Ли.
– Но ведь Арно отдал что-то в музей! Квитанция-то осталась!
Они прошли по длинному коридору, с обеих сторон уставленному витринами с антикварными скрипками, альтами и виолончелями.
– Профессор был коллекционером, – возразила Ли, – и мог отдать в музей все, что угодно. Картину какую-нибудь или инструмент. – Она показала на скрипки под стеклом. – Откуда мы знаем, может, он одну из этих скрипок подарил.
Бен застыл на месте.
– Какие же мы идиоты!
– Почему это?
– Оно вернулось домой…
Ли недоуменно уставилась на него.
– Оно вернулось домой, – повторил Бен. – Арно сказал, что письмо вернулось домой. Туда, откуда пришло. Он вовсе не имел в виду музей – в музее-то оно никогда не бывало.
– То есть мы зря сюда пришли?
– Может, и не зря. – Бен оглядел витрины. – Надо найти зал, где собраны фортепьяно.
Лицо Ли озарилось пониманием.
– Черт возьми! По-моему, ты прав!
– Ты узнаешь то старое фортепьяно, которое нашел твои отец?
– Наверное.
Их торопливые шаги застучали по паркету – Бен и Ли вернулись в коридор в поисках секции клавишных инструментов. За сводчатым проходом с красными портьерами обнаружился большой зал, заставленный старыми фортепьяно, спинетами и клавесинами. Все инструменты были отреставрированы, блестели от лака и стояли на огороженных возвышениях с табличками «Руками не трогать».
Бен прошелся по залу.
– Ты его видишь?
– Вот! – Ли указала на старое фортепьяно у окна – большое и богато украшенное резьбой. Дерево тускло поблескивало в свете ламп. Ли подбежала к инструменту. – Черт возьми, последний раз я его видела отреставрированным всего наполовину и частично разобранным, но я уверена, что это оно и есть!
– Абсолютно уверена?
– Да я бы его где угодно узнала!
Бен внимательно осмотрел фортепьяно: тяжелый инструмент, футов двенадцать в длину, покрытая толстым слоем лака поверхность, вставки из перламутра, поблескивающие клавиши из слоновой кости и черного дерева. Над клавиатурой надпись золотыми буквами: «Йозеф Бом, Вена». Инструмент стоял на трех покрытых искусной резьбой ножках: две спереди и одна сзади.
– Так которая ножка оказалась полой? – спросил Бен.
Ли задумалась.
– Одна из передних.
– Правая или левая?
– Правая, кажется. Нет, левая.
Бен перегнулся через ограждение, но толком ничего не увидел: слишком далеко. Он огляделся: вокруг никого. Откуда-то из соседнего зала доносились шаги старого охранника.
– Правая, – сказала Ли. – Точно правая.
– Ты уверена?
– Уверена.
Из угла под потолком смотрел черный зрачок видеокамеры. Бен отвернулся от фортепьяно, со скучающим видом вышел из поля зрения камеры и, подобравшись к ней вдоль стены, внимательно осмотрел ее. Затем он подошел обратно к фортепьяно и спокойно перелез через ограждение.
– От этой камеры толку никакого, – с улыбкой сказал он Ли. – Она почти одного возраста с фортепьяно, и половина проводов отсоединены.
– Итальянцы, – вздохнула Ли. – Что с них взять!
– В нашем случае грех жаловаться!
Бен присел на корточки возле фортепьяно, приглядываясь к правой ножке. Тщательно отреставрированный инструмент был в прекрасном состоянии, ни за что не скажешь, что ему двести лет. Сначала Бен ничего не увидел, потом глаз зацепился за трещинку в лакировке в верхней четверти ножки. Он поскреб дерево ногтем – чешуйки лака осыпались, открывая тонкую линию. Бен поскреб еще немного. Едва заметная линия шла по всей окружности ножки. Похоже, после реставрации кто-то снял полую ножку, поставил ее на место и закрасил трещину бесцветным лаком.
Существовал один-единственный способ убедиться в этом.
ГЛАВА 32
В тот же день
Бельгия
Филипп Арагон все утро читал документы и подписывал письма – на его письменном столе громоздилась кипа бумаг в фут высотой. Если была возможность, Арагон предпочитал работать дома. Этот дом он сам спроектировал и построил еще в те времена, когда работал архитектором. С точки зрения отца-миллиардера, дом Арагонов возле Брюсселя был простым и скромным – совсем не похожим на роскошную виллу, в которой Филипп провел детство. От роскоши Филипп устал: роскошь мог позволить себе любой, были бы деньги. Смысла в ней никакого.
Работая, Филипп время от времени посматривал на стоящие на столе фотографии в рамках: родители, жена, сын Винсент на велосипеде, который ему подарили на десять лет, четырехлетняя красавица дочурка Дельфина, смеющаяся на качелях, и Роже.
Старина Роже. Подумав о нем, Филипп снова загрустил. Он отложил ручку и взял в руки фотографию. Старый друг и наставник… Какие добрые глаза! До сих пор невозможно примириться с тем, что случилось. И понять тоже невозможно.
Роже Базен был известен как бывший швейцарский политик и уважаемый государственный деятель. Для Филиппа, знавшего Роже с детства, он был практически членом семьи и многому его научил, хотя их политические взгляды расходились все дальше по мере того, как Филипп взрослел. Роже не нравился уклон Арагона в социализм и экологию, и они провели в спорах не один вечер. Несмотря на растущие разногласия, интеллектуальные схватки со старым политиком за бутылкой коньяка стали прекрасной тренировкой для политика молодого, подготовив его к предстоящим баталиям. Филипп всегда считал Роже чем-то вечным и неизменным, непременной частью своей жизни, как старый дуб за окном кабинета.
Боль утраты не утихла и становилась лишь острее от того, что Роже мог быть каким-то образом замешан в том, что произошло той ночью.
События прошлой зимы в Кортине никогда не изгладятся из памяти Филиппа Арагона. Он помнил их так хорошо, словно это было вчера.
Суматошная жизнь начинающего политика редко позволяла Арагону выкроить целых шесть дней для семьи. Дети очень радовались предстоящей поездке, он собирался научить их кататься на лыжах. Больше всего Филиппу хотелось провести время с женой, как раньше, в более спокойные времена.
Старинное шале, похожее на сказочный домик, стояло в безлюдном месте, среди гор и лесов. Полная тишина и чистый воздух – для отдыха лучше не придумаешь.
На второй день Арагону позвонили. Номер этого мобильного телефона знали очень немногие: жена, личный секретарь, немногочисленные члены семьи и близкие друзья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77