Так и не проронив ни слова, я пожала ему руку, как полагается, и закрыла за собою дверь. Ах, КПСС - разлюли малина для тех, кто вверх хотел! Вверх и только вверх! Они рьяно учили наизусть каждую строчку и Ленина, и Сталина, и всех, кого надо.
Помню прохладные, никем ни разу не открытые экземпляры работ Владимира Ильича. По соседству с нами жила большая еврейская семья. Как-то я позвонила им в дверь, чтоб узнать, нет ли у них сочинений Ленина: надо было выловить парочку цитат - приближался зачет.
- Ну, какая же приличная семья не держит у себя Ленина?! - удивилась пожилая хозяйка. Пошла в глубь квартиры с громким вопросом: - Какой тебе том?
- Любой,- говорю.
- Их много! Очень много!..
Вынесла первый, и я пошла "работать". Не мытьем, так катаньем и нерадивым что-то влетало в голову. "От каждого по способности, каждому по потребности" - это же лафа!" - думали люди.
И сейчас лафа - не надо мучиться, изучать программу той или иной партии: за что радеть и ночь не спать, чтоб с чувством глубокого удовлетворения опустить в урну бюллетени.
Партий никто не знает, а выходки думцев - на уровне плохого цирка. Как важен магнит телевизионных передач, и как обидно, что понятие "гласность" путают порой с преднамеренным крушением наших идеалов...
Да, надо знать обычаи, нравы тех, среди кого живешь. На факультете журналистики этому не учат. Ползут по-пластунски с кинокамерой только что испеченные журналисты: рискуют жизнью, гибнут на войне, а снимают очень часто брак. Разве можно растерзанного человека снимать? Издавна люди торопятся прикрыть погибшего. Справедливо упрекнул Буш журналистов, впившихся в его лицо, когда ему стало плохо. "Это невежливо",сказал он.
Помню, в детстве, когда мы самодельные пистолеты наставляли на кого-нибудь, нам говорили: "В человека целиться нельзя". Давно это было... Сейчас же дуло оружия направляют с экрана телевизора прямо на сидящих перед ним. С легкой руки комиссара журналистики из Питера, как стали кишки перебирать и в мозгах копаться, так и докатились до самого "выразительного" метода показа трагедии. С понятием "гласность" нужно уметь обращаться. На телевизионном экране идет преднамеренное перенасыщение патологией. Секс ли это или расчлененное тело человека, выловленное из колодца. Закордонные сюжеты так же подобраны: авиационные катастрофы, пожары, стрельба, изувеченные трупы. Слишком ударились в анатомию. Воистину воспитывают непредсказуемый тип человека. Экран приучает "к натуре" гибели человека. Приучают детей и подростков с легкостью лишать жизни себе подобных.
Не согласитесь ли вы, что нельзя распоротое тело погибшего выставлять напоказ? "Без его разрешения..." А может быть, и мама его, и отец не согласились бы свое дитя показывать в таком виде? Вот сейчас в Чечне и соединились незнание чеченцев и вольный стиль снимать, показывать мясорубку.
...Я очнулась от воспоминаний и раздумий. Мы с Асханом подъезжали к аэропорту.
АСКОЛЬДОВА МОГИЛА
Однажды сидим в кустах, ждем какого-то неведомого дядьку. Кругом немцы, оккупация, голод проклятый замучил. Мама наказывает съездить к сестре, тете Паше, и выпросить "кабак" (тыкву) и кукурузу.
- Ближе к ночи он подъедет,- напутствует мама семилетнюю сестру.н Мотоцикла не бойся. Сядешь сзади верхом и ухватишься за его одежду... А там семь километров - и все. Тут тебе и Широчанка.
Я подростком была, хотела ехать вместо маленькой сестры, но мама н ни Боже мой! Наконец видим, мужик переступает ногами, а между ними мотоцикл. Подрулил, занес правую ногу назад и прислоняет мотоцикл к стене. Поворковали с мамой, чиркнул спичкой, закурил; потом снова занес ногу за мотоцикл и пригласил сестру сесть сзади. Мама трепетно помогла ей устроиться.
- Держись за мои карманы,- посоветовал мужчина.
Сестра села, и он опять пошел ногами по траве. Прошел метров сто, мотор крякнул, затарахтел, и маленькая фигурка сестры растаяла в темноте вместе с брезентовой спиной седока.
- Уехали,- вздохнула мама.
Главное - до Широчанки. А утром тетя Паша подсадит на товарняк - я встречу. Грузить на старшую было обычным делом. Основным подручным была я. Кряхтела, пробиралась, доставала, таскала. Как немцы ушли - легче не стало.
- Бери что попало. Тут разберемся. Прячься, чтоб не поймали...
Законы были безбожные: оставшееся зерно после убранного урожая брать нельзя. Пусть лучше на поле померзнет и сгниет. Немцы так не требовали, а наши... Многодетные семьи не выдерживали - есть хотелось с утра и до ночи, поэтому посылали детей красть рассыпанное в поле добро. Объездчики, как и все люди, получившие власть, вскакивали на коней - и "Аля-улю! Бей, кроши...". Неудержимой была страсть гонять, отбирать оклунки с зерном и напоследок хлестануть батогом поперек спины. Выпивший и стрельнуть мог. И стреляли. Убили школьника, вся станица хоронила, и вся станица плакала. Мама была молодым коммунистом, и не дай Бог, чтоб поймали ее детей. Могли исключить из партии. Эти слова "исключили из партии" до сих пор помню, как что-то самое страшное в жизни человека...
Сидим с подружкой в лесополосе, трусим, ждем, когда объездчик минует нас. Ей-то хорошо - у нее родители не коммунисты... Зато отмучаемся, принесем каждый в свою семью подкрепление. Вечером пируем: оладьи, мамины рассказы всякие. Наедимся, и на утро останется. Утром мама уже в поле, а мы глаза продерем, и кто первый - одним прыжком к комоду. Там в верхнем ящике оладьи. Расхватаем, и опять думать надо, как еду доставать. Не помнили, когда последний раз выдавали что-нибудь на трудодни... Однажды народная почта сообщила нам, что за рекой Уруп учительница по литературе приберегла яблоки. Отправилась, яблоки взяла, несу за спиной, боюсь: что несешь да куда?.. Откуда ни возьмись "рама" пожаловала. Низко надо мной сделала круг, немецкие летчики рукой помахали... Стоило им стрельнуть - и капец.
Добралась до дому - герой! Радость принесла. Накинулись все. Горят огнем яблоки красные, желтые. Всю хату украсили. А запах! Запах обнадеживал на лучшую жизнь, но она все никак не улучшалась.
...По окончании института жили сперва в бараке, потом комнату дали в коммуналке - в четырехкомнатную квартиру вселились четыре счастливые семьи. Радовались и мы, хоть нам и досталась проходная комната. Десять лет через нас ходила чужая чемья. По условиям пожарных перегородку ставить было нельзя. Висел на шпагате фанерный лист. Четыре семьи, четыре метра кухня, и четыре конфорки на газовой плите. Не дотянуться бывало хозяйке ложкой до своей кастрюли. Маленький сын из-под фанеры выглядывает и зовет: "Ма-а-ма!" Сладкий был этот голосок, самый главный и самый дорогой. "Иду, иду!" - отвечаю.
Материально было тяжело. Крутились. Перед получкой аж пот проберет от беготни по этажам с надеждой занять денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Помню прохладные, никем ни разу не открытые экземпляры работ Владимира Ильича. По соседству с нами жила большая еврейская семья. Как-то я позвонила им в дверь, чтоб узнать, нет ли у них сочинений Ленина: надо было выловить парочку цитат - приближался зачет.
- Ну, какая же приличная семья не держит у себя Ленина?! - удивилась пожилая хозяйка. Пошла в глубь квартиры с громким вопросом: - Какой тебе том?
- Любой,- говорю.
- Их много! Очень много!..
Вынесла первый, и я пошла "работать". Не мытьем, так катаньем и нерадивым что-то влетало в голову. "От каждого по способности, каждому по потребности" - это же лафа!" - думали люди.
И сейчас лафа - не надо мучиться, изучать программу той или иной партии: за что радеть и ночь не спать, чтоб с чувством глубокого удовлетворения опустить в урну бюллетени.
Партий никто не знает, а выходки думцев - на уровне плохого цирка. Как важен магнит телевизионных передач, и как обидно, что понятие "гласность" путают порой с преднамеренным крушением наших идеалов...
Да, надо знать обычаи, нравы тех, среди кого живешь. На факультете журналистики этому не учат. Ползут по-пластунски с кинокамерой только что испеченные журналисты: рискуют жизнью, гибнут на войне, а снимают очень часто брак. Разве можно растерзанного человека снимать? Издавна люди торопятся прикрыть погибшего. Справедливо упрекнул Буш журналистов, впившихся в его лицо, когда ему стало плохо. "Это невежливо",сказал он.
Помню, в детстве, когда мы самодельные пистолеты наставляли на кого-нибудь, нам говорили: "В человека целиться нельзя". Давно это было... Сейчас же дуло оружия направляют с экрана телевизора прямо на сидящих перед ним. С легкой руки комиссара журналистики из Питера, как стали кишки перебирать и в мозгах копаться, так и докатились до самого "выразительного" метода показа трагедии. С понятием "гласность" нужно уметь обращаться. На телевизионном экране идет преднамеренное перенасыщение патологией. Секс ли это или расчлененное тело человека, выловленное из колодца. Закордонные сюжеты так же подобраны: авиационные катастрофы, пожары, стрельба, изувеченные трупы. Слишком ударились в анатомию. Воистину воспитывают непредсказуемый тип человека. Экран приучает "к натуре" гибели человека. Приучают детей и подростков с легкостью лишать жизни себе подобных.
Не согласитесь ли вы, что нельзя распоротое тело погибшего выставлять напоказ? "Без его разрешения..." А может быть, и мама его, и отец не согласились бы свое дитя показывать в таком виде? Вот сейчас в Чечне и соединились незнание чеченцев и вольный стиль снимать, показывать мясорубку.
...Я очнулась от воспоминаний и раздумий. Мы с Асханом подъезжали к аэропорту.
АСКОЛЬДОВА МОГИЛА
Однажды сидим в кустах, ждем какого-то неведомого дядьку. Кругом немцы, оккупация, голод проклятый замучил. Мама наказывает съездить к сестре, тете Паше, и выпросить "кабак" (тыкву) и кукурузу.
- Ближе к ночи он подъедет,- напутствует мама семилетнюю сестру.н Мотоцикла не бойся. Сядешь сзади верхом и ухватишься за его одежду... А там семь километров - и все. Тут тебе и Широчанка.
Я подростком была, хотела ехать вместо маленькой сестры, но мама н ни Боже мой! Наконец видим, мужик переступает ногами, а между ними мотоцикл. Подрулил, занес правую ногу назад и прислоняет мотоцикл к стене. Поворковали с мамой, чиркнул спичкой, закурил; потом снова занес ногу за мотоцикл и пригласил сестру сесть сзади. Мама трепетно помогла ей устроиться.
- Держись за мои карманы,- посоветовал мужчина.
Сестра села, и он опять пошел ногами по траве. Прошел метров сто, мотор крякнул, затарахтел, и маленькая фигурка сестры растаяла в темноте вместе с брезентовой спиной седока.
- Уехали,- вздохнула мама.
Главное - до Широчанки. А утром тетя Паша подсадит на товарняк - я встречу. Грузить на старшую было обычным делом. Основным подручным была я. Кряхтела, пробиралась, доставала, таскала. Как немцы ушли - легче не стало.
- Бери что попало. Тут разберемся. Прячься, чтоб не поймали...
Законы были безбожные: оставшееся зерно после убранного урожая брать нельзя. Пусть лучше на поле померзнет и сгниет. Немцы так не требовали, а наши... Многодетные семьи не выдерживали - есть хотелось с утра и до ночи, поэтому посылали детей красть рассыпанное в поле добро. Объездчики, как и все люди, получившие власть, вскакивали на коней - и "Аля-улю! Бей, кроши...". Неудержимой была страсть гонять, отбирать оклунки с зерном и напоследок хлестануть батогом поперек спины. Выпивший и стрельнуть мог. И стреляли. Убили школьника, вся станица хоронила, и вся станица плакала. Мама была молодым коммунистом, и не дай Бог, чтоб поймали ее детей. Могли исключить из партии. Эти слова "исключили из партии" до сих пор помню, как что-то самое страшное в жизни человека...
Сидим с подружкой в лесополосе, трусим, ждем, когда объездчик минует нас. Ей-то хорошо - у нее родители не коммунисты... Зато отмучаемся, принесем каждый в свою семью подкрепление. Вечером пируем: оладьи, мамины рассказы всякие. Наедимся, и на утро останется. Утром мама уже в поле, а мы глаза продерем, и кто первый - одним прыжком к комоду. Там в верхнем ящике оладьи. Расхватаем, и опять думать надо, как еду доставать. Не помнили, когда последний раз выдавали что-нибудь на трудодни... Однажды народная почта сообщила нам, что за рекой Уруп учительница по литературе приберегла яблоки. Отправилась, яблоки взяла, несу за спиной, боюсь: что несешь да куда?.. Откуда ни возьмись "рама" пожаловала. Низко надо мной сделала круг, немецкие летчики рукой помахали... Стоило им стрельнуть - и капец.
Добралась до дому - герой! Радость принесла. Накинулись все. Горят огнем яблоки красные, желтые. Всю хату украсили. А запах! Запах обнадеживал на лучшую жизнь, но она все никак не улучшалась.
...По окончании института жили сперва в бараке, потом комнату дали в коммуналке - в четырехкомнатную квартиру вселились четыре счастливые семьи. Радовались и мы, хоть нам и досталась проходная комната. Десять лет через нас ходила чужая чемья. По условиям пожарных перегородку ставить было нельзя. Висел на шпагате фанерный лист. Четыре семьи, четыре метра кухня, и четыре конфорки на газовой плите. Не дотянуться бывало хозяйке ложкой до своей кастрюли. Маленький сын из-под фанеры выглядывает и зовет: "Ма-а-ма!" Сладкий был этот голосок, самый главный и самый дорогой. "Иду, иду!" - отвечаю.
Материально было тяжело. Крутились. Перед получкой аж пот проберет от беготни по этажам с надеждой занять денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17