Мы зайдем к тебе в офис и снимем у тебя. Без проблем, о'кей. Пока.
– Он может одолжить нам камеру, но нужно подскочить к нему на работу в Бастилию. Будем снимать там, друзья. О'кей?
Мы с любителями кино отправляемся в путь. Все чувствуют себя перевозбужденными, и один из этих ребят робко обращается ко мне:
– Это просто супер.
– В смысле?
– Я всегда хотел сниматься в кино, как де Ниро, и вот теперь я впервые окажусь перед камерой. Я счастлив. Вот и все…
– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?
– Ничего… Я счастлив.
– Ну, ты счастлив.
Трое других вроде бы поладили с Бенжаменом, и я говорю себе, что жизнь иногда бывает классной штукой. Тут мне вдруг захотелось узнать поближе Пьера, их командира.
– Какая твоя любимая группа?
– Мне нравится вся электромузыка, но современные вещи – не очень.
– Типа?
– Видишь ли, я не в восторге от всей этой волны electro-clash. Знаешь, мне сорок пять, и я скорее отношусь к первой волне синтезаторной музыки, например, electro-indus. В первой половине 80-х это, конечно, Cabaret Voltaire, Human League (пока они не взяли двух хористов и не стали делать хиты для диско), Gang of Four, Mekons, Throbbing, Gristle (одно название и не более того), Psychic TV, Coil, Chrome, Einsturzende Neubauten, Front Line Assembly, Laibach, D. A. E., Front 242, ну а потом еще поп-музыка и мелодичные вещи. Я торчу от Wall of Voodoo (одним словом, Dйpкche Mode с яйцами), Pairs (воинствующие лесбиянки, и этим все сказано), Fall, Le premier Suicide, Pиre Ubu, Clock DVA, Delta 5. Потом, если копнуть еще глубже, до 1977, я предпочитаю немцев (от них у меня иногда просто срывало крышу) или американцев, последователей Райха и де Рили, как, например, Ash Ra Tempel, Popol Vuh, Faust, Neu! United States of America, Amon Duul, Klaus Schulze, Fifty Foot Hose, Tangerine Dream, Silver Apples. Если без синтезатора, то это, конечно, весь Zappa, Henri Cow, Captain Beefheart, Soft Machine. И еще кучу я позабывал.
– Да уж, ты рулишь в этом деле.
– А тебе кто нравится?
– Мне? Я предпочитаю Жана Ферра. У него красивый голос.
Наконец мы приходим к Бастилии, и когда пересекаем зебру, справа от меня выскакивает раввин Яков, который испуганно обращается ко мне:
– Аге you Jewish?
– No, thank you, – слышу я себя.
Мы торопливо направляемся к бульвару Мальзерб, и меня терзают сомнения. А вдруг я еврей? В конце концов, меня зачали на севере Франции. Я уверен, что я немного еврей, ну как минимум ашкенази. Да, я уверен, что я немного ашкеназский еврей. Мы проходим мимо полицейской машины, и водитель-даун провожает нас взглядом, потом что-то говорит своему соседу: явно гонит в наш адрес.
Мы идем по улице Пармезан, потом по Конте и Гуда, после чего выходим на улицу Реблошон. Арно замечает нас из окна и спускается, чтобы открыть дверь и проводить нас в свой офис, где он как раз потеет над очередным клипом David amp; Jonathan.
Он показывает нам недавно отснятый материал, а затем ведет к кофеварке.
– Когда у Канди операция?
– Не знаю… Скоро… Я здесь немного busy, до июля.
– Это груз, потому что мы об этом говорим-говорим, а сами все время топчемся на месте.
– Ну а ты чем сейчас занят?
– Слушай, что меня сюда привело. Это никак не связано с моей работой…
– Объясни.
– Ладно, видишь вон там человека? Я думаю, что у него замечательный голос.
– Скукота…
– Голос немного в стиле J. Lo, понимаешь?
– …Понимаю.
– Нужно, чтобы ты мне помог… Ты ведь делаешь клипы. Я подумал: неплохо бы сняться у профи.
– Ты молодец, что вспомнил обо мне.
– Но бюджета нет – бабок нет.
– Не парься. Жди меня здесь, я схожу за оборудованием. Я ненадолго.
Бенж скручивает себе сигаретку.
– Кстати, тебе нравится мой свитер?
– Я сомневаюсь. Боюсь, что у меня не получится, я чувствую себя усталым. Наверное, надо отправиться на Сейшелы месяцев на шесть, а то и на год.
– У тебя все получится, я уверен. Ты немного устал, вот и все. Это нормально. Мы уже несколько дней бегаем то туда, то сюда – тебе просто надо отдохнуть.
– Ничего у меня не получится. Я уже никакой. Мне нужно к парикмахеру. Чувствую себя паршиво. Я стар. Я выгляжу больным, у меня точно рак.
Возвращается Арно. Он одет в комбинезон для подводного погружения.
– Идите за мной. Можно начинать.
Мы оказываемся в студии, где синий фон и повсюду натыканы прожекторы. Арно устанавливает DV-камеру и подводит нашего основного актера по имени Борис под споты. Можно приступать к интервью.
– Имя?
– Борис.
– Русский?
– Нет, китаец.
– Борис не китайское имя.
– Китайское, я родился в Пекине.
– Ты поддерживаешь отношения с Демисом Руссосом?
– Да, время от времени.
– Ты любишь уходить в загул?
– Да, я люблю уходить в загул.
– Не наглей, Борис. Можешь ли ты рассказать нам о Греции и ее обычаях?
– Ну ладно. Демис съел задницу козы в пятьдесят третьем в Ошане, а затем, после того как позировал для «Плейбоя», он обратил внимание на то, что квадратный корень дамской сумки меньше диагонали макаронины. В итоге он решил открыть магазин подарков для слепых.
– Продолжай.
– Демис контролирует трафик табуле по всему Парижу и участвует в сделках с оружием. Между прочим, он любит красное вино.
– Продолжай.
– Можно мне стакан воды?
– У вас пустые и ничтожные заботы, Борис.
Я прошу Бенжамена обмазать ему физиономию йогуртом.
– Замолчи, Борис!
– Да я ничего не сказал.
– Хочешь, чтобы ты вообще не мог говорить?
– Не понимаю.
– Доверься мне.
Я прошу Бенжамена выложить на лице Бориса ряд из сосисок Morteau, затем кричу:
– Можно сделать звук потише?! Пожалуйста! Здесь ничего не слышно!
– Вы потеете, Жанн…
– Повежливее, не то мы натолкаем тебе в пасть бисквитов.
– Отпустите меня. С меня хватит.
– Да ты издеваешься над нами?
– Дожил я на тебя, мужик, и на твою бабу тоже, и на всех остальных. Мне на вас насрать!
Обстановка не из лучших. Я убежден, что Борис меня недолюбливает, и Пьер меня недолюбливает, и Франсуа Фельдман тоже, – меня никто не любит. Арно объясняет, что теперь нужно убрать в студии и перекрасить стены. Он передает мне кассету с записью, и мы обнимаемся. Четыре раза.
На выходе я надеваю солнцезащитные очки, потому что вдруг появляется солнце, и что явно не по сезону. Я решаю украсть желтый мопед 103 SP – ключи забыты, как будто специально для нас. Газую и мчу во весь опор, а Бенж хватается за меня.
Я опять заимствую у него мобильник и пытаюсь связаться со своей матерью, но она не отвечает, она в кабаке.
– Жанн, что с тобой происходит?
– Я страшно несчастный человек.
– Тебе не надоело грузить себя?
– Мать не отвечает.
– Она наверняка в Штатах. Перестань трястись за нее. Подумай о себе, о нас.
– Тебе нравится Жулавский?
– Знаешь что? Мы тоже слиняем.
– Куда?
– Куда-нибудь. Нам обоим пора в отпуск. Здесь мы в сильном напряге. Поехали навстречу террасам, красивым девчонкам и полному безделью.
– Ты прав, дружище, дергаем отсюда!
Мы выезжаем на А8 в северо-западном направлении, решив обо всем забыть и нормально провести время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Он может одолжить нам камеру, но нужно подскочить к нему на работу в Бастилию. Будем снимать там, друзья. О'кей?
Мы с любителями кино отправляемся в путь. Все чувствуют себя перевозбужденными, и один из этих ребят робко обращается ко мне:
– Это просто супер.
– В смысле?
– Я всегда хотел сниматься в кино, как де Ниро, и вот теперь я впервые окажусь перед камерой. Я счастлив. Вот и все…
– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?
– Ничего… Я счастлив.
– Ну, ты счастлив.
Трое других вроде бы поладили с Бенжаменом, и я говорю себе, что жизнь иногда бывает классной штукой. Тут мне вдруг захотелось узнать поближе Пьера, их командира.
– Какая твоя любимая группа?
– Мне нравится вся электромузыка, но современные вещи – не очень.
– Типа?
– Видишь ли, я не в восторге от всей этой волны electro-clash. Знаешь, мне сорок пять, и я скорее отношусь к первой волне синтезаторной музыки, например, electro-indus. В первой половине 80-х это, конечно, Cabaret Voltaire, Human League (пока они не взяли двух хористов и не стали делать хиты для диско), Gang of Four, Mekons, Throbbing, Gristle (одно название и не более того), Psychic TV, Coil, Chrome, Einsturzende Neubauten, Front Line Assembly, Laibach, D. A. E., Front 242, ну а потом еще поп-музыка и мелодичные вещи. Я торчу от Wall of Voodoo (одним словом, Dйpкche Mode с яйцами), Pairs (воинствующие лесбиянки, и этим все сказано), Fall, Le premier Suicide, Pиre Ubu, Clock DVA, Delta 5. Потом, если копнуть еще глубже, до 1977, я предпочитаю немцев (от них у меня иногда просто срывало крышу) или американцев, последователей Райха и де Рили, как, например, Ash Ra Tempel, Popol Vuh, Faust, Neu! United States of America, Amon Duul, Klaus Schulze, Fifty Foot Hose, Tangerine Dream, Silver Apples. Если без синтезатора, то это, конечно, весь Zappa, Henri Cow, Captain Beefheart, Soft Machine. И еще кучу я позабывал.
– Да уж, ты рулишь в этом деле.
– А тебе кто нравится?
– Мне? Я предпочитаю Жана Ферра. У него красивый голос.
Наконец мы приходим к Бастилии, и когда пересекаем зебру, справа от меня выскакивает раввин Яков, который испуганно обращается ко мне:
– Аге you Jewish?
– No, thank you, – слышу я себя.
Мы торопливо направляемся к бульвару Мальзерб, и меня терзают сомнения. А вдруг я еврей? В конце концов, меня зачали на севере Франции. Я уверен, что я немного еврей, ну как минимум ашкенази. Да, я уверен, что я немного ашкеназский еврей. Мы проходим мимо полицейской машины, и водитель-даун провожает нас взглядом, потом что-то говорит своему соседу: явно гонит в наш адрес.
Мы идем по улице Пармезан, потом по Конте и Гуда, после чего выходим на улицу Реблошон. Арно замечает нас из окна и спускается, чтобы открыть дверь и проводить нас в свой офис, где он как раз потеет над очередным клипом David amp; Jonathan.
Он показывает нам недавно отснятый материал, а затем ведет к кофеварке.
– Когда у Канди операция?
– Не знаю… Скоро… Я здесь немного busy, до июля.
– Это груз, потому что мы об этом говорим-говорим, а сами все время топчемся на месте.
– Ну а ты чем сейчас занят?
– Слушай, что меня сюда привело. Это никак не связано с моей работой…
– Объясни.
– Ладно, видишь вон там человека? Я думаю, что у него замечательный голос.
– Скукота…
– Голос немного в стиле J. Lo, понимаешь?
– …Понимаю.
– Нужно, чтобы ты мне помог… Ты ведь делаешь клипы. Я подумал: неплохо бы сняться у профи.
– Ты молодец, что вспомнил обо мне.
– Но бюджета нет – бабок нет.
– Не парься. Жди меня здесь, я схожу за оборудованием. Я ненадолго.
Бенж скручивает себе сигаретку.
– Кстати, тебе нравится мой свитер?
– Я сомневаюсь. Боюсь, что у меня не получится, я чувствую себя усталым. Наверное, надо отправиться на Сейшелы месяцев на шесть, а то и на год.
– У тебя все получится, я уверен. Ты немного устал, вот и все. Это нормально. Мы уже несколько дней бегаем то туда, то сюда – тебе просто надо отдохнуть.
– Ничего у меня не получится. Я уже никакой. Мне нужно к парикмахеру. Чувствую себя паршиво. Я стар. Я выгляжу больным, у меня точно рак.
Возвращается Арно. Он одет в комбинезон для подводного погружения.
– Идите за мной. Можно начинать.
Мы оказываемся в студии, где синий фон и повсюду натыканы прожекторы. Арно устанавливает DV-камеру и подводит нашего основного актера по имени Борис под споты. Можно приступать к интервью.
– Имя?
– Борис.
– Русский?
– Нет, китаец.
– Борис не китайское имя.
– Китайское, я родился в Пекине.
– Ты поддерживаешь отношения с Демисом Руссосом?
– Да, время от времени.
– Ты любишь уходить в загул?
– Да, я люблю уходить в загул.
– Не наглей, Борис. Можешь ли ты рассказать нам о Греции и ее обычаях?
– Ну ладно. Демис съел задницу козы в пятьдесят третьем в Ошане, а затем, после того как позировал для «Плейбоя», он обратил внимание на то, что квадратный корень дамской сумки меньше диагонали макаронины. В итоге он решил открыть магазин подарков для слепых.
– Продолжай.
– Демис контролирует трафик табуле по всему Парижу и участвует в сделках с оружием. Между прочим, он любит красное вино.
– Продолжай.
– Можно мне стакан воды?
– У вас пустые и ничтожные заботы, Борис.
Я прошу Бенжамена обмазать ему физиономию йогуртом.
– Замолчи, Борис!
– Да я ничего не сказал.
– Хочешь, чтобы ты вообще не мог говорить?
– Не понимаю.
– Доверься мне.
Я прошу Бенжамена выложить на лице Бориса ряд из сосисок Morteau, затем кричу:
– Можно сделать звук потише?! Пожалуйста! Здесь ничего не слышно!
– Вы потеете, Жанн…
– Повежливее, не то мы натолкаем тебе в пасть бисквитов.
– Отпустите меня. С меня хватит.
– Да ты издеваешься над нами?
– Дожил я на тебя, мужик, и на твою бабу тоже, и на всех остальных. Мне на вас насрать!
Обстановка не из лучших. Я убежден, что Борис меня недолюбливает, и Пьер меня недолюбливает, и Франсуа Фельдман тоже, – меня никто не любит. Арно объясняет, что теперь нужно убрать в студии и перекрасить стены. Он передает мне кассету с записью, и мы обнимаемся. Четыре раза.
На выходе я надеваю солнцезащитные очки, потому что вдруг появляется солнце, и что явно не по сезону. Я решаю украсть желтый мопед 103 SP – ключи забыты, как будто специально для нас. Газую и мчу во весь опор, а Бенж хватается за меня.
Я опять заимствую у него мобильник и пытаюсь связаться со своей матерью, но она не отвечает, она в кабаке.
– Жанн, что с тобой происходит?
– Я страшно несчастный человек.
– Тебе не надоело грузить себя?
– Мать не отвечает.
– Она наверняка в Штатах. Перестань трястись за нее. Подумай о себе, о нас.
– Тебе нравится Жулавский?
– Знаешь что? Мы тоже слиняем.
– Куда?
– Куда-нибудь. Нам обоим пора в отпуск. Здесь мы в сильном напряге. Поехали навстречу террасам, красивым девчонкам и полному безделью.
– Ты прав, дружище, дергаем отсюда!
Мы выезжаем на А8 в северо-западном направлении, решив обо всем забыть и нормально провести время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22