Когда Флеминг вернулся, он очень обрадовался этому небольшому открытию. В течение многих недель он «развлекался» этим явлением, отмечая, сколько времени микроб бьет крыльями и сколько, утомившись, отдыхает. Ему подарили магнитофон, который заменял ему ассистента. Флеминг вслух отсчитывал секунды, рассказывал о происходящем, и аппарат записывал все его замечания. Как известно, удрученный смертью Сарин, он первые месяцы часто вопреки своим обычным привычкам запирался у себя в лаборатории. Проходившие через вестибюль слышали, как он считал своим хриплым и утомленным голосом. На тех, кто его знал и любил, это производило удручающее впечатление.
Но вскоре в нем снова проснулась потребность делиться своими наблюдениями с коллегами. Однажды доктор Стюарт, недавно поступивший в Институт, вдруг увидел, что его патрон приоткрыл дверь и, высунувшись, спросил:
— Вы не делаете ничего такого, чего нельзя прервать?
— Нет, сэр, конечно, нет.
— Вы что-нибудь знаете о протее?
— Очень мало.
— Well, зайдите ко мне в лабораторию.
В лаборатории Флеминга Стюарт увидел три микроскопа. Между ними и разными источниками света были расставлены фильтры. Флеминг торопливо переходил от одного микроскопа к другому, перемещая фильтры, следил за происходившими изменениями и диктовал свои наблюдения на магнитофон. Он предложил Стюарту помочь ему, и это превратилось «в цирковой номер», как рассказывает Стюарт: они оба бегали от микроскопа к микроскопу, наталкиваясь друг на друга. «Бациллы то поднимались, то опускались... Мы командовали: „Вверх! Вниз! Туда! Сюда! Стой! Марш!“ Мы были так поглощены нашей работой, что не заметили, как в лабораторию зашел какой-то довольно важный посетитель. Когда он открыл дверь и увидел, как Флеминг со своим ассистентом мечутся и кричат, он решил, что мы оба слегка тронулись».
Флеминг — Тодду.
За последние шесть месяцев единственная небольшая работа, на которую я был способен, состояла из наблюдений под стереоскопическим микроскопом за протеем, выращенным на стеклянной пластинке на агаре с пенициллином. Он кружится, как часовая пружина, вращается в поле зрения микроскопа целый день, как огненное кольцо фейерверка. Мы имеем возможность хронометрировать его движения, вызывать их, останавливать и наблюдать за импульсивными движениями ресничек микроба. Он превосходно реагирует на раздражитель; и мне начинает казаться, что даже микроб обладает какой-то примитивной нервной системой.
В сентябре 1949 года щедрый американец Бен Мэй подарил Институту два изумительных аппарата, чтобы дать возможность доктору Вурека проделать дополнительные исследования по ее работе, — микроманипулятор и микрогорелку, изобретенные французским ученым, доктором Фонбрюном. Эта аппаратура давала возможность перемещать микробы невидимыми невооруженным глазом инструментами. Доктор Вурека отлично владела французским языком. Флеминг послал ее в Пастеровский институт, чтобы она освоила методы работы с новыми приборами.
Доктор Вурека — Бену Мэю, 14 сентября 1949 года.
Я разделяю ваше восхищение французским микроманипулятором. Это замечательный аппарат. Иногда мне даже не верится, что мы делаем такие крошечные инструменты и проводим такие тончайшие операции. Это похоже на волшебство. Мосье Фонбрюн мне очень помогает. Он занимается со мной ежедневно от двух до семи часов вечера, знакомит с техникой своих фантастических аппаратов и выделяет нужные мне бактерии. Подумать только, что было время, когда я вам говорила: «Ах, если бы я могла взять вот эту», а теперь я это делаю мгновенно, и мне кажется, что это сон... Я согласна с вами, что французские приборы дают возможность производить гораздо более обширные и тонкие наблюдения, чем другие аппараты...
Бен Мэй — сэру Александру Флемингу.
Доктор Фонбрюн сообщил мне, что доктор Вурека отличается от обычных «женщин-ученых», которых он знал. Что она не только ученый, но и человек, и личность незаурядная...
Доктор Вурека — Бену Мэю, 5 ноября 1949 года.
Дорогой мистер Мэй, не знаю, слышали ли вы о кончине леди Флеминг? Ученый, который столько сделал для человечества, не заслужил такого большого горя. Но он держится мужественно и работает как обычно. Вчера прибыло французское оборудование! К моей огромной радости, сэр Александр от него в восторге!.. Я довольна, что аппараты прибыли именно сейчас, они помогают ему отвлечься от печальных мыслей...
Флеминг, к счастью, сохранил любовь ко всяким превосходным игрушкам. Вопреки тому что он утверждал в Оклахоме, ему доставляли много радости и стереоскопический микроскоп, и микроманипулятор, и магнитофон.
Помимо исследовательской работы, ему помогли оправиться от горя еще и бесконечные поездки. Большую часть своей жизни он теперь проводил в самолете или на пароходе. Январь 1950 года: Дублин. Февраль: Лидс, где ему вручили медаль Эддингема. Март: Соединенные Штаты, на «Куин Мэри». Июнь: Милан, где он прочитал доклад о новых антибиотиках. Август: Бразилия. Сентябрь: Рим. Ноябрь: Брюссель, где он должен был произнести речь от имени иностранных ученых на праздновании восьмидесятилетия бельгийского бактериолога Жюля Борде, которого он очень любил. Чтобы доставить удовольствие Борде, Флеминг решил выступать на французском языке. По его просьбе Амалия перевела речь и записала ее на пленку. И этот такой занятый человек часами заучивал свою речь на малознакомом ему языке, стараясь как можно отчетливее произносить каждое слово. В Брюссельском университете, выступая в присутствии королевы Елизаветы, Флеминг восхвалял качества Борде, которыми он восхищался:
«Основное в работах Борде — простота. Простота подхода, простота техники... Он всегда скептически относился к фантастическим теориям, недостаточно опирающимся на опыт. Он проделал большую работу и открыл новые явления, которые всем нам очень помогли. В науке не каждому дано так долго сохранять мировую известность. Слава не изменила Жюля Борде. Он остался таким же скромным исследователем, каким был всегда. Борде — бельгиец, но медицина не имеет национальности. К счастью, в области медицины обмен знаниями — свободный, и Жюль Борде — ученый международного масштаба».
Когда Флеминг жил в Лондоне, он иногда приглашал «своего маленького греческого друга» сопровождать его на вечер в Королевскую академию либо на какой-нибудь другой торжественный ужин или церемонию. Дом, в котором жила Амалия Вурека, находился как раз по дороге от лаборатории к Данверс-стрит. Флеминг каждый вечер отвозил Амалию на своей машине. Он уходил из Сент-Мэри в половине шестого, завозил Вурека и отправлялся в клуб Челси. Они оба очень любили бывать вместе и, проезжая через Гайд-парк, откровенно беседовали о самых разных вещах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87