Закончив переписывать свои «Назидания», он, дабы имя его не было забыто, выбежал наружу, закопал одну копию в цилиндрическом сосуде (отрывок «С», найден в 1915 году), другую завернул в кусок материи и зарыл в нескольких ярдах от первой (отрывок «А», 1856 год). Третью, на известняковой плите (отрывок «В», 1898 год), должен был доставить в далекие земли некий гонец, однако тот освободился от ноши почти сразу. Оригинальный и полный текст «Назиданий» он поместил в великолепный сундук во Второй Предкамере в качестве дополнительного залога бессмертия, ибо всякий писатель достоин послежизни длиной в миллион лет.
А потом, собравшись с силами, он повернулся к мигавшему факелу и в последний раз обошел помещения, где будет ожидать допуска к бессмертию.
Каковы они, мгновения конца, размышляет последний царь Египта, приступая к последнему делу. Каков вкус последнего вздоха – и того, что последует за ним?
Его руки трясутся от несуразного страха и голода. Его пальцы разбиты в кровь, распухли, сломаны в битве или во время работы с телом Владыки. Пальцы заляпаны краской, они пахнут консервантами и кишками его тестя.
Химическая обработка его ступней и ног будет мучительной, однако он уже примет отупляющие яды медленного действия, успокоится тем, что враги посрамлены, а бессмертие приближается, и сможет плотно запеленать свои ноги и ступни. Он подумает о том, сколь многого достиг в этой жизни, вышел из пропасти и добрался до самых вершин; а как высоко воспарит он в следующей, когда имя его будет звучать вечно! Обработка консервантами его паха и туловища будет почти нестерпимо болезненной. Но он все стерпит и запеленает себя до талии. Бальзамы ледяным огнем текут по щекам, испарения в носу выжигают мозг. Капли падают на обожженные губы и язык – и глотку сводит в судороге. Его глаза туманятся и тлеют, но он не останавливается. Нет времени, вскоре яды завершат свою работу, а он должен завершить свою до отбытия. Он плотно пеленает лицо и голову.
Решение последней неподатливой проблемы он разучивал в одиночестве, упражняясь вновь и вновь; решений без подвоха не бывает, но это – лучшее, что преподнесла ему Судьба: на полу лежат длинные, отмеренные куски полотна. Бальзамы жалят все немилосерднее, и он сжимает пелену в кулаке. Он ложится на пол гробницы, перекатывается с боку на бок, со всем возможным старанием наматывая пелены на руки и туловище, и заканчивает свой труд, и надеется, что оказался в самом центре камеры точно в момент отбытия.
Тьма. Смертные муки царя отступают. Его дыхание прекращается на время, которое уже не измерить. Он дрейфует в тишине. А затем он пробуждается к музыке. Первое лицо, что он видит, – лицо отца, который уже воскрес и теперь застыл над ним: кающийся, угодливый, покорный, любящий. Его нежные пальцы с любовью отверзают сыновние очи. А вот входят женщины, их миндалевидные глаза оттенены малахитовой пудрой, их медные тела облачены в прозрачные одежды. Они подходят и дарят ему нежные ласки. Они так его любят. Они распеленывают его и умащают маслом. И вот, подготовив его, они ведут ее – наконец-то! Вплывает его царица, протягивая к нему длиннопалые длани. Она здорова, бодра и предназначена одному лишь ему. Длинные столы ломятся от яств, что сошли со стен. Новоявленная, невообразимая музыка все громче, и супруга увлекает его прочь от земных страданий и одиночества. Внизу, под ним, простые люди будут каждодневно вспоминать о нем с благоговением, и повторять его имя, и медвяное дыхание их породит облака, что вознесут его прочь от сонма соперников и педантов, вознесут над бедностью и глумлением, над снобами и злодеями, охранят от врагов, сомнений и предательства. Его таинства и тайны останутся непознанными долгие тысячи лет, а потом кто-нибудь снова отыщет его, обнимет его, совьется и сольется с ним, растворится в нем, чтобы исследователь и царь обрели вечную любовь, достойную бессмертного имени, Атум-хаду и Трилипуш, Трилипуш и Атум-хаду, Трилипуш, Трилипуш, Трилипуш.
Артур Филлипс премного благодарит за поддержку:
сотрудников Британского музея (в особенности – Марселя Маре, отдел Древнего Египта и Судана), Джима Форте, Нормана Фрумана, Дэниела Голднера, Публичную библиотеку округа Хеннепин, Кэтрин Кинэн, Питера Ларсона, Яромира Малека и Институт Гриффита, Росса Маллетта, Парижский цирк Морено-Борманна, Энтони Пэллисера, Стивена Квирка, Майкла Райса, Келли Росс, Криса Тайрера, Кристен Вальярдо, Кента Уикса и Фиванский картографический проект, а также мисс Вивиан Даркблум – за ее неоценимый пример;
и в большом долгу у:
редактора-суперзвезды Ли Будро, Джулии Бакнэлл, Тони Деннинджера, Питера Магьяра, Майка Мэттисона, ASP, DSP, FMP, ММР, несравненного агента Марли Русофф, Тоби Томпкинса, Дэниела Зелмана и, разумеется, Джен.
ТАЙНЫ СКЛЕПА
Пиши о том, что знаешь!
Безжалостная заповедь Хемингуэя не дает покоя писательскому сообществу и заставляет ворочаться во сне одинокого будущего романиста: в страшных ли фантазиях, в гнетущей ли действительности он все едино проклят квазипапской буллой дяди Эрнеста. «Писать о том, что я знаю? Что я знаю… – Автор страдальчески вздыхает. – А о чем писать, если я не знаю ничего?»
Даже если так, тревожиться не стоит: вам на помощь всегда придет Британский музей.
Если вы решились писать роман о том, в чем почти не разбираетесь, о науке, на изучение которой тратят годы, если действие вашей книги происходит, как ни печально, в стране, где вы были хорошо если проездом, в эпоху, которую вы представляете себе очень приблизительно по книгам, что прочли в детстве, и пожелтевшим газетным вырезкам, если вы пошли на поводу у гиперактивного и вздорного воображения, нырнули в кроличью нору и узрели там волшебные светящиеся силуэты перевернутых пирамид, безумцев в колониальных шлемах и фараонов с незаурядными пристрастиями, а заурядного и обыденного увидели всего ничего, расслабьтесь: в Британском музее вы подружитесь с экспертом, который не только знает все на свете, но и обязан – да-да, обязан – отвечать на все вопросы, которые вы шлете по электронной почте, и не важно, насколько они глупы, бестолковы, надуманны или откровенно пошлы.
У меня была идея книги. Я сдуру решил, что мне требуется прояснить пару вопросов, не больше. Странствуя по электронным тенетам, я наткнулся на сайт музея и спросил у дежурившего по Сети куратора: «Как написать „сексуально возбужденный“ в иероглифике?»
Ответ из киберхрама науки пришел быстро. «Вообще говоря… – Я живо представил себе, как у человека по ту сторону монитора взметнулась бровь. – Вообще говоря, иероглифика – это египетская письменность. А вот иероглифы вы найдете в приложенном к письму файле». Приложение явило выведенные от руки аутентичные знаки древнего алфавита, которые содержали ответ на мой вопрос – весьма, если вдуматься, логичный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
А потом, собравшись с силами, он повернулся к мигавшему факелу и в последний раз обошел помещения, где будет ожидать допуска к бессмертию.
Каковы они, мгновения конца, размышляет последний царь Египта, приступая к последнему делу. Каков вкус последнего вздоха – и того, что последует за ним?
Его руки трясутся от несуразного страха и голода. Его пальцы разбиты в кровь, распухли, сломаны в битве или во время работы с телом Владыки. Пальцы заляпаны краской, они пахнут консервантами и кишками его тестя.
Химическая обработка его ступней и ног будет мучительной, однако он уже примет отупляющие яды медленного действия, успокоится тем, что враги посрамлены, а бессмертие приближается, и сможет плотно запеленать свои ноги и ступни. Он подумает о том, сколь многого достиг в этой жизни, вышел из пропасти и добрался до самых вершин; а как высоко воспарит он в следующей, когда имя его будет звучать вечно! Обработка консервантами его паха и туловища будет почти нестерпимо болезненной. Но он все стерпит и запеленает себя до талии. Бальзамы ледяным огнем текут по щекам, испарения в носу выжигают мозг. Капли падают на обожженные губы и язык – и глотку сводит в судороге. Его глаза туманятся и тлеют, но он не останавливается. Нет времени, вскоре яды завершат свою работу, а он должен завершить свою до отбытия. Он плотно пеленает лицо и голову.
Решение последней неподатливой проблемы он разучивал в одиночестве, упражняясь вновь и вновь; решений без подвоха не бывает, но это – лучшее, что преподнесла ему Судьба: на полу лежат длинные, отмеренные куски полотна. Бальзамы жалят все немилосерднее, и он сжимает пелену в кулаке. Он ложится на пол гробницы, перекатывается с боку на бок, со всем возможным старанием наматывая пелены на руки и туловище, и заканчивает свой труд, и надеется, что оказался в самом центре камеры точно в момент отбытия.
Тьма. Смертные муки царя отступают. Его дыхание прекращается на время, которое уже не измерить. Он дрейфует в тишине. А затем он пробуждается к музыке. Первое лицо, что он видит, – лицо отца, который уже воскрес и теперь застыл над ним: кающийся, угодливый, покорный, любящий. Его нежные пальцы с любовью отверзают сыновние очи. А вот входят женщины, их миндалевидные глаза оттенены малахитовой пудрой, их медные тела облачены в прозрачные одежды. Они подходят и дарят ему нежные ласки. Они так его любят. Они распеленывают его и умащают маслом. И вот, подготовив его, они ведут ее – наконец-то! Вплывает его царица, протягивая к нему длиннопалые длани. Она здорова, бодра и предназначена одному лишь ему. Длинные столы ломятся от яств, что сошли со стен. Новоявленная, невообразимая музыка все громче, и супруга увлекает его прочь от земных страданий и одиночества. Внизу, под ним, простые люди будут каждодневно вспоминать о нем с благоговением, и повторять его имя, и медвяное дыхание их породит облака, что вознесут его прочь от сонма соперников и педантов, вознесут над бедностью и глумлением, над снобами и злодеями, охранят от врагов, сомнений и предательства. Его таинства и тайны останутся непознанными долгие тысячи лет, а потом кто-нибудь снова отыщет его, обнимет его, совьется и сольется с ним, растворится в нем, чтобы исследователь и царь обрели вечную любовь, достойную бессмертного имени, Атум-хаду и Трилипуш, Трилипуш и Атум-хаду, Трилипуш, Трилипуш, Трилипуш.
Артур Филлипс премного благодарит за поддержку:
сотрудников Британского музея (в особенности – Марселя Маре, отдел Древнего Египта и Судана), Джима Форте, Нормана Фрумана, Дэниела Голднера, Публичную библиотеку округа Хеннепин, Кэтрин Кинэн, Питера Ларсона, Яромира Малека и Институт Гриффита, Росса Маллетта, Парижский цирк Морено-Борманна, Энтони Пэллисера, Стивена Квирка, Майкла Райса, Келли Росс, Криса Тайрера, Кристен Вальярдо, Кента Уикса и Фиванский картографический проект, а также мисс Вивиан Даркблум – за ее неоценимый пример;
и в большом долгу у:
редактора-суперзвезды Ли Будро, Джулии Бакнэлл, Тони Деннинджера, Питера Магьяра, Майка Мэттисона, ASP, DSP, FMP, ММР, несравненного агента Марли Русофф, Тоби Томпкинса, Дэниела Зелмана и, разумеется, Джен.
ТАЙНЫ СКЛЕПА
Пиши о том, что знаешь!
Безжалостная заповедь Хемингуэя не дает покоя писательскому сообществу и заставляет ворочаться во сне одинокого будущего романиста: в страшных ли фантазиях, в гнетущей ли действительности он все едино проклят квазипапской буллой дяди Эрнеста. «Писать о том, что я знаю? Что я знаю… – Автор страдальчески вздыхает. – А о чем писать, если я не знаю ничего?»
Даже если так, тревожиться не стоит: вам на помощь всегда придет Британский музей.
Если вы решились писать роман о том, в чем почти не разбираетесь, о науке, на изучение которой тратят годы, если действие вашей книги происходит, как ни печально, в стране, где вы были хорошо если проездом, в эпоху, которую вы представляете себе очень приблизительно по книгам, что прочли в детстве, и пожелтевшим газетным вырезкам, если вы пошли на поводу у гиперактивного и вздорного воображения, нырнули в кроличью нору и узрели там волшебные светящиеся силуэты перевернутых пирамид, безумцев в колониальных шлемах и фараонов с незаурядными пристрастиями, а заурядного и обыденного увидели всего ничего, расслабьтесь: в Британском музее вы подружитесь с экспертом, который не только знает все на свете, но и обязан – да-да, обязан – отвечать на все вопросы, которые вы шлете по электронной почте, и не важно, насколько они глупы, бестолковы, надуманны или откровенно пошлы.
У меня была идея книги. Я сдуру решил, что мне требуется прояснить пару вопросов, не больше. Странствуя по электронным тенетам, я наткнулся на сайт музея и спросил у дежурившего по Сети куратора: «Как написать „сексуально возбужденный“ в иероглифике?»
Ответ из киберхрама науки пришел быстро. «Вообще говоря… – Я живо представил себе, как у человека по ту сторону монитора взметнулась бровь. – Вообще говоря, иероглифика – это египетская письменность. А вот иероглифы вы найдете в приложенном к письму файле». Приложение явило выведенные от руки аутентичные знаки древнего алфавита, которые содержали ответ на мой вопрос – весьма, если вдуматься, логичный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125