Осматривается, молча измеряет все, кивает, не раскрывая своих карт, говорит: «Слишком рано что-то утверждать», – но держит себя так, будто знает много больше. Его надменность тускло мерцает сквозь саван покорности и спокойствия.
Пятница, 24 ноября 1922 года
Полдень. Прошлой ночью я довел себя до умственного истощения. Меня сокрушило предательство и истерзало восхищение новыми камерами. А сегодня у меня день рождения – к этому дню я на первых порах наметил добиться успеха. Мои тогдашние надежды более чем оправдались.
Значение Колонной Камеры покуда от меня ускользает, хотя, будучи профессионалом, я способен выдвинуть мириады гипотез, и одна из них вполне может оказаться верной. В настоящий момент нужно всего лишь придерживаться плана и ждать дополнительных данных. Однако то, что откроется нам за дверью «G» (будь то склеп или сокровища), скорее всего, закономерно объяснит также геометрические особенности и роль Колонной Камеры; тогда нам станет понятен и величественный образец древнеегипетской архитектуры, и мистический образ мысли его создателей. [Р. М. Т. – Дверь «G» теперь станет дверью «D». Заново пройтись по тексту, перерисовать карты и отредактировать ссылки. Дверь «В», следует признать, уничтожена, дверь «С» укреплена подходящим раствором, дальше до двери «D» (ранее «G») дверей не было.]
РИС. «F»
ПЕРВЫЕ ШЕСТЬ КАМЕР. 23 НОЯБРЯ 1922 ГОДА
Изнурительно тружусь. Ахмед и его новая команда не появлялись. Вынес из Пустой Камеры и трех Камер Царских Хранилищ строительный мусор, набил им холщовые мешки и выставил их на тропу. Я стал хромой поденщицей Атум-хаду. Оставил мешки прямо у входа в гробницу; подозреваю, что перед возвращением в город мне придется ее запечатать.
Работал до темноты. Ахмеда нет. Еда закончилась. Готовлюсь отойти ко сну в Колонной Камере, где свалился прошлой ночью. Может, помещение это создано потехи ради? Или камера воспроизводит помещение фиванского дворца Атум-хаду? Слишком рано что-либо утверждать, молчание – вот мое золото, виноград бесплодных измышлений топчут лишь неуверенные в себе дилетанты. Нога над щиколоткой словно истыкана иголками. Нужно будет вернуться на виллу Трилипуш за бинтами, рана опять влажная.
Вечером, перечитывая в Колонной Камере при мерцающем свете чадящей лампы письма из дома и истрепанный экземпляр «Коварства и любви», я осознал, что понимаю Атум-хаду, его побуждения и устремления лучше, чем мою невесту или моего покровителя. И неважно, что я целовал первую, а со вторым не менее интимно заключил сделку. Атум-хаду куда прозрачнее, тысячелетия выделили его квинтэссенцию – шестьдесят стихотворений. Каждое проливает свет на очередной кристально чистый и конкретный аспект его неизменной натуры. А та, которую я люблю? Всякая перемена в настроении заставляет меня взглянуть на нее по-новому и предрекает и ей, и мне иное будущее. Должен я сострадать немощи или сходить с ума от нежности? Обмирать, когда она стервенеет, делать замечания, когда шалит, не обращать внимания, когда дразнится? Спасать от депрессии? Бранить за непостоянство? А мой Владыка Щедрости, жестокий и малодушный, любящий и порочный; что можно понять, глядя на столь неоднозначную фигуру? Я смотрю на них, но они едва различимы, будто камера заполнена густым дымом; будто глаза мои застилает прозрачная полотняная пелена.
Суббота, 25 ноября 1922 года
Странные сны; чего еще ждать от ночи в подобном помещении? Утро провел, закрывая вход в гробницу деревянными досками и закладывая их камнями, которые скрепил остатками раствора. Очень утомился, но замаскировал все как следует. К полудню дыра, в которой однажды помещалась дверь «А», заслонена непрочной ширмой. Упорствующего злоумышленника ширма не остановит, но внимания привлечет меньше, чем открытый зев пещеры.
И тут вернулся Ахмед; умолял простить его за наем на работу ненадежных псов и песьих сынов, выражал надежду, что они во имя Аллаха и моего Бога не помешали моей великой работе, вопрошал, не нашел ли я с тех пор каких-нибудь сокровищ. Отказал ему в ответах и в прощении. Надеется ли его светлость на следующие камеры? Не полагает ли его светлость, что древние цари обычно складировали все золото в последней комнате, а спереди оставляли гробницу пустой? Следует ли верному Ахмеду привести много-много людей, готовых работать задаром? У него есть родственники, они жаждут поработать и любят англичан.
Признаюсь, на мгновение я замешкался. Людей, далеких от науки, гробница в своем нынешнем неброском виде лишь отвратит, потому им трудно уловить аромат успеха, сочащийся из-за двери «D». Горячность Ахмеда, пусть источник ее и очевиден, приободряет: ему также чудится, что там, внутри, таится нечто невообразимое. Я лишь кивнул ему в знак признательности за терпение и веру в мои познания. «Как говорит ваш Коран, все мы будем вознаграждены по заслугам», – сказал я ему. «Вы уверены?» – спросил он. «Уверен, Ахмед». И это правда.
Он помог мне взобраться на осла, которого привел. Я приказал Ахмеду найти плотника, чтобы соорудить ворота и закрыть вход, купить для этих ворот висячий замок, нанять двух родственников, которым можно доверять, и привести плотника с воротами и родственников (всех – кружным путем) к гробнице через три дня. Во время антракта я дам Ч. К. Ф. шанс вновь запустить двигатель экспедиции на полную мощность.
Переправился через Нил. Был в банке. Был на почте, дал срочную каблограмму Ч. К. Ф.:
ШЕСТЬ КОМНАТ, ВЕЛИКОЕ ОТКРЫТИЕ. ГДЕ ЖЕ ВАША ПОДДЕРЖКА?
ПОДУМАЙТЕ О СВОЕЙ КОЛЛЕКЦИИ.
Одолел долгий и мучительный путь до виллы Трилипуш. Перевязал ногу.
И все-таки есть верность в этом мире! Меня дожидались Мэгги и Рамзесы. Обрадовались еде, но еще больше – моему обществу.
Воскресенье, 26 ноября 1922 года
Меня будит Ахмед. «Что, уже вторник?» – слабым голосом осведомляюсь я. «Нет», – говорит он. «А какой сегодня день?» – «Будьте спокойны, – говорит он. – Вы ведь ничего не нашли, да?» – «Не совсем так, во вторник мы установим порученные тебе ворота и возьмемся за следующую дверь». «Нет», – говорит Ахмед. «Нет?» – «Нет». Он говорит, что все его родственники работают на Картера, который нанимает кого только можно и хорошо платит. Ахмед тоже собирается работать на Картера, а сегодня пришел лишь для того, чтобы получить деньги, причитающиеся ему и его родственникам. «Не понимаю. Картер ничего не нашел и вернулся в Каир», – говорю я. Ахмед поправляет меня, кошки убегают (они умнее меня – сразу чуют опасность): Картер решил дождаться прибытия из Англии Карнарвона, а уж потом продолжать раскопки. Карнарвон только что приехал, ступенька опять выкопана. Они нашли дверь с печатями Тут-анх-Амона. Они нашли коробки и горшки, у них большой бакшиш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Пятница, 24 ноября 1922 года
Полдень. Прошлой ночью я довел себя до умственного истощения. Меня сокрушило предательство и истерзало восхищение новыми камерами. А сегодня у меня день рождения – к этому дню я на первых порах наметил добиться успеха. Мои тогдашние надежды более чем оправдались.
Значение Колонной Камеры покуда от меня ускользает, хотя, будучи профессионалом, я способен выдвинуть мириады гипотез, и одна из них вполне может оказаться верной. В настоящий момент нужно всего лишь придерживаться плана и ждать дополнительных данных. Однако то, что откроется нам за дверью «G» (будь то склеп или сокровища), скорее всего, закономерно объяснит также геометрические особенности и роль Колонной Камеры; тогда нам станет понятен и величественный образец древнеегипетской архитектуры, и мистический образ мысли его создателей. [Р. М. Т. – Дверь «G» теперь станет дверью «D». Заново пройтись по тексту, перерисовать карты и отредактировать ссылки. Дверь «В», следует признать, уничтожена, дверь «С» укреплена подходящим раствором, дальше до двери «D» (ранее «G») дверей не было.]
РИС. «F»
ПЕРВЫЕ ШЕСТЬ КАМЕР. 23 НОЯБРЯ 1922 ГОДА
Изнурительно тружусь. Ахмед и его новая команда не появлялись. Вынес из Пустой Камеры и трех Камер Царских Хранилищ строительный мусор, набил им холщовые мешки и выставил их на тропу. Я стал хромой поденщицей Атум-хаду. Оставил мешки прямо у входа в гробницу; подозреваю, что перед возвращением в город мне придется ее запечатать.
Работал до темноты. Ахмеда нет. Еда закончилась. Готовлюсь отойти ко сну в Колонной Камере, где свалился прошлой ночью. Может, помещение это создано потехи ради? Или камера воспроизводит помещение фиванского дворца Атум-хаду? Слишком рано что-либо утверждать, молчание – вот мое золото, виноград бесплодных измышлений топчут лишь неуверенные в себе дилетанты. Нога над щиколоткой словно истыкана иголками. Нужно будет вернуться на виллу Трилипуш за бинтами, рана опять влажная.
Вечером, перечитывая в Колонной Камере при мерцающем свете чадящей лампы письма из дома и истрепанный экземпляр «Коварства и любви», я осознал, что понимаю Атум-хаду, его побуждения и устремления лучше, чем мою невесту или моего покровителя. И неважно, что я целовал первую, а со вторым не менее интимно заключил сделку. Атум-хаду куда прозрачнее, тысячелетия выделили его квинтэссенцию – шестьдесят стихотворений. Каждое проливает свет на очередной кристально чистый и конкретный аспект его неизменной натуры. А та, которую я люблю? Всякая перемена в настроении заставляет меня взглянуть на нее по-новому и предрекает и ей, и мне иное будущее. Должен я сострадать немощи или сходить с ума от нежности? Обмирать, когда она стервенеет, делать замечания, когда шалит, не обращать внимания, когда дразнится? Спасать от депрессии? Бранить за непостоянство? А мой Владыка Щедрости, жестокий и малодушный, любящий и порочный; что можно понять, глядя на столь неоднозначную фигуру? Я смотрю на них, но они едва различимы, будто камера заполнена густым дымом; будто глаза мои застилает прозрачная полотняная пелена.
Суббота, 25 ноября 1922 года
Странные сны; чего еще ждать от ночи в подобном помещении? Утро провел, закрывая вход в гробницу деревянными досками и закладывая их камнями, которые скрепил остатками раствора. Очень утомился, но замаскировал все как следует. К полудню дыра, в которой однажды помещалась дверь «А», заслонена непрочной ширмой. Упорствующего злоумышленника ширма не остановит, но внимания привлечет меньше, чем открытый зев пещеры.
И тут вернулся Ахмед; умолял простить его за наем на работу ненадежных псов и песьих сынов, выражал надежду, что они во имя Аллаха и моего Бога не помешали моей великой работе, вопрошал, не нашел ли я с тех пор каких-нибудь сокровищ. Отказал ему в ответах и в прощении. Надеется ли его светлость на следующие камеры? Не полагает ли его светлость, что древние цари обычно складировали все золото в последней комнате, а спереди оставляли гробницу пустой? Следует ли верному Ахмеду привести много-много людей, готовых работать задаром? У него есть родственники, они жаждут поработать и любят англичан.
Признаюсь, на мгновение я замешкался. Людей, далеких от науки, гробница в своем нынешнем неброском виде лишь отвратит, потому им трудно уловить аромат успеха, сочащийся из-за двери «D». Горячность Ахмеда, пусть источник ее и очевиден, приободряет: ему также чудится, что там, внутри, таится нечто невообразимое. Я лишь кивнул ему в знак признательности за терпение и веру в мои познания. «Как говорит ваш Коран, все мы будем вознаграждены по заслугам», – сказал я ему. «Вы уверены?» – спросил он. «Уверен, Ахмед». И это правда.
Он помог мне взобраться на осла, которого привел. Я приказал Ахмеду найти плотника, чтобы соорудить ворота и закрыть вход, купить для этих ворот висячий замок, нанять двух родственников, которым можно доверять, и привести плотника с воротами и родственников (всех – кружным путем) к гробнице через три дня. Во время антракта я дам Ч. К. Ф. шанс вновь запустить двигатель экспедиции на полную мощность.
Переправился через Нил. Был в банке. Был на почте, дал срочную каблограмму Ч. К. Ф.:
ШЕСТЬ КОМНАТ, ВЕЛИКОЕ ОТКРЫТИЕ. ГДЕ ЖЕ ВАША ПОДДЕРЖКА?
ПОДУМАЙТЕ О СВОЕЙ КОЛЛЕКЦИИ.
Одолел долгий и мучительный путь до виллы Трилипуш. Перевязал ногу.
И все-таки есть верность в этом мире! Меня дожидались Мэгги и Рамзесы. Обрадовались еде, но еще больше – моему обществу.
Воскресенье, 26 ноября 1922 года
Меня будит Ахмед. «Что, уже вторник?» – слабым голосом осведомляюсь я. «Нет», – говорит он. «А какой сегодня день?» – «Будьте спокойны, – говорит он. – Вы ведь ничего не нашли, да?» – «Не совсем так, во вторник мы установим порученные тебе ворота и возьмемся за следующую дверь». «Нет», – говорит Ахмед. «Нет?» – «Нет». Он говорит, что все его родственники работают на Картера, который нанимает кого только можно и хорошо платит. Ахмед тоже собирается работать на Картера, а сегодня пришел лишь для того, чтобы получить деньги, причитающиеся ему и его родственникам. «Не понимаю. Картер ничего не нашел и вернулся в Каир», – говорю я. Ахмед поправляет меня, кошки убегают (они умнее меня – сразу чуют опасность): Картер решил дождаться прибытия из Англии Карнарвона, а уж потом продолжать раскопки. Карнарвон только что приехал, ступенька опять выкопана. Они нашли дверь с печатями Тут-анх-Амона. Они нашли коробки и горшки, у них большой бакшиш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125