– Вам здесь нравится?
– Мне нравятся картины. Что бы вы там ни говорили. При чем здесь политика?
– Конечно, – согласился Стрикланд. – Больше нет никакой политики.
– О Боже! – воскликнула Энн. – Неужели вам не дает покоя то, что эти люди владеют собственностью? Что художник литовец? Вот уж, действительно, вы последний из большевиков.
– Что вы делаете сегодня вечером? Вы заняты?
– Я еду домой, – ответила Энн. – А разве вы не закончили съемку?
– Не совсем. Есть одно место по дороге, которое я хотел показать вам.
Она посмотрела на него с любопытством.
– Что это за место?
Гарри Торн отделился от очередной группы гостей и подошел к ним. Он посмотрел на Стрикланда с выражением, которое на поверхностный взгляд могло показаться любезным.
– Он всюду, этот малый.
– Я всюду, – согласился Стрикланд, – а вот вас редко где встретишь, господин Торн. Что слышно от Хайлана?
– Как пишут газеты, – сказал Торн, – мистер Хайлан находится в бегах, что может вполне соответствовать действительности.
– Что все-таки произошло, как вы думаете? – спросил его Стрикланд.
– Мы можем никогда не узнать, что произошло. Я не могу отвечать за Мэтти Хайлана. Но каждый, кто имел со мной дело, будет иметь его и дальше.
– Чудно как-то все вышло, – заметил Стрикланд.
– Чудно еще и то, что ваш подручный снимал меня на пленку без всякого предупреждения и разрешения.
Мне бы хотелось, чтобы подобное больше не повторялось.
– О'кей, – пообещал Стрикланд. – Извините.
– Хорошо, что я повидал капитана. – Торн обратился к Энн, имея в виду ее отца. – Мы с ним старые друзья, знаете ли. – Не взглянув на Стрикланда, он отвел Энн в сторону и стал что-то настойчиво нашептывать ей на ухо.
– Мой шофер отвезет вас домой, – услышал Стрикланд. – Я позвоню вам. Нам надо поговорить.
Когда она вернулась, Стрикланд принес ей еще вина.
– Вы нравитесь Торну.
– Он друг папы.
– Ему бы хотелось стать и вашим другом.
– Он расположен ко мне. – Ее язык слегка заплетался. – Думаю, что это неплохо. Он прочно стоит на ногах. Железный малый, как сказал бы папа.
– Послушайте, мне надо обсудить фильм. Может быть, поговорим? Как насчет того, чтобы поехать со мной?
– Я должна возвратиться.
– Зачем?
– Дела всегда найдутся.
– Пойдемте. Я на машине. Мне надо, чтобы вы помогли мне поразмышлять.
Она бросила на него смелый и в то же время какой-то отсутствующий и обеспокоенный взгляд, словно собиралась приняться за проблемы, никоим образом ее не касающиеся.
– Куда мы поедем?
– Это по пути. И совсем недалеко отсюда.
– Ладно, – согласилась она. – Я подброшу вас на машине Гарри, если это вас устроит.
Прощаясь с упитанными чиновниками и политиками, собравшимися в мезонине, Энн всем подряд предлагала подвезти их. К радости Стрикланда, никто не принял ее предложения. По пути она зашла в женский туалет первого этажа. Дожидаясь ее возвращения, он поднял глаза наверх, где проходил банкет, и увидел, что с лестницы на него смотрят два мордоворота.
Шофер был тот же, что возил их в Нью-Йорке. Его все так же отделяло от них затемненное стекло перегородки. Он вел машину на очень высокой скорости. За окнами мелькали пустоши центрального Джерси.
– Какое последнее сообщение от Оуэна? – поинтересовался Стрикланд.
– Он в пятидесятых широтах, к северо-востоку от южных Гавайских островов.
– Надеюсь, он использует аппаратуру, – заметил Стрикланд.
Они смотрели на мелькавшие за окнами ели и линии электропередачи.
– Вы боитесь за свой фильм? Что он не будет смотреться?
– Конечно, – ответил Стрикланд.
– Ну что ж, фильм – это ваша забота. Но я тоже боюсь. Так что мы боимся вдвоем.
– По тому, как вы себя держите, не скажешь, что вам страшно.
Она смотрела в окно, оставив его слова без ответа.
– В вашей жизни что-нибудь изменилось? – спросил Стрикланд.
– Что за вопрос? – Она посмотрела ему прямо в глаза. Он надеялся, что она принимает предложенный им несколько иной тон разговора. – В моей жизни все в порядке.
– Знаете, чего я хочу? – спросил ее Стрикланд. – Я хочу знать, как вы представляете себе все это. В своем воображении. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне.
Энн опустила голову и прижала руки к глазам.
– Господи, – проговорила она, – вы странный малый. Где они откопали вас?
Они ехали почти час, прежде чем Стрикланд попросил шофера свернуть с автострады. Дальше они двигались по проселочной дороге среди сосен, направляясь к побережью. На берегу повернули направо и поехали на юг в направлении стеклянных башен Атлантик-Сити.
– Когда-нибудь бывали здесь?
– Никогда.
– Место к… не в вашем вкусе?
– Должна признаться, что это место действительно не в моем вкусе. Я не играю в азартные игры и ничего в этом не понимаю.
– Посмотрим, – бросил Стрикланд.
Он велел шоферу провезти их по улицам города, где все говорило об упадке – развалины викторианских домов, шлакобетонные салуны без окон. Людей на улицах совсем мало, город был погружен в какую-то странную тишину, нарушаемую лишь завыванием ветра. Тусклое, с металлическим отливом море перекатывалось так, словно его приводила в движение машина. Гигантские казино вдоль набережной и серое небо над ними напоминали театральные декорации.
В нескольких кварталах от океана на глаза им попалось что-то вроде пластмассового слона высотой с трехэтажный дом. На улице, которая называлась Северная Каролина, он пригласил Энн пройтись с ним пешком. «Линкольн» медленно следовал за ними.
– Здесь я впервые в жизни увидел, как люди танцуют. – Он показал на приземистое здание с башенками и обширной верандой. – Его называли «Замок Дюмэн». Здесь была группка маленьких проституток в высоких шляпках. Они танцевали «Пьяную польку». Девушки белые, а оркестр – черный. В дальнем зале шла игра в кости и рулетку.
– Это был первый дансинг, который вы увидели?
– Он был очень маленький. Меня привела сюда мать.
Она засмеялась.
– Для чего? Потанцевать?
– Поесть, – сказал Стрикланд. – Еда здесь была невиданная. Лучшие в мире бифштексы, лучшая итальянская кухня, накую только можно представить. Нас здесь подкармливали.
– Ваша мать была здесь танцовщицей?
– В те времена, когда мы столовались в «Дюмэне», мать продавала кружева. Или мейсенский фарфор. Или мебель – все, чем увлекалась тогда вся Америка. Это заведение принадлежало ее другу.
– А вы говорили «карнавалы и отели», – напомнила Энн.
– Мы жили тогда в «Шальфонте» на набережной. Иногда там устраивались показы мод, и моя мать комментировала модели. Она всегда делала это, – Стрикланд запнулся на слове, стараясь не разорвать его, – …блестяще. Именно так говорили люди. Особенно здесь. В этом городе.
– Так она была образованной?
– Скидмор, выпуск 1925 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Мне нравятся картины. Что бы вы там ни говорили. При чем здесь политика?
– Конечно, – согласился Стрикланд. – Больше нет никакой политики.
– О Боже! – воскликнула Энн. – Неужели вам не дает покоя то, что эти люди владеют собственностью? Что художник литовец? Вот уж, действительно, вы последний из большевиков.
– Что вы делаете сегодня вечером? Вы заняты?
– Я еду домой, – ответила Энн. – А разве вы не закончили съемку?
– Не совсем. Есть одно место по дороге, которое я хотел показать вам.
Она посмотрела на него с любопытством.
– Что это за место?
Гарри Торн отделился от очередной группы гостей и подошел к ним. Он посмотрел на Стрикланда с выражением, которое на поверхностный взгляд могло показаться любезным.
– Он всюду, этот малый.
– Я всюду, – согласился Стрикланд, – а вот вас редко где встретишь, господин Торн. Что слышно от Хайлана?
– Как пишут газеты, – сказал Торн, – мистер Хайлан находится в бегах, что может вполне соответствовать действительности.
– Что все-таки произошло, как вы думаете? – спросил его Стрикланд.
– Мы можем никогда не узнать, что произошло. Я не могу отвечать за Мэтти Хайлана. Но каждый, кто имел со мной дело, будет иметь его и дальше.
– Чудно как-то все вышло, – заметил Стрикланд.
– Чудно еще и то, что ваш подручный снимал меня на пленку без всякого предупреждения и разрешения.
Мне бы хотелось, чтобы подобное больше не повторялось.
– О'кей, – пообещал Стрикланд. – Извините.
– Хорошо, что я повидал капитана. – Торн обратился к Энн, имея в виду ее отца. – Мы с ним старые друзья, знаете ли. – Не взглянув на Стрикланда, он отвел Энн в сторону и стал что-то настойчиво нашептывать ей на ухо.
– Мой шофер отвезет вас домой, – услышал Стрикланд. – Я позвоню вам. Нам надо поговорить.
Когда она вернулась, Стрикланд принес ей еще вина.
– Вы нравитесь Торну.
– Он друг папы.
– Ему бы хотелось стать и вашим другом.
– Он расположен ко мне. – Ее язык слегка заплетался. – Думаю, что это неплохо. Он прочно стоит на ногах. Железный малый, как сказал бы папа.
– Послушайте, мне надо обсудить фильм. Может быть, поговорим? Как насчет того, чтобы поехать со мной?
– Я должна возвратиться.
– Зачем?
– Дела всегда найдутся.
– Пойдемте. Я на машине. Мне надо, чтобы вы помогли мне поразмышлять.
Она бросила на него смелый и в то же время какой-то отсутствующий и обеспокоенный взгляд, словно собиралась приняться за проблемы, никоим образом ее не касающиеся.
– Куда мы поедем?
– Это по пути. И совсем недалеко отсюда.
– Ладно, – согласилась она. – Я подброшу вас на машине Гарри, если это вас устроит.
Прощаясь с упитанными чиновниками и политиками, собравшимися в мезонине, Энн всем подряд предлагала подвезти их. К радости Стрикланда, никто не принял ее предложения. По пути она зашла в женский туалет первого этажа. Дожидаясь ее возвращения, он поднял глаза наверх, где проходил банкет, и увидел, что с лестницы на него смотрят два мордоворота.
Шофер был тот же, что возил их в Нью-Йорке. Его все так же отделяло от них затемненное стекло перегородки. Он вел машину на очень высокой скорости. За окнами мелькали пустоши центрального Джерси.
– Какое последнее сообщение от Оуэна? – поинтересовался Стрикланд.
– Он в пятидесятых широтах, к северо-востоку от южных Гавайских островов.
– Надеюсь, он использует аппаратуру, – заметил Стрикланд.
Они смотрели на мелькавшие за окнами ели и линии электропередачи.
– Вы боитесь за свой фильм? Что он не будет смотреться?
– Конечно, – ответил Стрикланд.
– Ну что ж, фильм – это ваша забота. Но я тоже боюсь. Так что мы боимся вдвоем.
– По тому, как вы себя держите, не скажешь, что вам страшно.
Она смотрела в окно, оставив его слова без ответа.
– В вашей жизни что-нибудь изменилось? – спросил Стрикланд.
– Что за вопрос? – Она посмотрела ему прямо в глаза. Он надеялся, что она принимает предложенный им несколько иной тон разговора. – В моей жизни все в порядке.
– Знаете, чего я хочу? – спросил ее Стрикланд. – Я хочу знать, как вы представляете себе все это. В своем воображении. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне.
Энн опустила голову и прижала руки к глазам.
– Господи, – проговорила она, – вы странный малый. Где они откопали вас?
Они ехали почти час, прежде чем Стрикланд попросил шофера свернуть с автострады. Дальше они двигались по проселочной дороге среди сосен, направляясь к побережью. На берегу повернули направо и поехали на юг в направлении стеклянных башен Атлантик-Сити.
– Когда-нибудь бывали здесь?
– Никогда.
– Место к… не в вашем вкусе?
– Должна признаться, что это место действительно не в моем вкусе. Я не играю в азартные игры и ничего в этом не понимаю.
– Посмотрим, – бросил Стрикланд.
Он велел шоферу провезти их по улицам города, где все говорило об упадке – развалины викторианских домов, шлакобетонные салуны без окон. Людей на улицах совсем мало, город был погружен в какую-то странную тишину, нарушаемую лишь завыванием ветра. Тусклое, с металлическим отливом море перекатывалось так, словно его приводила в движение машина. Гигантские казино вдоль набережной и серое небо над ними напоминали театральные декорации.
В нескольких кварталах от океана на глаза им попалось что-то вроде пластмассового слона высотой с трехэтажный дом. На улице, которая называлась Северная Каролина, он пригласил Энн пройтись с ним пешком. «Линкольн» медленно следовал за ними.
– Здесь я впервые в жизни увидел, как люди танцуют. – Он показал на приземистое здание с башенками и обширной верандой. – Его называли «Замок Дюмэн». Здесь была группка маленьких проституток в высоких шляпках. Они танцевали «Пьяную польку». Девушки белые, а оркестр – черный. В дальнем зале шла игра в кости и рулетку.
– Это был первый дансинг, который вы увидели?
– Он был очень маленький. Меня привела сюда мать.
Она засмеялась.
– Для чего? Потанцевать?
– Поесть, – сказал Стрикланд. – Еда здесь была невиданная. Лучшие в мире бифштексы, лучшая итальянская кухня, накую только можно представить. Нас здесь подкармливали.
– Ваша мать была здесь танцовщицей?
– В те времена, когда мы столовались в «Дюмэне», мать продавала кружева. Или мейсенский фарфор. Или мебель – все, чем увлекалась тогда вся Америка. Это заведение принадлежало ее другу.
– А вы говорили «карнавалы и отели», – напомнила Энн.
– Мы жили тогда в «Шальфонте» на набережной. Иногда там устраивались показы мод, и моя мать комментировала модели. Она всегда делала это, – Стрикланд запнулся на слове, стараясь не разорвать его, – …блестяще. Именно так говорили люди. Особенно здесь. В этом городе.
– Так она была образованной?
– Скидмор, выпуск 1925 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112