Ее гостиная была единственным местом в доме, где она имела право на уединение, и это право уважала вся семья: никто не смел войти сюда без приглашения, даже Симон.
Элизабет любила читать адресованные ей письма, уединившись, не отвлекаясь. Вот и сегодня пришла очередная сводка сплетен от ее подруги Кэролайн из Сомерсета. Просматривая в первую очередь наименее важную корреспонденцию, Элизабет не слишком заинтересовалась конвертом, надписанным незнакомой женской рукой, приняв его за очередное послание из благотворительного общества. Когда же она вскрыла конверт и с изумлением прочитала письмо, ей оставалось лишь благодарить судьбу за дарованное ей уединение. Первые эмоции улеглись, и Элизабет подумала о том, что, если в признаниях девочки есть доля истины, надо будет тщательно продумать все варианты выхода из создавшейся ситуации.
Элизабет Брентфорд, урожденная Кавендиш, была единственной оставшейся в живых наследницей огромного состояния своей семьи. Она это знала, так же как знала и то, что солидное приданое, выгодно дополнявшее ее миловидную внешность и утонченные манеры, во многом определило выбор Симона. Претенденток на его руку и сердце было, конечно же, немало. Элизабет мысленно вернулась в прошлое, на семнадцать лет назад, в тот день, когда они стали мужем и женой. Это был великолепный июньский день; огромный особняк Кавендишей в Глостершире, казалось, вот-вот лопнет от наплыва гостей, которых собралось более трехсот.
Родители Элизабет – высокочтимый Десмонд Кавендиш и его супруга, леди Лавиния, дочь баронета, – входили в элиту английской знати, и свадьбу их дочери, естественно, почтил своим присутствием весь высший свет. Семья Симона, хотя и "вполне респектабельная", как говорила мать Элизабет, была в тени. Его отец, правительственный чиновник, и мать скромно бродили среди гостей, взволнованные и слегка обескураженные множеством именитых родственников, которых только что приобрел их умник-сын. Жертвы, на которые они пошли в свое время, послав сына учиться в Оксфорд, оказались не напрасны, и свидетельством тому были и эта блестящая женитьба, и многообещающая политическая карьера.
Официанты сновали с подносами шампанского, официантки разносили канапе и вазочки с клубникой. Под натянутым шатром становилось жарко, и случайные дуновения легкого бриза были как нельзя более кстати. Элизабет, возбужденная от поздравлений, отошла к краю шатра вдохнуть свежего воздуха, как вдруг налетевший порыв ветра сорвал с ее головы белую кружевную фату и понес ее по саду. Пытаясь схватить улетавшее белое облако, Элизабет обернулась и краем глаза увидела на другой стороне лужайки, под высокой сосной, Симона, увлеченно беседовавшего с удивительно красивой девушкой.
Она почувствовала легкий укол ревности, но попыталась не поддаваться эмоциям. "Как невеликодушно с моей стороны, – подумала она. – Сегодня мой день – день свадьбы, о чем может мечтать любая девчонка, – и не стоит дуться на другую девушку за мимолетную беседу с моим красивым мужем". Но она так и не смогла унять предательского чувства, подсказывавшего, что свадьба была бы идеальной, если бы жених не сводил глаз со своей невесты.
Элизабет вдруг осознала, что невольно направляется в их сторону. Подойдя ближе, она увидела, как легкими движениями пальцев Симон касается груди девушки и та радостно хихикает. Заметив Элизабет, девушка резко отстранилась; выглядела она виноватой. Симон обернулся, намереваясь обрушить свой гнев на непрошеного свидетеля, и, к отвращению Элизабет, ничто не дрогнуло в его лице, когда он увидел свою новоиспеченную супругу.
– Уже шпионишь за мной, Лиз? – с издевкой спросил Симон. Элизабет вдруг осознала, что он изрядно пьян. Это было на него не похоже; единственным оправданием могли служить лишь эмоциональные перегрузки свадебного дня.
– Разумеется, нет, дорогой, – весело ответила она. – Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Сто лет тебя не видела.
Симон бросил на нее хмурый взгляд.
– Не увлекайся слежкой, я этого не потерплю. – Затем отвернулся и, взяв девушку под руку, увлек ее за собой, оставив свою невесту в одиночестве, растерянную и униженную. Это была первая в череде подобных стычка, когда Элизабет задавала себе один и тот же мучивший ее вопрос – не совершила ли она страшную ошибку, став женой этого холодного, высокомерного красавца.
В тот же день, после торжества, молодожены отправились в свадебное путешествие. Элизабет весело щебетала, вспоминая подробности свадьбы, отчаянно пытаясь заглушить в себе дурные предчувствия. Симон был сдержан и немногословен, не откликаясь на милую болтовню супруги. Ночью, в гигантской постели их роскошной спальни, он обошелся с ней грубо, жестоко и оскорбительно для ее нежных чувств. В его натиске не было и намека на любовную игру, исполненную ласк и соблазна, которой Элизабет ждала от мужчины, так изысканно и тонко ухаживавшего за ней до женитьбы.
На следующее утро из аэропорта Хитроу они вылетели на Барбадос. За весь полет они не обмолвились ни словом. Симон углубился в книгу, отвлекаясь лишь на бесплатное спиртное, которое разносили услужливые стюарды. Элизабет смотрела в иллюминатор, любуясь красотой голубого неба, и вновь и вновь спрашивала себя, как же она позволила склонить себя к этому браку.
Две недели на Барбадосе прошли, однако, несколько лучше. Симон стал нежнее в постели – Элизабет даже начинали нравиться его ласки, – а в разговорах, хотя и пустячных, сделался добрее и внимательнее. Элизабет несколько успокоилась и сосредоточилась на загаре, который придал ее тонкой красоте еще большее очарование.
Возвращаясь в Англию, в свой новый дом – Уортхэм Мейнор, подаренный родителями Элизабет небольшой, но весьма изысканный особняк времен королевы Анны недалеко от Беркшира, – молодые супруги чувствовали себя уже гораздо более раскованно, вполне привыкнув друг к другу. Но раскрепоститься окончательно, достичь полной свободы общения, которую Элизабет считала основой хорошего брака, им так никогда и не удалось. Пролетали недели и месяцы, Симон постепенно отдалялся, сосредоточившись на работе, и Элизабет уже начинала сомневаться, знала ли она когда-нибудь его настоящего.
Любовный дурман первых дней супружества быстро рассеялся, и все реже и реже они бывали близки. Элизабет уже и не огорчалась по этому поводу. Тем более что никогда не знала, найдет ли в постели нежность и ласку или придется на следующее утро обрабатывать йодом рубцы и синяки. Она тоже стала избегать близости, и некогда очаровательная, пылкая девушка постепенно превратилась в суровую, сдержанную женщину. Когда через восемнадцать месяцев после свадьбы, родился их старший сын Кит, она обратила свою нерастраченную нежность на него, а потом и на Джеймса, появившегося на свет еще два года спустя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Элизабет любила читать адресованные ей письма, уединившись, не отвлекаясь. Вот и сегодня пришла очередная сводка сплетен от ее подруги Кэролайн из Сомерсета. Просматривая в первую очередь наименее важную корреспонденцию, Элизабет не слишком заинтересовалась конвертом, надписанным незнакомой женской рукой, приняв его за очередное послание из благотворительного общества. Когда же она вскрыла конверт и с изумлением прочитала письмо, ей оставалось лишь благодарить судьбу за дарованное ей уединение. Первые эмоции улеглись, и Элизабет подумала о том, что, если в признаниях девочки есть доля истины, надо будет тщательно продумать все варианты выхода из создавшейся ситуации.
Элизабет Брентфорд, урожденная Кавендиш, была единственной оставшейся в живых наследницей огромного состояния своей семьи. Она это знала, так же как знала и то, что солидное приданое, выгодно дополнявшее ее миловидную внешность и утонченные манеры, во многом определило выбор Симона. Претенденток на его руку и сердце было, конечно же, немало. Элизабет мысленно вернулась в прошлое, на семнадцать лет назад, в тот день, когда они стали мужем и женой. Это был великолепный июньский день; огромный особняк Кавендишей в Глостершире, казалось, вот-вот лопнет от наплыва гостей, которых собралось более трехсот.
Родители Элизабет – высокочтимый Десмонд Кавендиш и его супруга, леди Лавиния, дочь баронета, – входили в элиту английской знати, и свадьбу их дочери, естественно, почтил своим присутствием весь высший свет. Семья Симона, хотя и "вполне респектабельная", как говорила мать Элизабет, была в тени. Его отец, правительственный чиновник, и мать скромно бродили среди гостей, взволнованные и слегка обескураженные множеством именитых родственников, которых только что приобрел их умник-сын. Жертвы, на которые они пошли в свое время, послав сына учиться в Оксфорд, оказались не напрасны, и свидетельством тому были и эта блестящая женитьба, и многообещающая политическая карьера.
Официанты сновали с подносами шампанского, официантки разносили канапе и вазочки с клубникой. Под натянутым шатром становилось жарко, и случайные дуновения легкого бриза были как нельзя более кстати. Элизабет, возбужденная от поздравлений, отошла к краю шатра вдохнуть свежего воздуха, как вдруг налетевший порыв ветра сорвал с ее головы белую кружевную фату и понес ее по саду. Пытаясь схватить улетавшее белое облако, Элизабет обернулась и краем глаза увидела на другой стороне лужайки, под высокой сосной, Симона, увлеченно беседовавшего с удивительно красивой девушкой.
Она почувствовала легкий укол ревности, но попыталась не поддаваться эмоциям. "Как невеликодушно с моей стороны, – подумала она. – Сегодня мой день – день свадьбы, о чем может мечтать любая девчонка, – и не стоит дуться на другую девушку за мимолетную беседу с моим красивым мужем". Но она так и не смогла унять предательского чувства, подсказывавшего, что свадьба была бы идеальной, если бы жених не сводил глаз со своей невесты.
Элизабет вдруг осознала, что невольно направляется в их сторону. Подойдя ближе, она увидела, как легкими движениями пальцев Симон касается груди девушки и та радостно хихикает. Заметив Элизабет, девушка резко отстранилась; выглядела она виноватой. Симон обернулся, намереваясь обрушить свой гнев на непрошеного свидетеля, и, к отвращению Элизабет, ничто не дрогнуло в его лице, когда он увидел свою новоиспеченную супругу.
– Уже шпионишь за мной, Лиз? – с издевкой спросил Симон. Элизабет вдруг осознала, что он изрядно пьян. Это было на него не похоже; единственным оправданием могли служить лишь эмоциональные перегрузки свадебного дня.
– Разумеется, нет, дорогой, – весело ответила она. – Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Сто лет тебя не видела.
Симон бросил на нее хмурый взгляд.
– Не увлекайся слежкой, я этого не потерплю. – Затем отвернулся и, взяв девушку под руку, увлек ее за собой, оставив свою невесту в одиночестве, растерянную и униженную. Это была первая в череде подобных стычка, когда Элизабет задавала себе один и тот же мучивший ее вопрос – не совершила ли она страшную ошибку, став женой этого холодного, высокомерного красавца.
В тот же день, после торжества, молодожены отправились в свадебное путешествие. Элизабет весело щебетала, вспоминая подробности свадьбы, отчаянно пытаясь заглушить в себе дурные предчувствия. Симон был сдержан и немногословен, не откликаясь на милую болтовню супруги. Ночью, в гигантской постели их роскошной спальни, он обошелся с ней грубо, жестоко и оскорбительно для ее нежных чувств. В его натиске не было и намека на любовную игру, исполненную ласк и соблазна, которой Элизабет ждала от мужчины, так изысканно и тонко ухаживавшего за ней до женитьбы.
На следующее утро из аэропорта Хитроу они вылетели на Барбадос. За весь полет они не обмолвились ни словом. Симон углубился в книгу, отвлекаясь лишь на бесплатное спиртное, которое разносили услужливые стюарды. Элизабет смотрела в иллюминатор, любуясь красотой голубого неба, и вновь и вновь спрашивала себя, как же она позволила склонить себя к этому браку.
Две недели на Барбадосе прошли, однако, несколько лучше. Симон стал нежнее в постели – Элизабет даже начинали нравиться его ласки, – а в разговорах, хотя и пустячных, сделался добрее и внимательнее. Элизабет несколько успокоилась и сосредоточилась на загаре, который придал ее тонкой красоте еще большее очарование.
Возвращаясь в Англию, в свой новый дом – Уортхэм Мейнор, подаренный родителями Элизабет небольшой, но весьма изысканный особняк времен королевы Анны недалеко от Беркшира, – молодые супруги чувствовали себя уже гораздо более раскованно, вполне привыкнув друг к другу. Но раскрепоститься окончательно, достичь полной свободы общения, которую Элизабет считала основой хорошего брака, им так никогда и не удалось. Пролетали недели и месяцы, Симон постепенно отдалялся, сосредоточившись на работе, и Элизабет уже начинала сомневаться, знала ли она когда-нибудь его настоящего.
Любовный дурман первых дней супружества быстро рассеялся, и все реже и реже они бывали близки. Элизабет уже и не огорчалась по этому поводу. Тем более что никогда не знала, найдет ли в постели нежность и ласку или придется на следующее утро обрабатывать йодом рубцы и синяки. Она тоже стала избегать близости, и некогда очаровательная, пылкая девушка постепенно превратилась в суровую, сдержанную женщину. Когда через восемнадцать месяцев после свадьбы, родился их старший сын Кит, она обратила свою нерастраченную нежность на него, а потом и на Джеймса, появившегося на свет еще два года спустя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94