Но ненадолго. Не спалось и соседям Брыкина.
– Виктор, вы знаете, с чем никогда не сможет смириться женщина? – шептала Вера Эдуардовна.
– Ты уже спрашивала, детка,– сдержанно напоминал профессор.
– Нет, Жан, я не о том! Я с бескультурьем смириться не могу! Подумай, если за нами наблюдают, а у нас здесь возмутительная ругань. Может нам, например, стихи разучивать? Вот: «Ну, целуй меня, целуй, хоть до крови, хоть до боли!..» Слышите, Виктор?
– Я уже думал об этом, детка, и… кажется, нашел. Надо, правда, еще кое-что взвесить…
– Грядет культурная революция,– усмехнулся Виктор.– Вы, случаем, не маоист, профессор?
– Здесь не над чем смеяться, Виктор Андреевич,– недовольно буркнул Жан.– Вы как культурный человек обязаны выполнить свой долг перед обществом.
– Готов! – хохотнул Виктор.– Предлагаю репрессировать атеиста! За явный саботаж!
– О, глянь, нахрюкался дядя! И рогом в землю! А? – засмеялся еще кто-то.
– Вы неисправимы, Виктор,– вздохнула профессорша.– И бесчувственны.
– Мяу! – плакала где-то кошачья душа.
– Мяу! Мяа-ау! – орала сумасшедшая старуха.– Клава Иванна я!
– А я вот думаю…– сказал вдруг Брыкин.– Вот как это понять: вот родился я, ну, там, жил, работал. А зачем, выходит? Для какой надобности?
– Ну, на этот вопрос трудно ответить однозначно, друг мой,– изготовился профессор, который и при жизни любил поговорить с народом.– А вы сами, интересно, как считаете?
– То-то и оно, что никак,– сказал Брыкнн.– Mнe получается, чтоб зачем-нибудь.
– Ну-у, друг мой,– укорил профессор.– Это явное заблуждение. Ну, вот вы сами говорите, что работали, так?
– Ну.
– А ведь своей работой вы приносили пользу. Вы ведь сантехником были?
– Ну.
– Вот. Вы ежедневно приносили пользу. Видимую, ощутимую, так?
– Так. В воскресенье не приносил,– уточнил Брыкин.
– Понятно. Так вот цель жизни человеческой, каждого человека в отдельности и общества в целости в том и состоит, чтобы приносить пользу людям. Вы – нам, мы – вам. И потому каждый человек нам дорог. И потому мы любим каждого человека. Согласны?
– Ну. И что?
– Как что?
– Ну и лежу я тут, хоть и приносил,– пояснил Брыкин.
– Вот несчастье-то еще… Жена, поди, прокляла все на свете. И дети ведь, наверно, есть. Вот стыдоба… Ле-жит, голубчик…– протянул женский голос.
– Ах, вот в чем дело! – обрадовался профессор.– Вот оно что! Значит, вознаграждения ждете? Рая? Нет, мой друг, загробного вознаграждения не будет. Но разве вы не вознаграждены? Разве вы не счастливы сознанием того, что приносили пользу! А все эти рай и ады – сказки, как видите.
– Так зачем тогда пользу приносить? – спросил Брыкин.
Виктор неприлично заржал.
– Нет, у вас типично потребительская логика! – вскликнул профессор.– Чистейшей воды прагматизм!
– Мя-ау!-завопила старуха.– Мя-ау!
Брыкин повернуться хотел, прижать кота.
– Господи! Не кричите вы, ради бога!– охнула Вера Эдуардовна.
– А вы знаете, что именно труд, полезный труд сделал из обезьяны человека? – горячился профессор.– Полезный труд!
– Знаю,– ответил Брыкин.
– Это-то он знает,– ехидно вставил Виктор.– Он не знает, зачем труд выкинул такую шутку…
Оборвав его на полуслове, мимо кладбища с мощным гулом и грохотом прокатился трамвай. Земля тряслась, у брыкинского гроба проломилась доска, а в могилу Богатикова, к его величайшему ужасу, упал комок глины, который купец принял за жабу. Когда же грохот наконец стих, все услышали странные булькающие звуки, исходящие из гроба сумасшедшей. Потом и они исчезли. Трамвай, видимо, здорово напугал старуху, и перекликаться с кошачьей душой в эту ночь она уже не пробовала.
– Так я не понял…– начал было Брыкин, но на него цыкнули разом с десяток голосов. И он замолк.
***
Вскоре с Брыкиным, вернее с его душой, произошла долгожданная метаморфоза: освобождение брыкинской души от бренного брыкинского тела. Виктор, который был свидетелем этого события, описывал все следующим образом…
Сначала в Брыкине что-то хлопнуло и зашипело, и над гробом появился дымок, а сам Брыкин ойкнул. Тогда Виктор заглянул в пролом между досками и увидел, как под ребрами у Брыкина перекатывается маленький красный шарик. Медленно, ощупью, подкатился к дыре, которая когда-то была брыкинским животом, и покачиваясь, поплыл вверх – так пузырек газа выбирается из болотной трясины.
В свою очередь Брыкин увидел ту же самую тьму, которая осточертела ему в гробу, только изредка утыканную красными огоньками. Кладбище было похоже на жэковскую бытовку, когда перегорит лампочка вдруг: темно и цыгарки слесарей светятся. Брыкин удивился только, когда заметил, что легко проникает сквозь землю, так легко, будто ее и нет. Он поднимался все выше, пока не уперся во что-то твердое.
– А это чего? – спросил он.
– Тот свет, в смысле – этот,– ответил Виктор.– Ну что, рады? Счастливы? Не желаете прогулочку по царству теней?
– Можно,– сказал Брыкин.
– Тогда вместе. Хоть разок в Вергилиях походить…
Они летели рядом. Кругом были все те же гробы и огоньки душ, похожие на окурки,– где по одному, а где кучками.
– Завидую, черт возьми! – сказал Виктор.– Радостно?
– Лучше, чем лежать-то,– ответил Брыкин.– Куда хочешь, туда и летишь.
– Ну-ну, попробуйте. Вот сюда.
Они свернули налево, и Брыкин уперся во что-то твердое.
– Опять тот свет?
– Он самый. Вернее, граница родного погоста.
– Ничего, зато сюда можно,– сказал Брыкин и двинулся направо.– Лучше, чем лежать-то.
– Лет через семьсот надоест, я думаю,– усмехнулся Виктор.– Но все равно завидую. И приятелю вашему сиплому, дурехе-профессорше… Представляете, мечтает о прекрасных временах, когда все кладбища сомкнутся – раз они разрастаются, то и сомкнуться должны, так она считает,– и она наконец попадет в лавру.. Маразм, но цель. А у вас есть цель, неофит?
– Не знаю,– сказал Брыкин.
– А у меня была. Когда первый раз вылетел из своего корыта, разогнался и – в стену. С лету. Раз, другой. Не вышло, дудки…
– А зачем это?
– Да ладно,– помолчав, сказал Виктор.– Летайте, развлекайтесь. Каждый развлекается как может. Тут один придурок за Пуришкевича себя выдает. Всего и доказательств-то – говорит, лысый был. А как зовут, не знает, забыл, мол…
Они летели в дальний конец кладбища.. Впереди светилось что-то вроде прогоревшего костра – куча красных огоньков – и слышался оттуда многоголосый хохот.
– Тот самый монах,– сказал Виктор.– Желаете приобщиться? Э, погодите! Вон ползет, видите?
Чуть поодаль передвигалось бледное пятно.
– Скажите что-нибудь шепотом.
– Зачем?
– Увидите. Скажите.
Брыкин подумал и шепнул: «Задница». Пятно замерло, насторожилось.
– Чего это он? – спросил Брыкин.
– Привычка такая,– усмехнулся Виктор.– Смотрите, теперь не отвяжется.
И действительно, бледное пятно плыло теперь за ними по пятам.
1 2 3 4 5 6 7
– Виктор, вы знаете, с чем никогда не сможет смириться женщина? – шептала Вера Эдуардовна.
– Ты уже спрашивала, детка,– сдержанно напоминал профессор.
– Нет, Жан, я не о том! Я с бескультурьем смириться не могу! Подумай, если за нами наблюдают, а у нас здесь возмутительная ругань. Может нам, например, стихи разучивать? Вот: «Ну, целуй меня, целуй, хоть до крови, хоть до боли!..» Слышите, Виктор?
– Я уже думал об этом, детка, и… кажется, нашел. Надо, правда, еще кое-что взвесить…
– Грядет культурная революция,– усмехнулся Виктор.– Вы, случаем, не маоист, профессор?
– Здесь не над чем смеяться, Виктор Андреевич,– недовольно буркнул Жан.– Вы как культурный человек обязаны выполнить свой долг перед обществом.
– Готов! – хохотнул Виктор.– Предлагаю репрессировать атеиста! За явный саботаж!
– О, глянь, нахрюкался дядя! И рогом в землю! А? – засмеялся еще кто-то.
– Вы неисправимы, Виктор,– вздохнула профессорша.– И бесчувственны.
– Мяу! – плакала где-то кошачья душа.
– Мяу! Мяа-ау! – орала сумасшедшая старуха.– Клава Иванна я!
– А я вот думаю…– сказал вдруг Брыкин.– Вот как это понять: вот родился я, ну, там, жил, работал. А зачем, выходит? Для какой надобности?
– Ну, на этот вопрос трудно ответить однозначно, друг мой,– изготовился профессор, который и при жизни любил поговорить с народом.– А вы сами, интересно, как считаете?
– То-то и оно, что никак,– сказал Брыкнн.– Mнe получается, чтоб зачем-нибудь.
– Ну-у, друг мой,– укорил профессор.– Это явное заблуждение. Ну, вот вы сами говорите, что работали, так?
– Ну.
– А ведь своей работой вы приносили пользу. Вы ведь сантехником были?
– Ну.
– Вот. Вы ежедневно приносили пользу. Видимую, ощутимую, так?
– Так. В воскресенье не приносил,– уточнил Брыкин.
– Понятно. Так вот цель жизни человеческой, каждого человека в отдельности и общества в целости в том и состоит, чтобы приносить пользу людям. Вы – нам, мы – вам. И потому каждый человек нам дорог. И потому мы любим каждого человека. Согласны?
– Ну. И что?
– Как что?
– Ну и лежу я тут, хоть и приносил,– пояснил Брыкин.
– Вот несчастье-то еще… Жена, поди, прокляла все на свете. И дети ведь, наверно, есть. Вот стыдоба… Ле-жит, голубчик…– протянул женский голос.
– Ах, вот в чем дело! – обрадовался профессор.– Вот оно что! Значит, вознаграждения ждете? Рая? Нет, мой друг, загробного вознаграждения не будет. Но разве вы не вознаграждены? Разве вы не счастливы сознанием того, что приносили пользу! А все эти рай и ады – сказки, как видите.
– Так зачем тогда пользу приносить? – спросил Брыкин.
Виктор неприлично заржал.
– Нет, у вас типично потребительская логика! – вскликнул профессор.– Чистейшей воды прагматизм!
– Мя-ау!-завопила старуха.– Мя-ау!
Брыкин повернуться хотел, прижать кота.
– Господи! Не кричите вы, ради бога!– охнула Вера Эдуардовна.
– А вы знаете, что именно труд, полезный труд сделал из обезьяны человека? – горячился профессор.– Полезный труд!
– Знаю,– ответил Брыкин.
– Это-то он знает,– ехидно вставил Виктор.– Он не знает, зачем труд выкинул такую шутку…
Оборвав его на полуслове, мимо кладбища с мощным гулом и грохотом прокатился трамвай. Земля тряслась, у брыкинского гроба проломилась доска, а в могилу Богатикова, к его величайшему ужасу, упал комок глины, который купец принял за жабу. Когда же грохот наконец стих, все услышали странные булькающие звуки, исходящие из гроба сумасшедшей. Потом и они исчезли. Трамвай, видимо, здорово напугал старуху, и перекликаться с кошачьей душой в эту ночь она уже не пробовала.
– Так я не понял…– начал было Брыкин, но на него цыкнули разом с десяток голосов. И он замолк.
***
Вскоре с Брыкиным, вернее с его душой, произошла долгожданная метаморфоза: освобождение брыкинской души от бренного брыкинского тела. Виктор, который был свидетелем этого события, описывал все следующим образом…
Сначала в Брыкине что-то хлопнуло и зашипело, и над гробом появился дымок, а сам Брыкин ойкнул. Тогда Виктор заглянул в пролом между досками и увидел, как под ребрами у Брыкина перекатывается маленький красный шарик. Медленно, ощупью, подкатился к дыре, которая когда-то была брыкинским животом, и покачиваясь, поплыл вверх – так пузырек газа выбирается из болотной трясины.
В свою очередь Брыкин увидел ту же самую тьму, которая осточертела ему в гробу, только изредка утыканную красными огоньками. Кладбище было похоже на жэковскую бытовку, когда перегорит лампочка вдруг: темно и цыгарки слесарей светятся. Брыкин удивился только, когда заметил, что легко проникает сквозь землю, так легко, будто ее и нет. Он поднимался все выше, пока не уперся во что-то твердое.
– А это чего? – спросил он.
– Тот свет, в смысле – этот,– ответил Виктор.– Ну что, рады? Счастливы? Не желаете прогулочку по царству теней?
– Можно,– сказал Брыкин.
– Тогда вместе. Хоть разок в Вергилиях походить…
Они летели рядом. Кругом были все те же гробы и огоньки душ, похожие на окурки,– где по одному, а где кучками.
– Завидую, черт возьми! – сказал Виктор.– Радостно?
– Лучше, чем лежать-то,– ответил Брыкин.– Куда хочешь, туда и летишь.
– Ну-ну, попробуйте. Вот сюда.
Они свернули налево, и Брыкин уперся во что-то твердое.
– Опять тот свет?
– Он самый. Вернее, граница родного погоста.
– Ничего, зато сюда можно,– сказал Брыкин и двинулся направо.– Лучше, чем лежать-то.
– Лет через семьсот надоест, я думаю,– усмехнулся Виктор.– Но все равно завидую. И приятелю вашему сиплому, дурехе-профессорше… Представляете, мечтает о прекрасных временах, когда все кладбища сомкнутся – раз они разрастаются, то и сомкнуться должны, так она считает,– и она наконец попадет в лавру.. Маразм, но цель. А у вас есть цель, неофит?
– Не знаю,– сказал Брыкин.
– А у меня была. Когда первый раз вылетел из своего корыта, разогнался и – в стену. С лету. Раз, другой. Не вышло, дудки…
– А зачем это?
– Да ладно,– помолчав, сказал Виктор.– Летайте, развлекайтесь. Каждый развлекается как может. Тут один придурок за Пуришкевича себя выдает. Всего и доказательств-то – говорит, лысый был. А как зовут, не знает, забыл, мол…
Они летели в дальний конец кладбища.. Впереди светилось что-то вроде прогоревшего костра – куча красных огоньков – и слышался оттуда многоголосый хохот.
– Тот самый монах,– сказал Виктор.– Желаете приобщиться? Э, погодите! Вон ползет, видите?
Чуть поодаль передвигалось бледное пятно.
– Скажите что-нибудь шепотом.
– Зачем?
– Увидите. Скажите.
Брыкин подумал и шепнул: «Задница». Пятно замерло, насторожилось.
– Чего это он? – спросил Брыкин.
– Привычка такая,– усмехнулся Виктор.– Смотрите, теперь не отвяжется.
И действительно, бледное пятно плыло теперь за ними по пятам.
1 2 3 4 5 6 7