В следующий раз Стасов принес еще одну новость: президент Медико-хирургической академии готов разрешить в классах академии занятия школы. Задержка была за деньгами, а то можно было бы уже приступить к набору.
Видя, что дело продвигается и приобретает более реальные очертания, Ломакин почувствовал себя обязанным, с своей стороны, тоже чем-то помочь.
– Можно бы с графом Дмитрием Николаевичем переговорить, – осторожно предложил он. – Хор, правда, у него бережёный, он никуда его от себя не пускает. Но если концерт объявить в пользу будущей школы…
– Я говорил: вы наш! – заявил Стасов ликуя. – Забрало вас: теперь никуда не уйдете.
– Я к графу редко когда обращаюсь, – деловито продолжал Ломакин. – Он знает, что я ничего для себя не ищу, и до сего дня относился к моим просьбам милостиво.
– Участие в таком начинании только украсит его имя.
– Владимир Васильевич, это хорошо, что вы с такой живостью взялись. Только хочется мне предупредить вас, что трудностей впереди ох как много! И трудностей, и помех, и разочарований.
– Вот как раз разочарований не предвижу. А трудности? Что же, на то и настойчивость наша, чтобы с ними совладать.
– Вообразите, что все пойдет наилучшим путем: и средства добудете, и набор объявите, и людей подберете. А дальше что же?
– Концерт с ними дадим.
Ломакин усмехнулся:
– До концерта сколько же еще трудов! Ведь их научить чему-то надобно – сколько на это уйдет времени?
– Нет, Гавриил Якимович, давайте загодя не подсчитывать. Мне кажется, дело пойдет у вас быстро. Ведь я знаю, какие вы чудеса в других местах делали – в Смольном, в корпусах…
– Какие же чудеса? Тут труд, старательность и упорство. Немного искусности тоже надобно, разумеется.
Ломакин все же отправился на следующий день к Шереметеву. Просьбу его граф выслушал с удивлением.
– Какой же вам еще хор, если в руках у вас такая капелла?
– Ваше сиятельство, – сказал Ломакин, – тут начинание общественное, рассчитанное на другие слои. Мы и церквам помощь окажем, ежели подготовим регентов, да не только церквам, но и широкой публике, жаждущей музыкального просвещения.
– Рассчитали ли вы свои силы, любезный Гавриил Якимович? Я не могу допустить, чтоб капелла превратилась в вашего пасынка, а новое начинание стало первым.
Ломакин ответил с достоинством:
– У вас, ваше сиятельство, кажется, не было еще поводов упрекать меня в манкировании своими обязанностями.
– Да нет же, нет, – ответил Шереметев мягче, не желая обижать своего регента, – отношение ваше к делу мне известно. Но как же можно собственными руками создавать себе конкурента?
– Капелла культивирует по преимуществу образцы церковной музыки и за эти пределы редко когда выходит. Тут же затевается учреждение светское, демократическое.
При этих словах граф поморщился.
– Только доброе ваше имя, Гавриил Якимович, заставляет меня согласиться на вашу просьбу. Берите хор, хорошо: разрешаю выступить ему с одной программой. Без охоты, искренне признаюсь, да что поделаешь! Видно, крепко вам вбили в голову эту идею новые ваши единомышленники. Уж если вы что задумаете, то тверды в этом, я знаю.
Ломакин поблагодарил его и вышел из кабинета.
Во время спевки он объявил, что ближайшие репетиции уйдут на подготовку программы для светского концерта; что концерт граф милостиво разрешил посвятить будущей Бесплатной школе, которую группа энергичных деятелей музыки решила создать в столице; что он, наконец, вполне рассчитывает, зная своих воспитанников и питомцев, на внимательное их отношение к этой задаче.
И в самом деле, участники капеллы проявили ревностность отменную. Программа была подготовлена за короткое время, репетиции шли день за днем, и вскоре на улицах появились афиши о предстоящем концерте.
11 марта 1862 года зал Дворянского собрания был переполнен до отказа. Шутка ли, выступал знаменитейший хор, редко когда показывавший свое искусство широкой публике! Задолго до вечера в обществе шли толки о целях концерта, о школе, которую решено создать. Одни находили затею наивной; другие осуждали ее, видя в ней попытку подорвать авторитет Русского музыкального общества; третьи горячо ее одобряли, усматривая в ней залог подъема музыкального просвещения в стране. Но никто из ревнителей музыки не остался к ней равнодушным.
Концерт вполне достиг своей цели. Он не только доставил наслаждение любителям, но и дал большой сбор. Когда дня через два устроители собрались, чтобы подвести итоги, оказалось, что собранных денег достаточно для того, чтобы окупить расходы первых месяцев и кое-что отложить про запас.
– Итак, господа, приступаем к набору учащихся? – торжественно заключил Стасов после того, как подсчеты были закончены.
Ломакин помолчал; затем, вздохнув, сказал:
– Что ж, с божьей помощью. Пожалуй, теперь можно отважиться действовать. А что выйдет из этого, одному господу богу известно.
– Да сами увидите, – весело отозвался Стасов, – Выйдет именно то, что нам надобно.
Тут же составлен был текст объявления, которое следовало поместить в газетах: сообщалось, что организуемая в Петербурге Бесплатная музыкальная школа открывает прием желающих обучаться пению и музыке.
Не только Ломакин, но даже пылкий Стасов не предполагали, какой отклик вызовет объявление. Поднимаясь по лестнице академии, они, точно не веря себе, оглядывались на толпу, без конца шедшую в зал, где назначены были испытания. Озираясь по сторонам, шли наверх скромно одетые дамы и барышни, мелкие чиновники, ремесленники и рабочие. Никогда еще стены мрачного здания не видели такой публики. Швейцар, стоявший внизу, тоже с молчаливым недоумением наблюдал за тем, как идут и идут без перерыва. Наружная дверь хлопала то и дело. Он уже не отворял ее и не придерживал. Он немного отошел в сторону и оттуда дивился на происходящее.
– Ну-с, Гавриил Якимович? Наша берет? – заметил Стасов.
Ломакин, не любивший радужных предсказаний, отозвался:
– Что еще испытания покажут. Может, способных людей и не найдется.
– Боитесь вы верить в хорошее!
– Не боюсь, а не привык.
Когда Ломакин в черном сюртуке вошел в зал, он увидел, что около столика толпятся пришедшие. Девушка, добровольно вызвавшаяся составить списки явившихся, спрашивала их про возраст, про то, чем они занимаются и какое имеют образование. Балакирев стоял тут же и, пытливо вглядываясь в каждого, кто подходил к столу, искал в нем союзника своему делу.
– Как их обидишь, таких, если они с великой охотой откликнулись на наш зов? – произнес Ломакин вполголоса. Он обратился к Балакиреву: – Может, вы, Милий Алексеевич, скажете несколько слов о целях школы? Пускай поймут, что дело серьезное и принимать будем только людей способных.
– Ваше имя тут всем известно, – ответил Балакирев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Видя, что дело продвигается и приобретает более реальные очертания, Ломакин почувствовал себя обязанным, с своей стороны, тоже чем-то помочь.
– Можно бы с графом Дмитрием Николаевичем переговорить, – осторожно предложил он. – Хор, правда, у него бережёный, он никуда его от себя не пускает. Но если концерт объявить в пользу будущей школы…
– Я говорил: вы наш! – заявил Стасов ликуя. – Забрало вас: теперь никуда не уйдете.
– Я к графу редко когда обращаюсь, – деловито продолжал Ломакин. – Он знает, что я ничего для себя не ищу, и до сего дня относился к моим просьбам милостиво.
– Участие в таком начинании только украсит его имя.
– Владимир Васильевич, это хорошо, что вы с такой живостью взялись. Только хочется мне предупредить вас, что трудностей впереди ох как много! И трудностей, и помех, и разочарований.
– Вот как раз разочарований не предвижу. А трудности? Что же, на то и настойчивость наша, чтобы с ними совладать.
– Вообразите, что все пойдет наилучшим путем: и средства добудете, и набор объявите, и людей подберете. А дальше что же?
– Концерт с ними дадим.
Ломакин усмехнулся:
– До концерта сколько же еще трудов! Ведь их научить чему-то надобно – сколько на это уйдет времени?
– Нет, Гавриил Якимович, давайте загодя не подсчитывать. Мне кажется, дело пойдет у вас быстро. Ведь я знаю, какие вы чудеса в других местах делали – в Смольном, в корпусах…
– Какие же чудеса? Тут труд, старательность и упорство. Немного искусности тоже надобно, разумеется.
Ломакин все же отправился на следующий день к Шереметеву. Просьбу его граф выслушал с удивлением.
– Какой же вам еще хор, если в руках у вас такая капелла?
– Ваше сиятельство, – сказал Ломакин, – тут начинание общественное, рассчитанное на другие слои. Мы и церквам помощь окажем, ежели подготовим регентов, да не только церквам, но и широкой публике, жаждущей музыкального просвещения.
– Рассчитали ли вы свои силы, любезный Гавриил Якимович? Я не могу допустить, чтоб капелла превратилась в вашего пасынка, а новое начинание стало первым.
Ломакин ответил с достоинством:
– У вас, ваше сиятельство, кажется, не было еще поводов упрекать меня в манкировании своими обязанностями.
– Да нет же, нет, – ответил Шереметев мягче, не желая обижать своего регента, – отношение ваше к делу мне известно. Но как же можно собственными руками создавать себе конкурента?
– Капелла культивирует по преимуществу образцы церковной музыки и за эти пределы редко когда выходит. Тут же затевается учреждение светское, демократическое.
При этих словах граф поморщился.
– Только доброе ваше имя, Гавриил Якимович, заставляет меня согласиться на вашу просьбу. Берите хор, хорошо: разрешаю выступить ему с одной программой. Без охоты, искренне признаюсь, да что поделаешь! Видно, крепко вам вбили в голову эту идею новые ваши единомышленники. Уж если вы что задумаете, то тверды в этом, я знаю.
Ломакин поблагодарил его и вышел из кабинета.
Во время спевки он объявил, что ближайшие репетиции уйдут на подготовку программы для светского концерта; что концерт граф милостиво разрешил посвятить будущей Бесплатной школе, которую группа энергичных деятелей музыки решила создать в столице; что он, наконец, вполне рассчитывает, зная своих воспитанников и питомцев, на внимательное их отношение к этой задаче.
И в самом деле, участники капеллы проявили ревностность отменную. Программа была подготовлена за короткое время, репетиции шли день за днем, и вскоре на улицах появились афиши о предстоящем концерте.
11 марта 1862 года зал Дворянского собрания был переполнен до отказа. Шутка ли, выступал знаменитейший хор, редко когда показывавший свое искусство широкой публике! Задолго до вечера в обществе шли толки о целях концерта, о школе, которую решено создать. Одни находили затею наивной; другие осуждали ее, видя в ней попытку подорвать авторитет Русского музыкального общества; третьи горячо ее одобряли, усматривая в ней залог подъема музыкального просвещения в стране. Но никто из ревнителей музыки не остался к ней равнодушным.
Концерт вполне достиг своей цели. Он не только доставил наслаждение любителям, но и дал большой сбор. Когда дня через два устроители собрались, чтобы подвести итоги, оказалось, что собранных денег достаточно для того, чтобы окупить расходы первых месяцев и кое-что отложить про запас.
– Итак, господа, приступаем к набору учащихся? – торжественно заключил Стасов после того, как подсчеты были закончены.
Ломакин помолчал; затем, вздохнув, сказал:
– Что ж, с божьей помощью. Пожалуй, теперь можно отважиться действовать. А что выйдет из этого, одному господу богу известно.
– Да сами увидите, – весело отозвался Стасов, – Выйдет именно то, что нам надобно.
Тут же составлен был текст объявления, которое следовало поместить в газетах: сообщалось, что организуемая в Петербурге Бесплатная музыкальная школа открывает прием желающих обучаться пению и музыке.
Не только Ломакин, но даже пылкий Стасов не предполагали, какой отклик вызовет объявление. Поднимаясь по лестнице академии, они, точно не веря себе, оглядывались на толпу, без конца шедшую в зал, где назначены были испытания. Озираясь по сторонам, шли наверх скромно одетые дамы и барышни, мелкие чиновники, ремесленники и рабочие. Никогда еще стены мрачного здания не видели такой публики. Швейцар, стоявший внизу, тоже с молчаливым недоумением наблюдал за тем, как идут и идут без перерыва. Наружная дверь хлопала то и дело. Он уже не отворял ее и не придерживал. Он немного отошел в сторону и оттуда дивился на происходящее.
– Ну-с, Гавриил Якимович? Наша берет? – заметил Стасов.
Ломакин, не любивший радужных предсказаний, отозвался:
– Что еще испытания покажут. Может, способных людей и не найдется.
– Боитесь вы верить в хорошее!
– Не боюсь, а не привык.
Когда Ломакин в черном сюртуке вошел в зал, он увидел, что около столика толпятся пришедшие. Девушка, добровольно вызвавшаяся составить списки явившихся, спрашивала их про возраст, про то, чем они занимаются и какое имеют образование. Балакирев стоял тут же и, пытливо вглядываясь в каждого, кто подходил к столу, искал в нем союзника своему делу.
– Как их обидишь, таких, если они с великой охотой откликнулись на наш зов? – произнес Ломакин вполголоса. Он обратился к Балакиреву: – Может, вы, Милий Алексеевич, скажете несколько слов о целях школы? Пускай поймут, что дело серьезное и принимать будем только людей способных.
– Ваше имя тут всем известно, – ответил Балакирев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88