Я подвинулся вдоль стены сарая поближе и заглянул в более удобную щель. Мама отгребла несколько горстей угля, и я увидел, что она остановилась и разглядывает тоненькую проволочку. «Мину нашла, – догадался я, – и сама хочет разминировать». Мама еще раз наклонилась к ящику и протянула руки к проволочке, но тут же их отдернула назад и попятилась. Я думал, она сейчас же уйдет из сарая, но она почему-то не уходила. Потом она взобралась на соседний ящик, перевернутый вверх дном, и вдруг прыгнула на проволочку. Я зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что она сидит в ящике на угле и держит в руках проволоку, на которой болтается тряпка. Мама отбросила проволоку и стала медленно вылезать из ящика. А мне вдруг стало очень холодно, и я обнаружил, что сижу в снегу. Я очень испугался, что мама взорвется, как тот дядька на реке, и сам не заметил, как сел в снег.
Мы наложили полную печку угля, и в кухне всю ночь было тепло, но спали мы плохо. Где-то далеко за городом все время ухало, а в соседней половине дома выл ветер.
Хлебный магазин
На другой день я проснулся поздно. Мамы в комнате не было. В печке потрескивал уголь, а на плите стояла кастрюля с водой. Я проснулся оттого, что вода закипела и стала выплескиваться на раскаленную плиту. Я подумал, что, может быть, это суп варится, вскочил с кровати, подбежал и скорее снял крышку. Но в кастрюле булькала чистая вода. Я отодвинул ее с конфорки к самому краю и на всякий случай заглянул еще раз. Вода была такая чистая, что я увидел дно кастрюли с выщербленной в нескольких местах эмалью.
Очень хотелось есть. Я оделся и вышел на улицу. Около электростанции возились несколько женщин, они разбирали завал. Мамы среди них не было. Я побежал вдоль забора, заглянул во двор – никого. Электростанция занимала целый квартал, мама могла работать где-нибудь в другом месте. Там, дальше, на соседней улице, тоже слышались громкие голоса.
Я свернул на соседнюю улицу. Здесь, примостившись с тыльной стороны к высокому каменному забору, находился голубой ободранный ларек. Вчера в нем были выбиты окна и дверь, сорванная с петель, валялась в снегу. А сейчас в окнах белела фанера, а дверь открывалась и закрывалась, и из нее выходили люди с хлебом. Такого чуда мне еще не приходилось видеть. Из магазина вышел пожилой дядька в телогрейке с прожженным рукавом. Он в одной руке держал половину буханки, другой отламывал поджаристую корочку и ел.
– Дядь, – остановил я его, – там всем дают хлеб?
Он перестал жевать и ответил:
– Всем, кто работает здесь, на электростанции.
Я обрадовался. Мы-то с мамой работаем. Нас главный инженер сам пригласил. Дядька что-то у меня спросил, но я не расслышал, кинулся со всех ног в магазин. Я так торопился, что на ступеньках перед самой дверью споткнулся и чуть не открыл дверь головой.
Продавщица стояла за прилавком в белом халате, надетом на телогрейку. А за ее спиной на полках снизу доверху лежал хлеб. И очередь всего два человека. Тетка уже получила и укладывала свой хлеб в сумку, а старик протягивал руки, чтобы получить. «Вот мама удивится, когда я принесу и положу на стол буханку хлеба», – подумал я и просунулся нетерпеливо к прилавку за стариком. Наверное, я его толкнул немного, потому что он удивленно обернулся и спросил:
– Ты что, мальчик?
Продавщица тоже на меня посмотрела, и я сказал ей:
– Мне тоже, мы с мамой работаем здесь, на электростанции. Нас сам главный инженер пригласил.
И положил обе руки на прилавок, чтобы никто не мог помешать мне получить хлеб. Но продавщица как-то очень жалостливо посмотрела и ласково сказала:
– Карточки твои где, мальчик?
Я еще тянулся руками к ней, но уже понял, что ошибся, и хлеб здесь не дают, а выдают по карточкам.
– Мы работаем, – отчаянно повторил я.
Тетка уложила свой хлеб в сумку и хотела уйти, но вдруг от самого выхода вернулась назад, старик тоже остался в магазине. Они подошли ко мне. Продавщица перегнулась через прилавок.
– У тебя есть карточки?. – опять спросила она.
– Ты чей? – взял меня за плечо старик.
– Мама твоя где? – спросила тетка.
– Не знаю, – растерянно ответил я. По их глазам было видно, что они жалеют меня и смотрят, как на мальчишку, который потерялся. Мне стало стыдно, я юркнул под рукой у старика и кинулся в дверь, а потом – по улице, не оглядываясь до самого угла. И тут почти наткнулся на маму.
– Ты где шляешься? – накинулась она на меня. – Хочешь на мину нарваться?
Я ничего не хотел, мне было обидно, что все так получилось, и я скорее толкнул калитку и вбежал в дом.
В печке по-прежнему потрескивал уголь, на плите стояла кастрюля, а на столе лежала буханка хлеба с большим довеском. Я не поверил своим глазам.
– Мама, ты уже получила? – радостно закричал я.
– Не смей больше никуда выходить без моего разрешения, – ответила она мне. И больше ругать не стала. Ей было некогда, ее ждала работа. Обжигаясь, она выпила кружку горячей воды с хлебом и ушла. А я остался дома и долго и неторопливо ел хлеб и пил воду, подливая сам себе кипяток из кастрюли.
Медный таз
Прошло несколько дней. Мы привыкли к новому дому и стали считать его своим. Как-то вечером мама пришла с работы и сказала:
– А что у нас делается во второй комнате?
Мы взяли лопаты, оделись по-зимнему и открыли дверь. Сугроб снега все еще лежал под столом и у стола. Мне даже показалось, что он увеличился. Мама отодвинула стол к стене, и мы начали выбрасывать снег через окно на улицу. Под снегом попадались битые стекла, и мы их тоже выбрасывали. Потом возились с окнами, закладывали их фанерными листами. И получилась у нас квартира из двух комнат.
Мама уже несколько раз передавала бабушке и Светке хлеб в деревню, а после того как мы помыли полы и натопили и вторую комнату, отпросилась у главного инженера и поехала за ними.
Я остался один на целый день. Сначала я не собирался никуда уходить без разрешения, но меня давно манили пустые дома на горе, а погода, как нарочно, выдалась солнечная, теплая, и я пошел.
Много домов на нашей и на соседних улицах смотрели на мир загадочно безмолвными окнами. Одни хозяева эвакуировались слишком далеко и не могли сразу вернуться, другие никуда не уезжали, но тоже не могли вернуться, потому что их не было в живых. Часто попадались заколоченные досками окна, но двери почти везде были открыты. В ближайших домах на горе мне не удалось ничего найти. Попадались всякие неинтересные вещи: разодранные подушки, одеяла, старая одежда. Но когда я поднялся по ступенькам выше, то сразу, в крайнем доме у каменной лестницы, нашел в сенях лыжи, а на чердаке – пустую клетку для птиц. Я оттащил все это к себе в переулок и снова вернулся на гору. Переходя из дома в дом, я набивал карманы карандашами, тюбиками красок, подобрал ножницы и тоже сунул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18