Он согнулся от горя и от старости, и смотреть на него было грустно, потому что казалось, что его глаза все время плачут.
Глыба, проломившая стену, все еще лежала в его большой комнате, и он несколько дней подряд ломом отбивал от нее кирпичи и выносил на улицу.
То же самое делали на электростанции мама и другие женщины. Они долбили большие глыбы, стараясь попадать ломами в пазы между кирпичами так, чтобы поменьше получалось половинок и четвертушек и побольше целых кирпичей. В переулке с утра до вечера стоял грохот и стук, и в воздухе плавала нагретая солнцем кирпичная пыль.
В перерыв мама приходила домой усталая, садилась на табуретку, опускала вниз руки и долго так сидела, не раздеваясь и не прикасаясь к еде. Потом она ела суп и снова уходила долбить глыбы, выбирать из битого кирпича хорошие половинки, носить на носилках раствор на второй, а потом и на третий этаж. Электростанция восстанавливалась.
Мама боялась, что я где-нибудь подорвусь на мине или опять принесу ей какой-нибудь медный таз, и не отпускала меня далеко. Она говорила, чтоб я играл во дворе или здесь на улице, но так, чтобы она меня видела. Но играть здесь было не во что, и я тоже выбирал из завала хорошие половинки, бегал с бидончиком за холодной водой к крану, когда кто-нибудь из каменщиков или подсобных рабочих хотел пить, и ездил на машине за песком на другой конец города. Больше всего я любил ездить за песком.
Мама и еще какая-нибудь женщина и шофер, если у него появлялась охота, стояли около заднего или бокового борта и бросали песок все время в одно место, пока не получалась гора. Тогда они переходили к другому борту, а я стоял в кузове с саперной лопаткой и разравнивал песок по всей машине. Он был холодный, и в жаркие дни хорошо было стоять на нем босиком.
После погрузки плечи у меня гудели, я садился поближе к кабине и сладко вдыхал прохладный ветер, несшийся навстречу машине. Мама и другие женщины садились обычно так, чтобы можно было прислониться к кабине спиной. А я всегда подставлял ветру лицо. Воротник рубашки не застегивал, и ветер надувал у меня сзади такой пузырь, что рубашка вырывалась из-под пояса и хлопала по спине. Ветер остужал под рубашкой гудящую спину и плечи, и мне казалось, что так я быстрее отдыхаю. Ладони тоже после лопаты всегда горели, и я их по самые кисти погружал в холодный песок.
Я очень любил ездить за песком. Мама спрашивала, не устаю ли я, но мне было совсем не трудно работать саперной лопаткой. А когда мы разгружали, я даже брал совковую. Шофер откроет борт, мы станем все рядом в кузове, подцепим на лопаты и везем к краю целую кучу песка. Конечно, лопата в два раза больше меня и иногда застревала, но я брал ее обеими руками, упирался животом и не отставал от других. Главный инженер один раз увидел, сказал:
– Ого! Молодец! Вот отремонтируем клуб, будешь бесплатно в кино ходить.
И засмеялся. Он был теперь всегда веселый.
Воробьи
К середине лета здание электростанции восстановили полностью, возвели стену, которая выходила в переулок, до самой верхней точки шестого этажа. Но леса еще несколько дней не убирали, и один человек лазил по ним с ведерком и кистью и огромными белыми буквами писал через всю стену и там, где осталась старая штукатурка, и по новым кирпичам, еще не оштукатуренным:
Из пепла пожарищ, руин и развалин мы восстановим тебя, родной город.
Когда он уходил на обед или после смены домой, я забирался на леса и пробовал буквы, высохли или нет. Мне ужасно нравилась эта надпись. Такие слова можно было прочесть и на других домах, но таких огромных букв, которые рабочему пришлось два дня писать, не было нигде.
Потом леса убрали, и мне совсем стало нечего делать. Маму сначала перебросили ремонтировать клуб, но она заболела, и ее перевели в охрану. Теперь она стояла с винтовкой у входа на подстанцию, расположенную на горе на соседней улице, или у главных ворот, через которые по ночам на грузовых трамваях привозили уголь, а я по привычке каждое утро приходил к куче песка, оставшейся от строительства, и сидел на ней.
На короткое время в переулке опять появились рабочие. Они уложили рельсы, поставили на них вагонетку, нагрузили ее битым кирпичом и всяким мусором, но отвезти и высыпать вниз с крутого берега не успели. За ними пришел сам главный инженер и увел их делать какую-то срочную работу во дворе электростанции. А вагонетка так и осталась стоять в переулке на рельсах, доверху нагруженная.
От нечего делать я решил построить в песке город. Прорыл каналы, перекинул через них мосты, возвел по краям города четыре башни. И тут увидел в конце переулка недавно приехавшего из Казани мальчишку. Я знал, что его зовут Лешкой, они с матерью поселились во флигеле за нашим домом. Я даже несколько раз подходил к забору, чтобы познакомиться, но Лешка был лет на пять старше и не обращал на меня никакого внимания. А тут, когда я построил в песке красивый город, сам подошел. Постоял немного и спросил:
– Жрать хочешь?
– Хочу, – не задумываясь, ответил я и посмотрел на него снизу вверх.
– Я и сам хочу, – вздохнул он, сплюнул и наступил ногой на мой город, на крайнюю башню.
Я не обиделся и ничего ему не сказал. Он был в два раза длиннее меня и худее и, наверное, хотел есть в два раза сильнее. Я вспомнил, что бабушка получила хлеб на завтра, и, чтобы подружиться с ним, предложил:
– Хочешь, принесу кусок хлеба? Я сейчас.
– Только быстрей! – крикнул он мне вслед.
Я прибежал домой, сунулся сразу в шкаф и уже отломил горбушку, но унести не успел. Вошла бабушка и отобрала.
– Это что еще такое? – сказала она.
Лешка поджидал меня у кучи с песком.
– Ну, что? – спросил он.
– Бабушка не дала.
Он сглотнул слюну, медленно затоптал по очереди все башни моего города и мосты и предложил:
– Пошли со мной.
Я не стал спрашивать, куда, отряхнулся и пошел. По дороге Лешка все время срывал листья и траву, жевал и зло выплевывал. Он здорово хотел есть и ничего не мог с собой поделать.
– Яблоки любишь? – спросил он у меня.
– Люблю.
– Я тоже люблю.
И сплюнул, и принялся жевать лист. Я подумал: может, мы в сад за яблоками идем? А оказалось, мы идем охотиться на воробьев.
– Держи, будешь мне подавать по одной, – сказал Лешка и высыпал в горсть маленькие гладкие камешки.
Один он сразу зарядил, и мы стали красться к дереву, на котором сидела стайка воробьев. Пращ у него был хороший, сделанный из противогазной резины. Он растягивал его медленно и, приближаясь к дереву на полусогнутых ногах, все приседал, приседал. Камень щелкнул по листьям, стайка улетела, но через мгновение листва опять зашуршала, и на асфальт упал воробей.
– Подбирай! – приказал Лешка.
До вечера мы подбили еще двух воробьев. Стрелял он очень метко. Я безропотно подбирал добычу и подавал ему камешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18