Голова у него перестала кружиться, руки
и ноги обрели былую мощь, и теперь он, пожалуй, вынес бы
присутствие двух-трех женщин в том случае, если каждой из
них стукнуло по семьдесят или не исполнилось пятнадцати.
Киммериец потянулся, вытер жирные пальцы о штаны и перевел
взор на хана хиршей. Тот глядел на него будто отец на
любимого сына.
- Кром! Нелегкая выдалась ночка!
- Нелегкая, сын мой, - согласился Бро Иутин. - Зато
рассвет ты встретил за чашей вина, а не в ослиных шкурах. И
ночью вкусил столько радостей, сколько не снилось самому
владыке Турана, не говоря уж о жалких ублюдках и скопцах,
что правят Заморой, Коринфией и Офиром.
- Щедрость твоя велика, - ответствовал Конан, - но до
сих пор я не ведаю ее причины. Сибарра, приятель мой,
говорил, что женин твоих охраняют пятьсот воинов. И я вижу,
он махнул рукой в сторону шумного стана, гудевшего, как
пчелиный улей, - что их в самом деле пятьсот, никак не
меньше. И все шустрые пани!
- Хо! Потому и шустрые, что треть либо четверть - мои
сыновья да внуки, и в каждом намешано много всяких кровей.
Теперь добавится и твоя... Я же сказал, что приплод от
этакого жеребца будет добрым! стоит ли жалеть для него
десяток-другой кобылок?
- Но Сибарра толковал...
Прервав Конана, хан хиршей язвительно ухмыльнулся.
- И о Сибарре было мной сказано, что он безухий осел,
глупец, что меряет всех по себе да ищет выгоду там, где
можно найти лишь засохший навоз! Думал он посмеяться надо
мной, но я посмеюсь над ним! - Тут Бро Иутин хитро
прищурился и сказал: - От шакалов, что воют на холмах,
прослышал я о каком-то споре? И о закладах? Один заклад
серый туранский жеребец, обгоняющий стрелу, а другой - осел
превосходной породы, с темным ремнем вдоль хребта?
- Тут твои шакалы не ошиблись, - сказал Конан,
размышляя, к чему клонит повелитель хиршей. - Осла я теперь
могу выбрать любого, самого длинноухого и зубастого.
Сибарра говорил, чем больше зубы, тем выше цена.
- Хо! Велик Митра и видит все хитрости людские! Не
слушай Сибарру, сын мой, слушай меня! Дам тебе один совет,
как родич родичу... ибо в ту ночь мы породнились с тобой
целых двадцать три раза. Станешь выбирать, не гляди на
ослов гладких и зубастых, а ищи хромоногого, не из самых
молодых, а с потертым крупом и белой отметиной на лбу.
Приведешь его ко мне, получишь столько серебра, сколько
весит этот хромоногий. Клянусь Митрой! И взвешивать будешь
сам, а я за спиной торчать на стану!
Конан навострил уши, прикидывая, что тут наберется
побольше, чем на двести туранских золотых, про которые
толковал Сибарра. Получалось, осел ослу рознь, и есть
такие, что идут на вес серебра! Он хмыкнул, протер кулаками
слипавшиеся после бессонной ночи глаза и спросил:
- Не дорого встанет тебе хромоногий? Он все ж таки
осел, а не кхитайский дракон с золотыми чешуями и клыками з
рубинов!
- Какой мне прок от дракона? - поморщился Бро Иутин. - Он
моих ослиц не покроет! Хо! А если покроет, так принесут они
ушастых ящериц, коих продашь в базарный день за медяк, и тем
будешь доволен. А потомству хромоногого цены нет! Он меж
ослов как ты меж людей... Лучший! И неистов, словно сам
Нергал!
Последний довод убедил Конана. Вероятно, хан хиршей, с
присущей зрелому возрасту мудростью, заботился и о людях
своих, и об ослах, не упуская случая подбавить тем и другим
свежей крови. И, как рачительный хозяин, Бро Иутин, залучив
к себе одного жеребца, хотел приобрести и другого. Вполне
понятное желание!
Киммериец поднялся, потом присел пару раз, разминая
ноги, и взглянул на небосвод. Солнце уже стояло высоко.
- Пусть приведут моего коня! Поеду к Сибарре...
потолкуем с ним насчет ослов и наложниц... Из Стигии, Офира
и прочих мест.
- Не торопись! - хан похлопал по ковру, приглашая Конана
снова сесть. - Не торопись, сын мой, ибо дела наши еще не
закончены, а всякое незаконченное дело противно Митре.
- У тебя есть еще наложницы? - спросил Конан, потирая
поясницу.
- Не о женщинах речь, северянин, а о свидетельствах!
Представь, явишься ты к Сибарре, длинноусому поганцу, и
скажешь, что переспал со всеми коринфянками, стигийками и
шемитками из моих шатров. Так он тебе и поверит, хо! Скажет,
что ночевал ты в степи, под курганом, а зингарки да офирки
тебе только снились!
- За доказательствами дело не станет, - Конан огладил
рукоять своего длинного меча и усмехнулся.
- Не обнажай клинка там, где нужны лишь перо, печать и
пергамент, - произнес Бро Иутин, вновь доказав свою
мудрость. Затем он кликнул Санриза и Велел привести
писца-заморанца, взятого в плен в позапрошлом году. Когда
сей ученый муж был доставлен вместе с пером и пергаментом,
хан придвинул Конану непочатый бурдюк вина и принялся
диктовать. Не успело солнце подняться еще на ладонь, как
бурдюк опустел, а пергамент заполнился словами, которые Бро
Иутин, владыка хиршей, желал передать Сибарре Кламу,
повелителю гизов. Были они не такими сладкими, как выпитое
Конаном вино, однако и не кислыми, словно уксус; скорее,
жгучими, как яд пустынной змеи.
Излив эту отраву на пергамент, Бро Иутин припечатал
сказанное своим перстнем, вручи гостю свиток и, еще раз
напомнив о хромоногом осле с белой отметиной, отпустил
восвояси.

* * *

Бессонная ночь и тяжкие труды утомили Конана; он уснул в
седле. Большой беды в том не было, так как серый Змей,
туранский жеребец, хорошо знал дорогу в стан гизов, а до
границ владений Иутина за гостем присматривали всадники в
черных бурнусах. Но Конан их не замечал. Голова его
опустилась на грудь, веки сомкнулись, уздечка выпала из рук;
он спал и видел сны, и с каждым скачком Змея, с каждым
истекшим мгновением они становились все приятней и приятней.
Но вначале привиделся ему кошмар - полукруг
черно-красных полосатых шатров, которые он обходил один за
другим, но не в человеческом обличье, а в образе
хромоногого осла с потертым крупом. И в каждом шатре
ожидала его внимания не женщина, не красавица с томными
очами, а ослица-трехлетка, бесстыдно раскинувшаяся на коврах
копытами кверху, в позе, совсем не свойственной ослам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10