Он действовал в строжайшей тайне, чтобы не возбудить подозрений. По его плану следует выехать в аэропорт скрытно, скромно, чтобы остаться незамеченными. Совершенно ясно, что если Мани Монсальве что-нибудь узнает, он убьет их сразу же, и так он и говорил Алине, хотя и смягчал свои слова, чтобы не усилить ее и без того большого волнения.
И теперь оказывается, что он должен провести эту секретную, в высшей степени рискованную, операцию не только вместе с беременной женщиной на девятом месяце, но в придачу со страдающей сердечной болезнью старухой и с одиннадцатью чемоданами. Однако он не произносит ни слова, поскольку угадывает, что беззаботность, чуть ли не легкомысленность речей и поведения Алины, – маска, скрывающая ее глубокую тревогу; он видит, что она стремится резкими мазками толстой кисти нанести слой лака на свое безмерное уныние, рожденное принятым вопреки сердцу рассудочным решением.
Поскольку телефон в квартире Алины прослушивается и пользоваться им опасно, Мендес бежит к автомату на углу и звонит в аэропорт, чтобы попытаться заказать место для Йелы. Ему отвечают, что это не проблема: к счастью, самолет отправляется пустым.
Он возвращается в квартиру. Одиннадцать часов вечера, в аэропорту им надо быть самое позднее в без четверти час, дорога занимает полчаса, но Алина все еще ходит босиком, с бигуди в волосах, и упаковывает какую-то посуду. Она любовно заворачивает каждую тарелочку в газетную бумагу, прежде чем положить ее в картонную коробку, и адвокат думает, что такими темпами она никогда не закончит.
– Алина, мне очень жаль, но у нас нет времени…
– Помогите мне, доктор, – увидите, как мы быстро управимся. Если бросить вещи кое-как, то когда я вернусь, они никуда не будут годиться.
– Может быть, пройдет много лет, пока ты сможешь вернуться…
– Тем разумней оставить вещи в порядке.
Мендес не хочет давить на нее. Он не собирается добавлять ни капли лишней тяжести в ее лущу, и без того натянутую, как струны типле. Он знает: одно лишнее слово, и может прорваться напряжение горечи и досады, которые вызывает у нее необходимость похоронить отрезок жизни, нерадостный, но безудержно живой до сих пор.
Он опускается на колени вместе с Алиной и начинает укладывать тарелки неловкими руками и с бесконечным тщанием, словно никогда не делал ничего более важного и в более подходящий момент. Он знает, что его единственный шанс в ее глазах зависит теперь от длинной цепочки простых дел вроде этого, которые мало помалу подорвут оборонительное недоверие женщины, достаточно молодой, но убежденной, что уже достаточно поздно, чтобы начинать жить во второй раз.
Обливаясь потом, обвешанный по уши сумками и чемоданами, адвокат спускает на лифте весь багаж и грузит его в автомобили, ожидающие в гараже. Когда он снова поднимается наверх, Алина заворачивает последние кофейные чашечки. Хотя от только что пережитых тревог она потеряла несколько килограммов, и на девятом месяце беременности выглядит, как будто она всего лишь на седьмом, Мендес боится, что у них возникнут проблемы при посадке в самолет – авиакомпании отказываются перевозить женщин, у которых слишком близок срок родов.
– Надо скрыть этот живот, – советует он.
– А как?
Мендес заранее все предусмотрел. Он оставил под рукой старое, очень просторное пальто, сохранившееся у него со времен его студенчества в Европе. Алина высокого роста, а рукава можно подвернуть. Она бурно протестует: так она умрет от жары, и вид нелепый, и цвет ей не нравится, но наконец сдается. Времени уже опасно много, Алина уже обута и причесана, все, похоже, готово, и адвокат открывает дверь квартиры, чтобы выходить, но она останавливает его: прежде ей надо поговорить с ним с глазу на глаз.
– Они уже поговорили, когда события настигли их и стало ясно, что у них нет иного жизненного выбора, кроме бегства. Ободренный критичностью ситуации, адвокат открыл Алине свою великую любовь, и она ответила спокойным взглядом серых глаз, сказавшим ему, что она знала обо всем с самого начала. Тогда он предложил ей жить вместе в Мексике, и она согласилась.
Йела, в шляпе, обходит гостиную с кувшином воды, в последний раз поливая растения, а они вдвоем закрываются в спальне.
– Я хочу, чтобы вы ясно понимали, доктор, – я уезжаю с вами в Мексику, потому что я очень вас уважаю и потому что на карту поставлена жизнь моего ребенка, но я по-прежнему люблю Мани Монсальве.
– Не беспокойся. Я буду так любить твоего ребенка, что тебе ничего не останется, кроме как полюбить меня.
В начале второго часа ночи, адвокат Мендес торжественно въезжает в аэропорт: с одиннадцатью чемоданами (двенадцать вместе с его собственным), старухой в шляпе и беременной в зимнем пальто. Немногочисленные пассажиры сонно бродят по обширным помещениям, разглядывая в витринах вещи, которые они не собираются покупать, они двигаются медленно, словно ждут опоздавших невесть на сколько самолетов. Алину охватывает уныние, оно – в холодном свете, струящемся из неоновых трубок, и в запахе набитых вчерашними окурками пепельниц, и она вдруг понимает: это час отъезда тех, кто не стремится вернуться, тех, кого некому проводить.
Мендес улаживает формальности у стойки «Авианки» – предъявляет билеты, паспорта, справки об уплате выездных пошлин; оплачивает лишний вес багажа – и преодолевает каждую процедуру со вздохом облегчения, словно это и есть последнее препятствие, смертельная ловушка, едва не заставившая их опоздать на самолет. Они сразу проходят в предпосадочный зал, более замкнутое и не такое большое помещение, где, по расчету адвоката, меньше риска.
Атмосфера вполне спокойная, немногие звуки доносятся до них глухо, издалека. Несколько пассажиров покорно сидят в креслах, вцепившись, словно их подстерегают воры, в свои чемоданы; они вяло разгадывают нерешаемые кроссворды, и на их физиономиях написано, что нет у них пристанища в целом мире. Алина, бледная, смиряет свою тревогу, разглядывая духи в киоске duty-free. Адвокат наблюдает за ней: бледность и пальто словно переносят ее в иное пространство, в другую эпоху, она похожа на актрису, играющую в каком-то забытом фильме.
– Все-таки некоторых вещей я не понимаю. Как удалось Мендесу и Алине добраться живыми до зала посадки?
– Исключительно по милости случая. Каких только деталей в механизме безопасности не предусмотрел Мендес, и все дали сбой в решающий час. Чтобы Алина могла, не возбуждая подозрений, выйти из квартиры со всей поклажей, был распущен слух, что она переезжает к одной из своих сестер. Но сестра с мужем не явились, как было условлено, ко времени мнимого переезда, – они струсили. Для поездки в аэропорт Мендес заполучил у одного своего друга из правительства бронированный автомобиль, на случай нападения со стрельбой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
И теперь оказывается, что он должен провести эту секретную, в высшей степени рискованную, операцию не только вместе с беременной женщиной на девятом месяце, но в придачу со страдающей сердечной болезнью старухой и с одиннадцатью чемоданами. Однако он не произносит ни слова, поскольку угадывает, что беззаботность, чуть ли не легкомысленность речей и поведения Алины, – маска, скрывающая ее глубокую тревогу; он видит, что она стремится резкими мазками толстой кисти нанести слой лака на свое безмерное уныние, рожденное принятым вопреки сердцу рассудочным решением.
Поскольку телефон в квартире Алины прослушивается и пользоваться им опасно, Мендес бежит к автомату на углу и звонит в аэропорт, чтобы попытаться заказать место для Йелы. Ему отвечают, что это не проблема: к счастью, самолет отправляется пустым.
Он возвращается в квартиру. Одиннадцать часов вечера, в аэропорту им надо быть самое позднее в без четверти час, дорога занимает полчаса, но Алина все еще ходит босиком, с бигуди в волосах, и упаковывает какую-то посуду. Она любовно заворачивает каждую тарелочку в газетную бумагу, прежде чем положить ее в картонную коробку, и адвокат думает, что такими темпами она никогда не закончит.
– Алина, мне очень жаль, но у нас нет времени…
– Помогите мне, доктор, – увидите, как мы быстро управимся. Если бросить вещи кое-как, то когда я вернусь, они никуда не будут годиться.
– Может быть, пройдет много лет, пока ты сможешь вернуться…
– Тем разумней оставить вещи в порядке.
Мендес не хочет давить на нее. Он не собирается добавлять ни капли лишней тяжести в ее лущу, и без того натянутую, как струны типле. Он знает: одно лишнее слово, и может прорваться напряжение горечи и досады, которые вызывает у нее необходимость похоронить отрезок жизни, нерадостный, но безудержно живой до сих пор.
Он опускается на колени вместе с Алиной и начинает укладывать тарелки неловкими руками и с бесконечным тщанием, словно никогда не делал ничего более важного и в более подходящий момент. Он знает, что его единственный шанс в ее глазах зависит теперь от длинной цепочки простых дел вроде этого, которые мало помалу подорвут оборонительное недоверие женщины, достаточно молодой, но убежденной, что уже достаточно поздно, чтобы начинать жить во второй раз.
Обливаясь потом, обвешанный по уши сумками и чемоданами, адвокат спускает на лифте весь багаж и грузит его в автомобили, ожидающие в гараже. Когда он снова поднимается наверх, Алина заворачивает последние кофейные чашечки. Хотя от только что пережитых тревог она потеряла несколько килограммов, и на девятом месяце беременности выглядит, как будто она всего лишь на седьмом, Мендес боится, что у них возникнут проблемы при посадке в самолет – авиакомпании отказываются перевозить женщин, у которых слишком близок срок родов.
– Надо скрыть этот живот, – советует он.
– А как?
Мендес заранее все предусмотрел. Он оставил под рукой старое, очень просторное пальто, сохранившееся у него со времен его студенчества в Европе. Алина высокого роста, а рукава можно подвернуть. Она бурно протестует: так она умрет от жары, и вид нелепый, и цвет ей не нравится, но наконец сдается. Времени уже опасно много, Алина уже обута и причесана, все, похоже, готово, и адвокат открывает дверь квартиры, чтобы выходить, но она останавливает его: прежде ей надо поговорить с ним с глазу на глаз.
– Они уже поговорили, когда события настигли их и стало ясно, что у них нет иного жизненного выбора, кроме бегства. Ободренный критичностью ситуации, адвокат открыл Алине свою великую любовь, и она ответила спокойным взглядом серых глаз, сказавшим ему, что она знала обо всем с самого начала. Тогда он предложил ей жить вместе в Мексике, и она согласилась.
Йела, в шляпе, обходит гостиную с кувшином воды, в последний раз поливая растения, а они вдвоем закрываются в спальне.
– Я хочу, чтобы вы ясно понимали, доктор, – я уезжаю с вами в Мексику, потому что я очень вас уважаю и потому что на карту поставлена жизнь моего ребенка, но я по-прежнему люблю Мани Монсальве.
– Не беспокойся. Я буду так любить твоего ребенка, что тебе ничего не останется, кроме как полюбить меня.
В начале второго часа ночи, адвокат Мендес торжественно въезжает в аэропорт: с одиннадцатью чемоданами (двенадцать вместе с его собственным), старухой в шляпе и беременной в зимнем пальто. Немногочисленные пассажиры сонно бродят по обширным помещениям, разглядывая в витринах вещи, которые они не собираются покупать, они двигаются медленно, словно ждут опоздавших невесть на сколько самолетов. Алину охватывает уныние, оно – в холодном свете, струящемся из неоновых трубок, и в запахе набитых вчерашними окурками пепельниц, и она вдруг понимает: это час отъезда тех, кто не стремится вернуться, тех, кого некому проводить.
Мендес улаживает формальности у стойки «Авианки» – предъявляет билеты, паспорта, справки об уплате выездных пошлин; оплачивает лишний вес багажа – и преодолевает каждую процедуру со вздохом облегчения, словно это и есть последнее препятствие, смертельная ловушка, едва не заставившая их опоздать на самолет. Они сразу проходят в предпосадочный зал, более замкнутое и не такое большое помещение, где, по расчету адвоката, меньше риска.
Атмосфера вполне спокойная, немногие звуки доносятся до них глухо, издалека. Несколько пассажиров покорно сидят в креслах, вцепившись, словно их подстерегают воры, в свои чемоданы; они вяло разгадывают нерешаемые кроссворды, и на их физиономиях написано, что нет у них пристанища в целом мире. Алина, бледная, смиряет свою тревогу, разглядывая духи в киоске duty-free. Адвокат наблюдает за ней: бледность и пальто словно переносят ее в иное пространство, в другую эпоху, она похожа на актрису, играющую в каком-то забытом фильме.
– Все-таки некоторых вещей я не понимаю. Как удалось Мендесу и Алине добраться живыми до зала посадки?
– Исключительно по милости случая. Каких только деталей в механизме безопасности не предусмотрел Мендес, и все дали сбой в решающий час. Чтобы Алина могла, не возбуждая подозрений, выйти из квартиры со всей поклажей, был распущен слух, что она переезжает к одной из своих сестер. Но сестра с мужем не явились, как было условлено, ко времени мнимого переезда, – они струсили. Для поездки в аэропорт Мендес заполучил у одного своего друга из правительства бронированный автомобиль, на случай нападения со стрельбой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68