Льстив сокрушенно покачал головой. Наверняка в его глупых старых мозгах мелькнул образ страдалицы с глазами лани. Он крепче сжал нож для рыбы.
– Продолжайте. И что же случилось?
– Ей удалось удрать, благослови ее господь, – продолжил я. – Она убежала по крышам, а за ней по пятам гнались эти злодеи.
Хлоп-хлоп. Стеклянный глаз неотрывно смотрел на меня.
– А потом?
Я закрыл глаза и сцепил пальцы.
– Сумела добраться до Уоппинга, а потом маленькие хрупкие ножки отказались ей служить. Она провалилась сквозь крышу торговца сахаром и угодила прямиком в бак с патокой. Разумеется, не смогла ухватиться за край бака – у нее ведь были деревянные ручки. И она утонула. Очень-очень медленно.
С обреченным вздохом выпив остатки безвкусного бургундского, я хлопнул в ладоши и перевел разговор на более веселые темы. Теперь, когда я заполучил доверие Льстива, настало время предать доверие других. Практика мне требовалась.
Я угостил его тем, что считал неистощимым запасом анекдотов (очень немногие из них правда – и далеко не лучшие) про величайших и добродетельнейших мира сего, которые не заплатили вашему покорному слуге даже сколько-нибудь достойной суммы за увековечивание их на холсте.
– Вы крайне несдержанны, сэр, – рассмеялся старик, воспрянув духом. – Я рад, что не доверил вам своих секретов.
Я улыбнулся – шире некуда.
Льстив в свою очередь долго говорил о том, как жил в Южной Африке и какие умопомрачительные приключения там ждут молодого человека, вроде меня. Поведал мне о своей дочери – как он сказал, величайшая отрада для старика, – а я кивал и улыбался с понимающим видом, который в подобных случаях любил принимать. Я также весьма удачно изобразил завороженность его красочным описанием восхода над Трансваалем, пока вытаскивал брегет и смотрел на секундную стрелку, что спешила вперед по фарфоровому циферблату. Я слышал мягкое тиканье крошечной пружинки.
На полпути между рыбой и пудингом Льстив открыл рот, дабы разразиться очередной нескончаемой историей, а я сделал то, что и должен был, – застрелил его.
Пятно расползлось по его накрахмаленной манишке, как лепестки мака на снегу. Как бы мне хотелось, чтобы у меня с собой был альбом для набросков! Эта сцена являла бы собой буйство багрянца.
Ну вот. Я вас шокировал, правда? Какого черта задумал этот мистер Бокс? Неужели у него так много клиентов? Что ж, проявите терпение. Всему свое время, и так далее.
На лице Эверарда Льстива, и без того не особо выразительном, застыла гримаса удивления и боли, а на губах загоношился красный пузырек. Льстив рухнул на стол, где его зубы встретились с краем вазочки для пудинга с поразительным треском, напомнившим хруст в коленях давно не практиковавшегося челобитчика.
Я посмотрел, как вьется дымок из моего тупорылого пистолетика, потом убрал оружие под формочку для желе – серебряную, в форме спящего зайца, – где оно и пребывало до недавнего времени.
Закурив, я убрал брегет в карман и, поднявшись, вытер салфеткой свои пухлые губы (у меня красивый рот – но об этом позже). Взяв десертную ложечку, залез ею в левую глазницу Льстива и аккуратно достал стеклянный глаз старика. Поддетый, глаз выскочил и лег мне в ладонь, как яйцо чайки. Я посмотрел на радужку и улыбнулся. Как раз тот оттенок зеленого, что я выбрал для своего нового галстука, – теперь мне будет что показать своему портному. Какое удачное совпадение! Я положил глаз в жилетный карман и небрежно набросил салфетку на голову мертвецу.
Над камином в темной комнатке висело большое уродливое зеркало. Я изучил в нем свою внешность (весьма недурен), выбрав положение так, чтобы избежать крапчатых краев стекла, которые норовили скрыть чудесный покрой моего лучшего фрака, и дернул за потрепанный шнурок, свисавший рядом.
Почти сразу дверь открылась, обнаружив огромную женщину в платье цвета нарциссов. Горящие от джина щеки, примыкавшие к длинному пятнистому носу, придавали ей сходство с битой жизнью клячей в упряжи.
– Добрый вечер, Далила, – сказал я, едва глянув в ее сторону.
– Вечыр, сыр, – молвила эта рабочая животина, неловко пошаркала ногами, глянула на стол и прочистила горло. – Все в пырядке, сыр?
Повернувшись к ней с сигаретой в зубах, я обеими руками поправил белый галстук.
– Хм-м? А, да. Бургундское было ужасающим, куропатка чуть пережжена. В остальном – более чем удовлетворительный вечер.
Далила качнула массивной головой:
– Ы втырой джентльмын, сыр?
– Он сейчас нас покинет, спасибо.
Далила просунула огромные руки, похожие на боксерские перчатки, в подмышки достопочтенного Эверарда Льстива и без видимых усилий потащила его к дверям. Я изящно перепрыгнул через ноги покойника, подхватив с кресла свою накидку и цилиндр.
– Как там малышка Ида? – спросил я, нахлобучивая убор.
– Оч хырышо, спысиб, что спырсили, сыр. Ныдейсь, скор вас ывижу, сыр, – хрюкнула Далила.
– Без сомнения, – ответил я. – Пока-пока.
Я переступил порог этой мерзкой норы и оказался в духоте вечера. Решив, что заслуживаю небольшого поощрения, я подозвал экипаж.
– «Гранатовые комнаты», – сказал я кучеру. Пока что работа закончена. Пришло время отдыха.
Через двадцать минут меня высадили невдалеке от названного мною увеселительного заведения, и я двинулся к его фасаду, напоминающему разложившийся свадебный торт. Дверь мне приоткрыла какая-то грязнуля и позволила мельком осмотреть ее формы. Небрежно упакованная в пестрый восточный халат, она походила на измученную оспой дочь султана – одновременно чаровница и сухофрукт.
Я проскользнул в закопченный проем.
– Непотребствует ли тут какое-нибудь отребье, дорогуша? – спросил я.
– Сколько угодно, – пробулькала она, забирая у меня цилиндр и накидку, как это свойственно тем, кто стоит у дверей.
– Великолепно!
«Гранатовые комнаты» – это маленькое, душное помещение, освещаемое тусклыми газовыми рожками, окрашенными в табачный колер, от чего все вокруг приобретает цвет горькой сердцевины поименованного фрукта. Расшатанные деревянные столы замусоривают кармазинные ковры; пролитое шампанское собирается в пузырящиеся лужицы во всяком темном углу. За каждым столом сидело куда больше клиентов, чем столу полезно; большинство – потеющие мужчины в вечерних костюмах или том, что от них осталось, белые жилеты висят на спинках стульев; женщины – а их немало – одеты куда менее респектабельно, некоторые едва ли одеты вообще. Все это было весьма отталкивающе и потому очень мне нравилось.
Подобные заведения появляются на обрюзгшем теле столицы с неотвратимостью триппера, но «Гранатовые комнаты» – случай особый. Похмелье горячечных снов, которыми были Беспутные Девяностые: однажды я заметил в этих душных прокуренных стенах нашего нынешнего монарха, которого «обслуживала» некая французская аристократка сомнительных добродетелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56