Но весь жизненный опыт Федерико подсказывал ему, что это предположение неверно. Он никогда не был хорошим актером, с детства не умел врать и при всем желании не смог бы ввести в заблуждение столько людей сразу. Оставалось лишь ждать, когда какая-нибудь деталь, слово или взгляд выдадут истинные мысли собравшихся братьев.
Задумавшись, он даже не сразу обратил внимание, что в зале снова появился глашатай Великого магистра. Жестом призвав всех к молчанию, тот подошел к Федерико и объявил:
– Осталось исполнить последнюю часть церемонии, самую суровую для вновь посвященного. Брат, ты должен произнести здесь последние слова клятвы, произнести с открытым лицом, перед своими братьями, которые также не прячут лиц под масками. Помни, что ты не имеешь права ошибиться ни в словах, ни в мыслях, ни в намерениях.
Федерико прекрасно понимал серьезность момента и, напрягая память, начал повторять наизусть последнюю часть клятвы на верность ордену:
– Если же я нарушу свою клятву, то мне надлежит принять смерть от рук собратьев по ордену. Пусть меня привяжут к кресту и наденут на меня терновый венец. пусть мне вспорют живот, выдернут из меня внутренности и разбросают их по всем сторонам света. Таковы условия клятвы, которые я признаю и принимаю. Клянусь.
Зал вновь наполнился радостными криками братьев и сестер, приветствовавших нового члена ордена. Сам Федерико, живо представив себе страшную казнь, грозящую ему за нарушение клятвы, почувствовал головокружение и слабость в ногах. Напряжение, которое он испытывал во время ритуала посвящения, дало о себе знать. Покачнувшись, он оперся на первое подвернувшееся плечо. Замутненным взглядом он вдруг заметил длинные рыжие волосы, которые узнал тотчас же – даже в полуобморочном состоянии. Рядом с ним стояла та самая женщина, с которой он познакомился, когда она была в страшноватой маске с птичьим клювом.
– Ада? – на всякий случай спросил он.
– Да, профессор. Мы с вами уже близки к нашей цели. Главное – соберите волю в кулак и не падайте в обморок. Дышите глубже и старайтесь ни о чем не думать.
Федерико из последних сил улыбнулся и отметил про себя, что здорово ошибся, представив себе лицо Ады Маргарет под маской уродливым. На самом деле она была очень привлекательной женщиной, а ее открытая и доброжелательная улыбка стала для него в этот момент спасательным кругом, при помощи которого одинокий пловец с затонувшего корабля мог рассчитывать добраться до берега. Коломбина и Винченцо де Лукка стояли в противоположном углу зала и внимательно наблюдали за своим подопечным.
Голос Антонио разносился по всему дому. Требовательно и настойчиво он раз за разом повторял:
– Отец, отец!
Он шел по дому, одну за другой открывая двери в те комнаты, где, по его мнению, мог находиться старый актер. С тех пор как Антонио вернулся из Сересас, они еще не виделись.
Шофер привез его домой – в огромную квартиру в роскошном доме на проспекте Либертад. Первые несколько часов Антонио крепко проспал. При этом он положил кассету, отданную ему мажордомом, под подушку.
Поначалу он никак не мог толком уснуть: какие-то видения сменялись в его голове воспоминаниями о том, что происходило наяву на отцовской вилле, потом они уступали место образам, которые мерещились ему в бреду после чудесного спасения из бассейна. В общем, по-настоящему он уснул лишь через пару часов после того, как лег. Проснувшись, он почувствовал себя намного лучше. Первым делом он наведался на кухню. Ничего готового он там не обнаружил, но организм настойчиво требовал заполнить желудок чем-то съедобным. Покопавшись в буфетах и в холодильнике, он достал несколько консервных банок, содержимого которых хватило, чтобы вернуть ему вкус к жизни и вновь пробудить интерес к фильму, ставшему причиной его позорного изгнания из Сересас.
Первые кадры фильма были окрашены в традиционные для старых лет тона сепии. Через несколько секунд к ним стал примешиваться желтоватый оттенок какого-то непонятного происхождения, не свойственный ни стилю эпохи, ни самой технике обработки пленки в те далекие годы.
– Это еще что такое? – спросил он сам себя, дожевывая импровизированный завтрак.
Титров у фильма не было, и действие начиналось с первых же кадров: на экране появилось изображение большого парусного корабля, галеона. Судно боролось с ветром и штормовым морем. Огромные волны сносили корабль в левую сторону экрана. Иногда казалось, что судну удается продвинуться вперед и преодолеть порывы встречного ветра, но очередная волна вновь отбрасывала его назад, а через некоторое время штормовой порыв сорвал с мачт большую часть парусов. Реализм, с которым была снята эта сцена, не мог не поразить даже Антонио, не особо сведущего ни в истории кинематографа, ни в технике комбинированных съемок.
– Не может быть, чтобы все это было по-настоящему, – сказал он вслух. – Наверняка снимали макет в каком-нибудь бассейне. И все-таки чего стоят одни только эти молнии, сверкающие в небе! А как потрясающе реалистично сняты волны! И главное – люди, матросы на палубе, привязанные к мачтам. Не может же быть, чтобы…
С каждой секундой Антонио удивлялся все больше и больше. Он то и дело останавливал кассету, увеличивал изображение, насколько возможно, и все больше убеждался в том, что на экране перед его глазами не куклы, а настоящие живые люди, которые привязываются веревками к мачтам, чтобы их не смыло за борт, и отчаянно борются за свою жизнь.
В следующей сцене корабль предстал с почти сорванными парусами и поломанными реями. Море все так же бушевало, а на палубе уже не было некоторых членов команды из тех, что мелькали на экране в начале фильма. Неуправляемый корабль дрейфовал в сторону торчащих из воды скал, появившихся в правом углу экрана. В это мгновение изображение на несколько секунд исчезло. Ощущение было такое, что человек, стоявший за камерой, прикрыл объектив не то рукой, не то заглушкой. Антонио на всякий случай перемотал пленку, чтобы проверить, не является ли этот дефект следствием какой-то неисправности магнитофона. Нет, ошибки не было: отсутствие изображения на экране было следствием его отсутствия на самой пленке. Провал в фильме был сродни провалу в памяти. В следующей сцене корабль был показан уже севшим на рифы. Море к этому времени почти успокоилось. На судне не осталось ни единой целой снасти, все паруса были изорваны в клочья, не хватало даже части мачт. В кадре не было видно ни одного живого человека. Изображение покинутого корабля можно было смело называть аллегорией человеческой трагедии.
Антонио подумал, что на этом фильм и заканчивается. К его немалому удивлению, это оказалось не так: на пустой палубе выброшенного на рифы корабля стали появляться люди, укрывавшиеся во время шторма в трюмах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Задумавшись, он даже не сразу обратил внимание, что в зале снова появился глашатай Великого магистра. Жестом призвав всех к молчанию, тот подошел к Федерико и объявил:
– Осталось исполнить последнюю часть церемонии, самую суровую для вновь посвященного. Брат, ты должен произнести здесь последние слова клятвы, произнести с открытым лицом, перед своими братьями, которые также не прячут лиц под масками. Помни, что ты не имеешь права ошибиться ни в словах, ни в мыслях, ни в намерениях.
Федерико прекрасно понимал серьезность момента и, напрягая память, начал повторять наизусть последнюю часть клятвы на верность ордену:
– Если же я нарушу свою клятву, то мне надлежит принять смерть от рук собратьев по ордену. Пусть меня привяжут к кресту и наденут на меня терновый венец. пусть мне вспорют живот, выдернут из меня внутренности и разбросают их по всем сторонам света. Таковы условия клятвы, которые я признаю и принимаю. Клянусь.
Зал вновь наполнился радостными криками братьев и сестер, приветствовавших нового члена ордена. Сам Федерико, живо представив себе страшную казнь, грозящую ему за нарушение клятвы, почувствовал головокружение и слабость в ногах. Напряжение, которое он испытывал во время ритуала посвящения, дало о себе знать. Покачнувшись, он оперся на первое подвернувшееся плечо. Замутненным взглядом он вдруг заметил длинные рыжие волосы, которые узнал тотчас же – даже в полуобморочном состоянии. Рядом с ним стояла та самая женщина, с которой он познакомился, когда она была в страшноватой маске с птичьим клювом.
– Ада? – на всякий случай спросил он.
– Да, профессор. Мы с вами уже близки к нашей цели. Главное – соберите волю в кулак и не падайте в обморок. Дышите глубже и старайтесь ни о чем не думать.
Федерико из последних сил улыбнулся и отметил про себя, что здорово ошибся, представив себе лицо Ады Маргарет под маской уродливым. На самом деле она была очень привлекательной женщиной, а ее открытая и доброжелательная улыбка стала для него в этот момент спасательным кругом, при помощи которого одинокий пловец с затонувшего корабля мог рассчитывать добраться до берега. Коломбина и Винченцо де Лукка стояли в противоположном углу зала и внимательно наблюдали за своим подопечным.
Голос Антонио разносился по всему дому. Требовательно и настойчиво он раз за разом повторял:
– Отец, отец!
Он шел по дому, одну за другой открывая двери в те комнаты, где, по его мнению, мог находиться старый актер. С тех пор как Антонио вернулся из Сересас, они еще не виделись.
Шофер привез его домой – в огромную квартиру в роскошном доме на проспекте Либертад. Первые несколько часов Антонио крепко проспал. При этом он положил кассету, отданную ему мажордомом, под подушку.
Поначалу он никак не мог толком уснуть: какие-то видения сменялись в его голове воспоминаниями о том, что происходило наяву на отцовской вилле, потом они уступали место образам, которые мерещились ему в бреду после чудесного спасения из бассейна. В общем, по-настоящему он уснул лишь через пару часов после того, как лег. Проснувшись, он почувствовал себя намного лучше. Первым делом он наведался на кухню. Ничего готового он там не обнаружил, но организм настойчиво требовал заполнить желудок чем-то съедобным. Покопавшись в буфетах и в холодильнике, он достал несколько консервных банок, содержимого которых хватило, чтобы вернуть ему вкус к жизни и вновь пробудить интерес к фильму, ставшему причиной его позорного изгнания из Сересас.
Первые кадры фильма были окрашены в традиционные для старых лет тона сепии. Через несколько секунд к ним стал примешиваться желтоватый оттенок какого-то непонятного происхождения, не свойственный ни стилю эпохи, ни самой технике обработки пленки в те далекие годы.
– Это еще что такое? – спросил он сам себя, дожевывая импровизированный завтрак.
Титров у фильма не было, и действие начиналось с первых же кадров: на экране появилось изображение большого парусного корабля, галеона. Судно боролось с ветром и штормовым морем. Огромные волны сносили корабль в левую сторону экрана. Иногда казалось, что судну удается продвинуться вперед и преодолеть порывы встречного ветра, но очередная волна вновь отбрасывала его назад, а через некоторое время штормовой порыв сорвал с мачт большую часть парусов. Реализм, с которым была снята эта сцена, не мог не поразить даже Антонио, не особо сведущего ни в истории кинематографа, ни в технике комбинированных съемок.
– Не может быть, чтобы все это было по-настоящему, – сказал он вслух. – Наверняка снимали макет в каком-нибудь бассейне. И все-таки чего стоят одни только эти молнии, сверкающие в небе! А как потрясающе реалистично сняты волны! И главное – люди, матросы на палубе, привязанные к мачтам. Не может же быть, чтобы…
С каждой секундой Антонио удивлялся все больше и больше. Он то и дело останавливал кассету, увеличивал изображение, насколько возможно, и все больше убеждался в том, что на экране перед его глазами не куклы, а настоящие живые люди, которые привязываются веревками к мачтам, чтобы их не смыло за борт, и отчаянно борются за свою жизнь.
В следующей сцене корабль предстал с почти сорванными парусами и поломанными реями. Море все так же бушевало, а на палубе уже не было некоторых членов команды из тех, что мелькали на экране в начале фильма. Неуправляемый корабль дрейфовал в сторону торчащих из воды скал, появившихся в правом углу экрана. В это мгновение изображение на несколько секунд исчезло. Ощущение было такое, что человек, стоявший за камерой, прикрыл объектив не то рукой, не то заглушкой. Антонио на всякий случай перемотал пленку, чтобы проверить, не является ли этот дефект следствием какой-то неисправности магнитофона. Нет, ошибки не было: отсутствие изображения на экране было следствием его отсутствия на самой пленке. Провал в фильме был сродни провалу в памяти. В следующей сцене корабль был показан уже севшим на рифы. Море к этому времени почти успокоилось. На судне не осталось ни единой целой снасти, все паруса были изорваны в клочья, не хватало даже части мачт. В кадре не было видно ни одного живого человека. Изображение покинутого корабля можно было смело называть аллегорией человеческой трагедии.
Антонио подумал, что на этом фильм и заканчивается. К его немалому удивлению, это оказалось не так: на пустой палубе выброшенного на рифы корабля стали появляться люди, укрывавшиеся во время шторма в трюмах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132