Для него все эти предметы были просто старьем, не вызывавшим в его памяти никаких ассоциаций. Мадам Лурдель тотчас же уловила ход мысли посетителей и, не собираясь терять времени даром, равно как и не желая упускать I потенциальных покупателей, поспешила налить им еще по рюмке своего чудодейственного снадобья. При этом она как бы невзначай стала рассказывать гостям о том, что собой представляют некоторые из ее сокровищ и как они появились у нее в доме.
Свой рассказ мадам Лурдель начала с одного из тех предметов, который, по ее словам, был, пожалуй, самым старым и ценным экспонатом ее коллекции. Речь шла о позолоченном бинокле, который ей явно не без труда удалось отчистить до блеска. У оптического прибора была разбита линза. Кроме того, отсутствовали шестеренки механизмов, которые служат для изменения фокусного расстояния.
– Этот прибор попал ко мне в руки со дна моря, – торжественно, чуть нараспев, словно собираясь рассказать гостям сказку, произнесла Лурдель. – Так иногда случается. Много лет спустя после кораблекрушения море возвращает людям вещи, утраченные, казалось бы, навсегда. Вот, если вы обратите внимание, – с этими словами Лурдель взяла бинокль в руки и подняла его над столом, – здесь на ободке выгравированы какие-то буквы. Вы люди образованные и, наверное, смогли бы их прочитать.
Лурдель почти насильно заставила молодых людей внимательно рассмотреть тщательно вычищенную лично ею поверхность бинокля. Действительно, на сверкающем боку окуляра можно было разглядеть несколько выгравированных букв. Гости-покупатели без труда прочли краткую надпись: «Lone».
– Готов поспорить, – сказал друзьям Марк Харпер, – что этот бинокль принадлежал моряку с какого-нибудь английского корабля. Британские пираты хорошо поработали в этих краях. В чем, в чем, а в жажде наживы этим ребятам не откажешь.
Лурдель улыбнулась: все шло по плану. Она привычно обрабатывала покупателей, подводя их как бы невзначай к той теме, которая служила безошибочно действующей наживкой для всех европейцев, бывавших в ее доме. Этой темой была морская романтика, и в особенности – пиратство.
– Monsieurs , – продолжала она декламировать, – море – это огромный котел, и на дне его покоятся бесчисленные тайны, ключ к которым могут нам дать только те предметы, что волей волн и случая вновь оказываются на берегу.
Не переставая говорить, негритянка взяла со стола шкатулку и открыла ее. На оборотной стороне крышки оказался портрет неизвестной дамы с печальным, меланхоличным взглядом. Итальянец с восхищением разглядывал лицо незнакомки.
– Это же просто мадонна, – заявил он наконец. – Что ж, я, пожалуй, куплю эту вещицу.
Довольная Лурдель поспешила поинтересоваться, какую сумму готов заплатить уважаемый господин за шкатулку с портретом. Федерико, а именно так звали преподавателя лингвистики, вопросительно посмотрел на своих спутников. Те, разумеется, тоже понятия не имели даже о приблизительной стоимости подобной реликвии.
– Даю вам двадцать долларов. Вещь старинная, хорошей работы, и принадлежала она, судя по всему, человеку знатному и благородному.
– Monsieur, я согласна. Торговаться не будем. Шкатулка ваша.
Чтобы скрепить договор, Лурдель налила гостям еще по рюмке сладкой водки. Те не без удовольствия приняли угощение. Для Лурдель вырученная за шкатулку сумма была весьма значительной, можно сказать, целым небольшим состоянием. Кроме того, негритянка печенкой чувствовала, что под списком проданных в этот вечер вещей черта еще не подведена. Мексиканец, сын кинозвезды, почему-то нервничал и явно чувствовал себя неуютно. Ни одна из предложенных Лурдель вещиц его не заинтересовала. Было похоже, что именно отсутствие чего-то особенного и беспокоило мексиканца.
– Неужели море выбрасывает на берег только всякую ерунду? Ch?re amie, je ne le crois pasl
В глазах Антонио, маслянисто-оливковых и черных одновременно, Лурдель увидела скрытую жажду чуда и ощутила метафизическую пустоту, наполнявшую его душу. Негритянка вдруг поняла, что именно сегодня у нее есть отличная возможность выгодно сбыть тот самый череп, что принесла на закате племянница.
– Attendez! – воскликнула она. – Je poss?de une chose tr?s curieuse. Entrez.
С этими словами хозяйка проводила гостей в крохотную пристройку, стены которой были выкрашены в густой кобальтово-синий цвет. Здесь под полуразвалившимся не то комодом, не то сервантом – свидетелем колониальной эпохи – как раз и лежал пакет со странной находкой. Лурдель не без изящества наклонилась и эффектным церемонно-театральным жестом выложила перед покупателями диковинную карикатуру на человеческий череп. Тоскующий взгляд Антонио тотчас же обрел осмысленность и живость. Казалось, он только что, совершенно неожиданно для себя, встретил старого, уже подзабытого знакомого. Двое его друзей ошарашенно рассматривали череп, не зная, что и сказать по поводу такой диковинки. Лурдель загадочно и в то же время с чувством внутреннего удовлетворения поглядывала на молодого латиноамериканца.
– C'est merveilleux! – заметила негритянка, довольная атмосферой, которую ей удалось создать.
– Это, madama, вы верно подметили, – внезапно ослабевшим голосом ответил мексиканец.
Он взял череп обеими руками, осторожно, словно опасаясь случайно сломать хрупкую вещь, поднял его перед собой и посмотрел в пустые глазницы. Затем он повернул череп в профиль, оценивая длину носового костного отростка, и вдруг – ни дать ни взять новый Гамлет, – не то всерьез, не то иронизируя, стал импровизировать на тему известного монолога:
– Он – это я или я – это он? Вот в чем вопрос. Единственный вопрос, до которого нам с ним сейчас есть дело.
Харпер с истинно британской вежливостью, впитанной с молоком матери, посмотрел куда-то в сторону и даже изобразил на лице бледное подобие улыбки. Итальянца же вдруг словно осенило: не отрывая взгляда от повернутого к нему в профиль черепа, он ткнул в него пальцем и, убежденный в истинности открывшего ему знания, громогласно заявил:
– Это же Пиноккио! Мы обрели доказательство того, что деревянная кукла действительно стала человеком и более того – прожила в человеческом обличье еще какое-то время! Нет, сегодня поистине великий день!
– Ну уж нет, друзья мои, – перебил восторженного приятеля Марк. – Все это розыгрыш, чья-то шутка, в серьезность которой этот кто-то очень хочет заставить нас поверить.
Повернувшись к старухе Лурдель, Марк обратился к ней, явно вознамерившись провести допрос по всей строгости:
– Сеньора, давайте начистоту. Выкладывайте все как есть: откуда у вас эта штуковина? Только не говорите, что нашли ее на берегу или выловили в море. Я не дурак и прекрасно вижу, что на черепе нет никаких следов пребывания в морской воде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Свой рассказ мадам Лурдель начала с одного из тех предметов, который, по ее словам, был, пожалуй, самым старым и ценным экспонатом ее коллекции. Речь шла о позолоченном бинокле, который ей явно не без труда удалось отчистить до блеска. У оптического прибора была разбита линза. Кроме того, отсутствовали шестеренки механизмов, которые служат для изменения фокусного расстояния.
– Этот прибор попал ко мне в руки со дна моря, – торжественно, чуть нараспев, словно собираясь рассказать гостям сказку, произнесла Лурдель. – Так иногда случается. Много лет спустя после кораблекрушения море возвращает людям вещи, утраченные, казалось бы, навсегда. Вот, если вы обратите внимание, – с этими словами Лурдель взяла бинокль в руки и подняла его над столом, – здесь на ободке выгравированы какие-то буквы. Вы люди образованные и, наверное, смогли бы их прочитать.
Лурдель почти насильно заставила молодых людей внимательно рассмотреть тщательно вычищенную лично ею поверхность бинокля. Действительно, на сверкающем боку окуляра можно было разглядеть несколько выгравированных букв. Гости-покупатели без труда прочли краткую надпись: «Lone».
– Готов поспорить, – сказал друзьям Марк Харпер, – что этот бинокль принадлежал моряку с какого-нибудь английского корабля. Британские пираты хорошо поработали в этих краях. В чем, в чем, а в жажде наживы этим ребятам не откажешь.
Лурдель улыбнулась: все шло по плану. Она привычно обрабатывала покупателей, подводя их как бы невзначай к той теме, которая служила безошибочно действующей наживкой для всех европейцев, бывавших в ее доме. Этой темой была морская романтика, и в особенности – пиратство.
– Monsieurs , – продолжала она декламировать, – море – это огромный котел, и на дне его покоятся бесчисленные тайны, ключ к которым могут нам дать только те предметы, что волей волн и случая вновь оказываются на берегу.
Не переставая говорить, негритянка взяла со стола шкатулку и открыла ее. На оборотной стороне крышки оказался портрет неизвестной дамы с печальным, меланхоличным взглядом. Итальянец с восхищением разглядывал лицо незнакомки.
– Это же просто мадонна, – заявил он наконец. – Что ж, я, пожалуй, куплю эту вещицу.
Довольная Лурдель поспешила поинтересоваться, какую сумму готов заплатить уважаемый господин за шкатулку с портретом. Федерико, а именно так звали преподавателя лингвистики, вопросительно посмотрел на своих спутников. Те, разумеется, тоже понятия не имели даже о приблизительной стоимости подобной реликвии.
– Даю вам двадцать долларов. Вещь старинная, хорошей работы, и принадлежала она, судя по всему, человеку знатному и благородному.
– Monsieur, я согласна. Торговаться не будем. Шкатулка ваша.
Чтобы скрепить договор, Лурдель налила гостям еще по рюмке сладкой водки. Те не без удовольствия приняли угощение. Для Лурдель вырученная за шкатулку сумма была весьма значительной, можно сказать, целым небольшим состоянием. Кроме того, негритянка печенкой чувствовала, что под списком проданных в этот вечер вещей черта еще не подведена. Мексиканец, сын кинозвезды, почему-то нервничал и явно чувствовал себя неуютно. Ни одна из предложенных Лурдель вещиц его не заинтересовала. Было похоже, что именно отсутствие чего-то особенного и беспокоило мексиканца.
– Неужели море выбрасывает на берег только всякую ерунду? Ch?re amie, je ne le crois pasl
В глазах Антонио, маслянисто-оливковых и черных одновременно, Лурдель увидела скрытую жажду чуда и ощутила метафизическую пустоту, наполнявшую его душу. Негритянка вдруг поняла, что именно сегодня у нее есть отличная возможность выгодно сбыть тот самый череп, что принесла на закате племянница.
– Attendez! – воскликнула она. – Je poss?de une chose tr?s curieuse. Entrez.
С этими словами хозяйка проводила гостей в крохотную пристройку, стены которой были выкрашены в густой кобальтово-синий цвет. Здесь под полуразвалившимся не то комодом, не то сервантом – свидетелем колониальной эпохи – как раз и лежал пакет со странной находкой. Лурдель не без изящества наклонилась и эффектным церемонно-театральным жестом выложила перед покупателями диковинную карикатуру на человеческий череп. Тоскующий взгляд Антонио тотчас же обрел осмысленность и живость. Казалось, он только что, совершенно неожиданно для себя, встретил старого, уже подзабытого знакомого. Двое его друзей ошарашенно рассматривали череп, не зная, что и сказать по поводу такой диковинки. Лурдель загадочно и в то же время с чувством внутреннего удовлетворения поглядывала на молодого латиноамериканца.
– C'est merveilleux! – заметила негритянка, довольная атмосферой, которую ей удалось создать.
– Это, madama, вы верно подметили, – внезапно ослабевшим голосом ответил мексиканец.
Он взял череп обеими руками, осторожно, словно опасаясь случайно сломать хрупкую вещь, поднял его перед собой и посмотрел в пустые глазницы. Затем он повернул череп в профиль, оценивая длину носового костного отростка, и вдруг – ни дать ни взять новый Гамлет, – не то всерьез, не то иронизируя, стал импровизировать на тему известного монолога:
– Он – это я или я – это он? Вот в чем вопрос. Единственный вопрос, до которого нам с ним сейчас есть дело.
Харпер с истинно британской вежливостью, впитанной с молоком матери, посмотрел куда-то в сторону и даже изобразил на лице бледное подобие улыбки. Итальянца же вдруг словно осенило: не отрывая взгляда от повернутого к нему в профиль черепа, он ткнул в него пальцем и, убежденный в истинности открывшего ему знания, громогласно заявил:
– Это же Пиноккио! Мы обрели доказательство того, что деревянная кукла действительно стала человеком и более того – прожила в человеческом обличье еще какое-то время! Нет, сегодня поистине великий день!
– Ну уж нет, друзья мои, – перебил восторженного приятеля Марк. – Все это розыгрыш, чья-то шутка, в серьезность которой этот кто-то очень хочет заставить нас поверить.
Повернувшись к старухе Лурдель, Марк обратился к ней, явно вознамерившись провести допрос по всей строгости:
– Сеньора, давайте начистоту. Выкладывайте все как есть: откуда у вас эта штуковина? Только не говорите, что нашли ее на берегу или выловили в море. Я не дурак и прекрасно вижу, что на черепе нет никаких следов пребывания в морской воде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132