Это были большие, обитые железом ботинки, пахнувшие потом его ног.
Потом он готовил чай для спящих взрослых. Одновременно он разжигал погасший огонь и согревал ноги.
Прежде чем он засыпал, я вставал с кровати в своей маленькой комнате, куда я удалялся всего за пару часов до этого, и шёл в кухню, чтобы побриться над раковиной. В тот день, пока я брился, я услышал, как у женщины внезапно перехватило дыхание, когда в неё вошёл муж. Делая он это без нежности, беря то, что по праву принадлежало ему.
Я не оглядывался. Я смотрел, как мыльная пена густела под моей кисточкой для бритья, и вспоминал, как с самого начала без возражений, но и без особой страсти она приняла мои ласки.
Я стоял, звеня своими бритвенными принадлежностями, промывая их одну задругой под краном, глядя, как мыло стекает с щетинок кисточки, пока хрипы мужчины и тяжёлое дыхание женщины не прекратились. Я повернулся к мужчине, который лежал на своей жене поперёк кровати, и сказал, что пойду смотреть суд над Гуном, что это будет интересно. Он сонно кивнул мне.
Несмотря на немое соперничество, существовавшее между нами из-за женщины, которая, как он наверняка знал, удовлетворяла нас обоих, между нами также было и молчаливое взаимопонимание. Мы были друзьями и пили вместе, это тоже пошло почти с самого начала (в ту ночь, когда я ушёл с баржи, я встретил его в пабе), когда уже у себя на кухне он сказал: «Твоя койка в соседней комнате. Если что понадобиться, моя жена обо всём позаботится». Жена, тонкая мускулистая женщина трущоб, прищурила глаз и оглядела меня с ног до головы. Под этим взглядом мужество оставило меня, и я не мог придумать ничего лучше, чем достать горсть полукрон и шиллингов и заплатить ренту за две недели вперед, положив деньги на угол стола Козле жены, как будто я покупал её. Она после недолгих колебаний отдала две монеты мужу, а остальное смела в карман фартука. Мужчина взял монеты без эмоций и пригласил меня вниз, выпить.
– Смотри, не опоздай на работу, – сказала его жена, когда мы выходили.
За пивом мы говорили о ней. Мне всё время Казалось странным, что он не говорил о её теле, даже о самой женщине, только (и это с упрямым примитивным знанием предмета разговора) о том, что он с ней делал.
На углу улицы мы распрощались. Он пошёл на склад, я вернулся на квартиру. Какое-то время он, казалось, не хотел уходить.
А потом, когда он ушёл, я с тяжестью на сердце вернулся к ней в крошечную квартирку на Люсьен Стрит. Я остановился рядом с Блэк Стрит, рядом с местом моего преступления. Когда я снова зашёл в квартиру, она сказала без формальностей, что надеется, что я буду похож на Предыдущего квартиранта. Она сказала это холодно и добавила: «Подожди, пока заснут дети».
Она одевалась перед камином, не глядя па меня. Я закончил с бритьём, сел у огня и закурил сигарету. Она жарила бекон. Чуть позже она разбила на сковородку два яйца, пожарила их с минуту и потом вывалила всё содержимое сковороды на тарелку, которую пихнула мне. Я поставил ее па стол, взял нож и вилку, отломил себе хлеба и начал есть. Вскоре она поставила рядом со мной чашку крепкого чая.
– Ты пойдёшь на этот суд?
Я кивнул.
– Думаешь, этот Гун виновен?
– Они ещё не установили, что это было убийство.
– Как это понимать?
– Ну, это ещё не доказано.
– Ой, они это и так знают, – сказала она тихо, ставя рядом со мной свою тарелку с беконом. – Женщина просто так не раздевается.
– Ну и что? Ну, да, она занималась любовью.
– Вот увидишь, – настаивала Конни. – Повесят этого несчастного извращенца.
Меня это тяготило. Я не мог отрицать, что это было возможно. Но я ничего не мог сделать. Я пойду па суд. Вдруг что-то всплывёт. Но после всех этих душераздирающих газетных статей они обязаны найти жертву. Я пойду. Лесли будет там. Возможно, Элла. И Гвендолин? При мысли о ней мне стало ещё хуже. Она ставила под угрозу не только моё душенное спокойствие. Но она не видела фотографии. Я убрал её достаточно быстро. Некоторое время я подумывал вообще уехать подальше из этого города, возможно, даже за границу. Но я должен был сходить на процесс, чтобы увидеть, как юристы и другие сотрудники суда совершат узаконенное Убийства Образ обнажённого тела Кэти витал передо мной, как кинжал Макбета. Но во время суда ни жертва, ни убийцы не снимут свои одежды. Очень жаль. Эта мысль была более чем забавна. Судья будет старым мужчиной. Он растеряет всё своё достоинство, если его заставят выполнять свою работу без величественных одеяний. Его худоба или избыточный вес придадут праведности привкус лжи. Толпа будет высмеивать его помпезность и заглушит своими криками жестокий приговор. «Всех судей, – подумал я, – всех юристов и их помощников надо заставлять вести процесс в голом виде». Голая правда. В таком контексте это будет больше чем метафора Так они вряд ли смогли бы кого-нибудь приговорить. Их голосам не хватало бы убедительности.
Я рано вышел на улицу и пошёл по Аргил Стрит в направлении суда. Я остановился выпить чашку чая за прилавком закусочной, выкурил пару сигарет и пошёл дальше. Пока я шёл по городу, на меня снизошло странное чувство уверенности. Сначала поливал дождь, но потом он прекратился. По улице шли женщины: машинистки, продавщицы, секретарши – торопились на работу. Мужчины в костюмах, в комбинезонах, в униформе. Глоток виски, который я отхлебнул из фляги, казалось, всё расставил по местам. В то же время он придал мне твёрдости и уверенности, не в чём-нибудь, а просто уверенность перед лицом необходимости моей изоляции.
Я сел на трамвай. В трамвае я сразу же положил руку в карман, чтобы удостовериться, что мои деньги всё ещё были на месте. Конечно, они никуда не делись. Я улыбнулся своему почти прозрачному отражению в окне трамвая и рядом с ним увидел, словно вышедшее из моей головы воспоминание, девушку в розовом пальто, которая стояла, разглядывая витрину магазина. Под подолом пальто мелькнули ноги, розовые и загорелые; как у Кэти, и я спросил себя, будь я в другой ситуации, решился бы я подойти к ней и познакомиться. Трамвай ехал дальше, как застеклённый остров. Я выбрался из него так же бесцельно, как и вошёл. На тротуаре было ещё больше народа. Люди шли мимо меня, толкаясь, чтобы сесть на трамвай. Для. проходивших мимо меня женщин с сумками в руках я был не более чем препятствие. Мне пришло в голову, что вообще-то по отношению к другим людям прежде всего и был препятствием.
Когда я добрался до тротуара, я сразу же решил выпить ещё виски. Я вошёл в молочный бар и пробрался в мужской туалет. Там, присев на унитаз, я влил в себя виски, закрыл флягу крышкой, положил в карман и после некоторых раздумий пописал, В области живота я ощущал волнение, которое выходило на поверхность лёгким потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Потом он готовил чай для спящих взрослых. Одновременно он разжигал погасший огонь и согревал ноги.
Прежде чем он засыпал, я вставал с кровати в своей маленькой комнате, куда я удалялся всего за пару часов до этого, и шёл в кухню, чтобы побриться над раковиной. В тот день, пока я брился, я услышал, как у женщины внезапно перехватило дыхание, когда в неё вошёл муж. Делая он это без нежности, беря то, что по праву принадлежало ему.
Я не оглядывался. Я смотрел, как мыльная пена густела под моей кисточкой для бритья, и вспоминал, как с самого начала без возражений, но и без особой страсти она приняла мои ласки.
Я стоял, звеня своими бритвенными принадлежностями, промывая их одну задругой под краном, глядя, как мыло стекает с щетинок кисточки, пока хрипы мужчины и тяжёлое дыхание женщины не прекратились. Я повернулся к мужчине, который лежал на своей жене поперёк кровати, и сказал, что пойду смотреть суд над Гуном, что это будет интересно. Он сонно кивнул мне.
Несмотря на немое соперничество, существовавшее между нами из-за женщины, которая, как он наверняка знал, удовлетворяла нас обоих, между нами также было и молчаливое взаимопонимание. Мы были друзьями и пили вместе, это тоже пошло почти с самого начала (в ту ночь, когда я ушёл с баржи, я встретил его в пабе), когда уже у себя на кухне он сказал: «Твоя койка в соседней комнате. Если что понадобиться, моя жена обо всём позаботится». Жена, тонкая мускулистая женщина трущоб, прищурила глаз и оглядела меня с ног до головы. Под этим взглядом мужество оставило меня, и я не мог придумать ничего лучше, чем достать горсть полукрон и шиллингов и заплатить ренту за две недели вперед, положив деньги на угол стола Козле жены, как будто я покупал её. Она после недолгих колебаний отдала две монеты мужу, а остальное смела в карман фартука. Мужчина взял монеты без эмоций и пригласил меня вниз, выпить.
– Смотри, не опоздай на работу, – сказала его жена, когда мы выходили.
За пивом мы говорили о ней. Мне всё время Казалось странным, что он не говорил о её теле, даже о самой женщине, только (и это с упрямым примитивным знанием предмета разговора) о том, что он с ней делал.
На углу улицы мы распрощались. Он пошёл на склад, я вернулся на квартиру. Какое-то время он, казалось, не хотел уходить.
А потом, когда он ушёл, я с тяжестью на сердце вернулся к ней в крошечную квартирку на Люсьен Стрит. Я остановился рядом с Блэк Стрит, рядом с местом моего преступления. Когда я снова зашёл в квартиру, она сказала без формальностей, что надеется, что я буду похож на Предыдущего квартиранта. Она сказала это холодно и добавила: «Подожди, пока заснут дети».
Она одевалась перед камином, не глядя па меня. Я закончил с бритьём, сел у огня и закурил сигарету. Она жарила бекон. Чуть позже она разбила на сковородку два яйца, пожарила их с минуту и потом вывалила всё содержимое сковороды на тарелку, которую пихнула мне. Я поставил ее па стол, взял нож и вилку, отломил себе хлеба и начал есть. Вскоре она поставила рядом со мной чашку крепкого чая.
– Ты пойдёшь на этот суд?
Я кивнул.
– Думаешь, этот Гун виновен?
– Они ещё не установили, что это было убийство.
– Как это понимать?
– Ну, это ещё не доказано.
– Ой, они это и так знают, – сказала она тихо, ставя рядом со мной свою тарелку с беконом. – Женщина просто так не раздевается.
– Ну и что? Ну, да, она занималась любовью.
– Вот увидишь, – настаивала Конни. – Повесят этого несчастного извращенца.
Меня это тяготило. Я не мог отрицать, что это было возможно. Но я ничего не мог сделать. Я пойду па суд. Вдруг что-то всплывёт. Но после всех этих душераздирающих газетных статей они обязаны найти жертву. Я пойду. Лесли будет там. Возможно, Элла. И Гвендолин? При мысли о ней мне стало ещё хуже. Она ставила под угрозу не только моё душенное спокойствие. Но она не видела фотографии. Я убрал её достаточно быстро. Некоторое время я подумывал вообще уехать подальше из этого города, возможно, даже за границу. Но я должен был сходить на процесс, чтобы увидеть, как юристы и другие сотрудники суда совершат узаконенное Убийства Образ обнажённого тела Кэти витал передо мной, как кинжал Макбета. Но во время суда ни жертва, ни убийцы не снимут свои одежды. Очень жаль. Эта мысль была более чем забавна. Судья будет старым мужчиной. Он растеряет всё своё достоинство, если его заставят выполнять свою работу без величественных одеяний. Его худоба или избыточный вес придадут праведности привкус лжи. Толпа будет высмеивать его помпезность и заглушит своими криками жестокий приговор. «Всех судей, – подумал я, – всех юристов и их помощников надо заставлять вести процесс в голом виде». Голая правда. В таком контексте это будет больше чем метафора Так они вряд ли смогли бы кого-нибудь приговорить. Их голосам не хватало бы убедительности.
Я рано вышел на улицу и пошёл по Аргил Стрит в направлении суда. Я остановился выпить чашку чая за прилавком закусочной, выкурил пару сигарет и пошёл дальше. Пока я шёл по городу, на меня снизошло странное чувство уверенности. Сначала поливал дождь, но потом он прекратился. По улице шли женщины: машинистки, продавщицы, секретарши – торопились на работу. Мужчины в костюмах, в комбинезонах, в униформе. Глоток виски, который я отхлебнул из фляги, казалось, всё расставил по местам. В то же время он придал мне твёрдости и уверенности, не в чём-нибудь, а просто уверенность перед лицом необходимости моей изоляции.
Я сел на трамвай. В трамвае я сразу же положил руку в карман, чтобы удостовериться, что мои деньги всё ещё были на месте. Конечно, они никуда не делись. Я улыбнулся своему почти прозрачному отражению в окне трамвая и рядом с ним увидел, словно вышедшее из моей головы воспоминание, девушку в розовом пальто, которая стояла, разглядывая витрину магазина. Под подолом пальто мелькнули ноги, розовые и загорелые; как у Кэти, и я спросил себя, будь я в другой ситуации, решился бы я подойти к ней и познакомиться. Трамвай ехал дальше, как застеклённый остров. Я выбрался из него так же бесцельно, как и вошёл. На тротуаре было ещё больше народа. Люди шли мимо меня, толкаясь, чтобы сесть на трамвай. Для. проходивших мимо меня женщин с сумками в руках я был не более чем препятствие. Мне пришло в голову, что вообще-то по отношению к другим людям прежде всего и был препятствием.
Когда я добрался до тротуара, я сразу же решил выпить ещё виски. Я вошёл в молочный бар и пробрался в мужской туалет. Там, присев на унитаз, я влил в себя виски, закрыл флягу крышкой, положил в карман и после некоторых раздумий пописал, В области живота я ощущал волнение, которое выходило на поверхность лёгким потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32