Мы никогда, никогда не обходились с вами как со служащим. Вы были словно сын, которого у нас не было.
Этой сцены я опасался больше всего. Полковник заслуживал смерти, тут у меня никогда никаких колебаний не было, но вот его жена никак не заслуживала узнать, за что.
– Странно, – ответил я почти с тоской, хотя револьвер сжимал по-прежнему крепко. – Говорят, что месть – блюдо, которое лучше есть холодным. Но я не уверен. Всю мою взрослую жизнь из года в год меня грыз такой голод отмщения, что по временам у меня буквально слюнки текли при мысли о его свершении. И тем не менее сейчас, когда я более или менее осуществил свою месть, я не могу утверждать, что… я ОБЪЕЛСЯ ею, как полагал. И вовсе не потому, что не убил полковника.
Миссис Ффолкс, чем дольше я оставался на службе у вашего мужа, тем больше я привязывался к старику и тем чаще должен был напоминать себе, что он – тот человек, который причинил мне зло столько лет назад. Мне даже трудно сожалеть, что я все-таки его не убил. А если вам трудно этому поверить, просто вспомните, что у меня есть дубликаты всех ключей от каждой двери в вашем доме. Я мог бы легко прокрасться в его комнату и покончить с ним, прежде чем он успел бы сообщить Трабшо несколько интересных фактов о своей жизни в Америке, фактов, которые вывели бы полицию прямо на меня. Но я предпочел этого не делать.
Ну а Реймонд Джентри, – добавил я, – это другая история. Никому не убедить меня, что я не оказал миру большой услуги, убрав его.
Я видел, как старший инспектор грызет удила, изнывая от желания качнуть обычную речугу, что я не обязан делать никаких заявлений, но все, сказанное мной… ну, остальное вы сами знаете. Однако я твердо решил высказаться первым. Я хотел, чтобы меня слушали. Слишком долго я молчал.
Но нас обоих обошла на повороте Эвадна Мауит.
– А, таку вас все-таки есть голос, молодой человек, – сказала она, – и умение подбирать выражения. Знаете, я еще раньше положила на вас глаз. Не то чтобы я с самого начала распознала, что сделали это вы или еще что-нибудь подобное. Просто я нашла вас… прямо-таки замечательным.
– Меня? Замечательным? – Не отрицаю, я был польщен. – Но почему?
– Я вообще не думала, что когда-нибудь встречу такого, как вы. Идеального фактотума. Вы всегда оказывались там, где были нужны, и никогда – где были бы лишним. Повсюду и нигде, присутствующим, но анонимным, невидимым, но всеведающим. Внимательным ко всему, что происходило, ко всему, что говорилось и делалось, будто запечатлевая, все мысленно записывали, все впитывали. Ваши глаза никогда не встречались с нашими, и вы почти ничего не говорили, а в тех редких случаях, когда говорили, то – если только я очень ошибаюсь – то НИ РАЗУ в первом лице. Вы ничего не упускали и ничего не привносили. Вы практически никогда не принимали ни в чем участия и абсолютно никогда ни во что не вмешивались. А что до вашей – с полным уважением – абсолютно заурядной внешности и вашей даже еще более заурядной одежды, так они делали вас, как я сказала, почти прозрачным. Если бы я не боялась вызвать возмущение викария, то у меня был бы соблазн сравнить вас с Богом.
– Подобно Богу я никогда не лгал, – сказал я.
– Ну, послушайте! – прожурчала она. – За одним исключением!
– Одним исключением?
– Ваша фамилия. Раз вашим мотивом была месть, а месть, если мой опыт еще чего-нибудь стоит, неизбежно подразумевает тот или иной обман, то ставлю десять против одного, что она не Фаррар!
Нет, она была поразительна! Я ничего не мог с собой поделать и улыбнулся ей.
– Браво, мисс Маунт. Да, она не Фаррар.
– Можем ли мы ее узнать?
– Я ХОЧУ, чтобы вы ее узнали. Иначе все, сделанное мной, не будет иметь смысла.
Я набрал побольше воздуха в грудь.
– Меня зовут Мургатройд. Роджер Мургатройд.
Мэри Ффолкс уставилась на меня, в изумлении открыв рот.
– Роджер? Но Роджер, это же имя, как… Роджер…
– Меня назвали в его честь. Ваш муж был… то есть он мой крестный отец.
– Вас назвали в его честь? И все-таки вы…
Она спрятала лицо в ладонях и разразилась судорожными рыданиями. Ей казалось, будто мое покушение на кого-то, носящего одно имя со мной, было гнуснейшим из преступлений. А так как я начинал испытывать искреннюю жалость, мне не захотелось напомнить ей, что полковнику, пусть он даже обходился со мной как с сыном, не приходило в голову называть меня иначе, чем по моей (вымышленной) фамилии. Или выказать малейший интерес к моей семье или к моему прошлому, что как его будущему убийце мне, разумеется, было очень на руку, однако не стану отрицать, по-человечески меня смутно обижало.
– Да, – продолжал я, – моя фамилия не Фаррар. Но ведь фамилия вашего мужа не Ффолкс, а полковник он не больше, чем викарий был армейским падре.
Разволновавшийся Трабшо явно чувствовал себя обязанным вновь обрести авторитет, на какой в криминальных ситуациях имел полное право.
– Послушайте, Мургатройд, – сказал он мне голосом, который, как он, наверное, надеялся, звучал со всей несгибаемой разумностью британского официоза, – полагаю, мы могли бы обсудить это без револьвера… который, насколько понимаю, послужил орудием убийства. Вы знаете, что никуда с ним не отправитесь, верно? Так почему бы просто его не положить?
– Пожалуй, нет, – ответил я. – Не сейчас. Не прежде, чем я решу, что делать дальше.
– Ну послушайте, – не отступал он, – я не стану бросать тень на ваш рассудок, делая вид, будто вам не придется ответить в полную меру. Я это знаю, и вы это знаете. Но после всего, что вы говорили, вы не производите на меня впечатление… впечатление прирожденного убийцы, так зачем же вам вести себя будто вы такой? Э? Разве я не прав?
Я посмотрел на мое оружие.
– Знаете, почему я не положу этот револьвер? – сказал я после паузы. – А потому что он гарантирует, что меня будут слушать, не прерывая. Он действует как микрофон. Но только вместо того, чтобы придавать большую громкость МОЕМУ голосу, он заставляет вас понижать ВАШИ. И потому, пока я и дальше буду говорить через него, прошу вас всех сидеть, где вы сидите, и не шевелиться больше, чем необходимо.
– Я была права! – вскричала Эвадна Маунт. – «Говорить через револьвер!» Да, в умении подбирать выражения вам не откажешь. Молодой человек, вам бы следовало стать писателем.
– Спасибо. Правду сказать, я писатель. Или, скажем, был писателем.
– КТО ВЫ ТАКОЙ, РОДЖЕР МУРГАТРОЙД?
Этот вопрос Мэри Ффолкс обрушила на меня без малейшего предупреждения, но также и без малейшего следа волнения в голосе.
– Разрешите, я подскажу вам ответ, миссис Ффолкс, – отозвался я. – Моим отцом был Майлз Мургатройд. Это имя для вас что-нибудь значит?
– Да нет, – сказала она, снова растерявшись. – Я… боюсь, я никогда не слышала этой фамилии раньше. Такая необычная, такая оригинальная фамилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Этой сцены я опасался больше всего. Полковник заслуживал смерти, тут у меня никогда никаких колебаний не было, но вот его жена никак не заслуживала узнать, за что.
– Странно, – ответил я почти с тоской, хотя револьвер сжимал по-прежнему крепко. – Говорят, что месть – блюдо, которое лучше есть холодным. Но я не уверен. Всю мою взрослую жизнь из года в год меня грыз такой голод отмщения, что по временам у меня буквально слюнки текли при мысли о его свершении. И тем не менее сейчас, когда я более или менее осуществил свою месть, я не могу утверждать, что… я ОБЪЕЛСЯ ею, как полагал. И вовсе не потому, что не убил полковника.
Миссис Ффолкс, чем дольше я оставался на службе у вашего мужа, тем больше я привязывался к старику и тем чаще должен был напоминать себе, что он – тот человек, который причинил мне зло столько лет назад. Мне даже трудно сожалеть, что я все-таки его не убил. А если вам трудно этому поверить, просто вспомните, что у меня есть дубликаты всех ключей от каждой двери в вашем доме. Я мог бы легко прокрасться в его комнату и покончить с ним, прежде чем он успел бы сообщить Трабшо несколько интересных фактов о своей жизни в Америке, фактов, которые вывели бы полицию прямо на меня. Но я предпочел этого не делать.
Ну а Реймонд Джентри, – добавил я, – это другая история. Никому не убедить меня, что я не оказал миру большой услуги, убрав его.
Я видел, как старший инспектор грызет удила, изнывая от желания качнуть обычную речугу, что я не обязан делать никаких заявлений, но все, сказанное мной… ну, остальное вы сами знаете. Однако я твердо решил высказаться первым. Я хотел, чтобы меня слушали. Слишком долго я молчал.
Но нас обоих обошла на повороте Эвадна Мауит.
– А, таку вас все-таки есть голос, молодой человек, – сказала она, – и умение подбирать выражения. Знаете, я еще раньше положила на вас глаз. Не то чтобы я с самого начала распознала, что сделали это вы или еще что-нибудь подобное. Просто я нашла вас… прямо-таки замечательным.
– Меня? Замечательным? – Не отрицаю, я был польщен. – Но почему?
– Я вообще не думала, что когда-нибудь встречу такого, как вы. Идеального фактотума. Вы всегда оказывались там, где были нужны, и никогда – где были бы лишним. Повсюду и нигде, присутствующим, но анонимным, невидимым, но всеведающим. Внимательным ко всему, что происходило, ко всему, что говорилось и делалось, будто запечатлевая, все мысленно записывали, все впитывали. Ваши глаза никогда не встречались с нашими, и вы почти ничего не говорили, а в тех редких случаях, когда говорили, то – если только я очень ошибаюсь – то НИ РАЗУ в первом лице. Вы ничего не упускали и ничего не привносили. Вы практически никогда не принимали ни в чем участия и абсолютно никогда ни во что не вмешивались. А что до вашей – с полным уважением – абсолютно заурядной внешности и вашей даже еще более заурядной одежды, так они делали вас, как я сказала, почти прозрачным. Если бы я не боялась вызвать возмущение викария, то у меня был бы соблазн сравнить вас с Богом.
– Подобно Богу я никогда не лгал, – сказал я.
– Ну, послушайте! – прожурчала она. – За одним исключением!
– Одним исключением?
– Ваша фамилия. Раз вашим мотивом была месть, а месть, если мой опыт еще чего-нибудь стоит, неизбежно подразумевает тот или иной обман, то ставлю десять против одного, что она не Фаррар!
Нет, она была поразительна! Я ничего не мог с собой поделать и улыбнулся ей.
– Браво, мисс Маунт. Да, она не Фаррар.
– Можем ли мы ее узнать?
– Я ХОЧУ, чтобы вы ее узнали. Иначе все, сделанное мной, не будет иметь смысла.
Я набрал побольше воздуха в грудь.
– Меня зовут Мургатройд. Роджер Мургатройд.
Мэри Ффолкс уставилась на меня, в изумлении открыв рот.
– Роджер? Но Роджер, это же имя, как… Роджер…
– Меня назвали в его честь. Ваш муж был… то есть он мой крестный отец.
– Вас назвали в его честь? И все-таки вы…
Она спрятала лицо в ладонях и разразилась судорожными рыданиями. Ей казалось, будто мое покушение на кого-то, носящего одно имя со мной, было гнуснейшим из преступлений. А так как я начинал испытывать искреннюю жалость, мне не захотелось напомнить ей, что полковнику, пусть он даже обходился со мной как с сыном, не приходило в голову называть меня иначе, чем по моей (вымышленной) фамилии. Или выказать малейший интерес к моей семье или к моему прошлому, что как его будущему убийце мне, разумеется, было очень на руку, однако не стану отрицать, по-человечески меня смутно обижало.
– Да, – продолжал я, – моя фамилия не Фаррар. Но ведь фамилия вашего мужа не Ффолкс, а полковник он не больше, чем викарий был армейским падре.
Разволновавшийся Трабшо явно чувствовал себя обязанным вновь обрести авторитет, на какой в криминальных ситуациях имел полное право.
– Послушайте, Мургатройд, – сказал он мне голосом, который, как он, наверное, надеялся, звучал со всей несгибаемой разумностью британского официоза, – полагаю, мы могли бы обсудить это без револьвера… который, насколько понимаю, послужил орудием убийства. Вы знаете, что никуда с ним не отправитесь, верно? Так почему бы просто его не положить?
– Пожалуй, нет, – ответил я. – Не сейчас. Не прежде, чем я решу, что делать дальше.
– Ну послушайте, – не отступал он, – я не стану бросать тень на ваш рассудок, делая вид, будто вам не придется ответить в полную меру. Я это знаю, и вы это знаете. Но после всего, что вы говорили, вы не производите на меня впечатление… впечатление прирожденного убийцы, так зачем же вам вести себя будто вы такой? Э? Разве я не прав?
Я посмотрел на мое оружие.
– Знаете, почему я не положу этот револьвер? – сказал я после паузы. – А потому что он гарантирует, что меня будут слушать, не прерывая. Он действует как микрофон. Но только вместо того, чтобы придавать большую громкость МОЕМУ голосу, он заставляет вас понижать ВАШИ. И потому, пока я и дальше буду говорить через него, прошу вас всех сидеть, где вы сидите, и не шевелиться больше, чем необходимо.
– Я была права! – вскричала Эвадна Маунт. – «Говорить через револьвер!» Да, в умении подбирать выражения вам не откажешь. Молодой человек, вам бы следовало стать писателем.
– Спасибо. Правду сказать, я писатель. Или, скажем, был писателем.
– КТО ВЫ ТАКОЙ, РОДЖЕР МУРГАТРОЙД?
Этот вопрос Мэри Ффолкс обрушила на меня без малейшего предупреждения, но также и без малейшего следа волнения в голосе.
– Разрешите, я подскажу вам ответ, миссис Ффолкс, – отозвался я. – Моим отцом был Майлз Мургатройд. Это имя для вас что-нибудь значит?
– Да нет, – сказала она, снова растерявшись. – Я… боюсь, я никогда не слышала этой фамилии раньше. Такая необычная, такая оригинальная фамилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56