Дядюшка продолжал:
– Мне осталось сказать тебе еще очень немного, да я и не стал бы этого говорить, если бы старая карлица с церковной паперти, прозванная вами, как я слышал, Феей Хлебных Крошек, не сообщила мне, за мгновение до того, как ты вошел в мою комнату, что завтра она уезжает в свой родной городок Гринок, куда эту несчастную женщину влекут некие – возможно, ею же самою выдуманные – интересы, и не осведомилась у меня, позволю ли я тебе вверить ей скопленную тобою небольшую сумму, которой ты, впрочем, можешь распоряжаться по твоему собственному усмотрению и которой ты не мог бы приискать лучшего употребления, кроме как подарив ее женщине бедной, но честной. Полагаю, однако, что ты намереваешься возместить потерю этих денег собственным трудом?
Я с восторгом кивнул в знак согласия, и дядюшка вновь заговорил:
– Превосходно! Как видишь, я умею предупреждать твои признания, возвращаясь же к тому, о чем мы говорили прежде, скажу, что Фея Хлебных Крошек наверняка согласилась бы с моими последними наставлениями, ибо она женщина весьма здравомыслящая во всем, что не касается некоторых довольно странных фантазий – впрочем, простительных в ее возрасте, – которые она вбила себе в голову, и всегда прекрасно относилась к нашей семье, так что батюшка мой уверенно приписывал ее помощи успех самых выгодных своих предприятий и приращение своего состояния и, если бы она того пожелала, обеспечил бы ей безбедное существование, которому она, однако, всегда предпочитала свои таинственные скитальчества. Поскольку Господь дал тебе прекрасные задатки и даровал мне возможность увидеть, как они развиваются и расцветают, я позволю себе существенно сократить мое напутствие и остановлюсь подробно лишь на том новом образе жизни, какой тебе придется вести в мое отсутствие.
Хоть ты и не рожден ремесленником, никогда не пренебрегай этим состоянием, а главное, никогда не покидай его из гордыни. Выскочка, гнушающийся ремеслом, которое его вскормило, достоин презрения ничуть не меньше, чем бессердечный сын, отрекающийся от собственной матери.
С плотниками будь плотником. Показывай им свою образованность, лишь если хочешь поделиться ею с ними, не торопясь и не подвергая их унижениям. Помни, что те, кто слушает тебя с искренним желанием выучиться, зачастую стоят куда больше, чем ты сам, ибо обязаны наивному влечению к добру тем, чем ты обязан лишь случайностям твоего рождения и капризам природы.
Не избегай развлечений, каким предаются твои товарищи. В твоем возрасте развлекаться естественно. Но не предавайся им слепо. Развлечения, которыми мы порабощаем себя безоглядно и безвозвратно, делаются нашим злейшим врагом.
Если до моего возращения в сердце твоем проснется любовь к женщине, не забудь, что, как бы прелестна ни была твоя избранница, если она заставляет мужчину забыть о долге и чести, она достойна любви меньше, чем карлица с церковной паперти. Любовь – величайшее из благ, но счастливой она бывает лишь для того, чья совесть чиста.
Помни также, что мужчина в твоем возрасте, обеспечивший свою жизнь на год вперед и обладающий вкусом к труду и скромным нравом, крепким сложением, хорошим здоровьем и надежным ремеслом, в сто раз богаче любого короля; главное, чтобы при всем этом у него в кармане лежала дюжина франков – шесть на то, чтобы удовлетворить прихоти собственного воображения, и шесть на то, чтобы скрасить жизнь бедняка или облегчить страдания больного.
Наконец, если те религиозные принципы, какие я старался привить тебе с колыбели, сотрутся из твоей памяти, что по нынешним временам вещь, увы, вполне вероятная, из любви ко мне запомни хотя бы два из них, ибо они могут заменить все остальные: первый гласит, что надобно любить Господа, как бы он ни был суров, второй – что надобно, насколько это в твоих силах, приносить пользу людям, как бы они ни были злы.
Сказав это, дядюшка пожал мне руку и вышел из комнаты.
А я возвратился к себе и отправил Фее Хлебных Крошек обещанные двадцать луидоров.
Назавтра дядюшка, даже не простившись со мной, покинул наш дом на рассвете, оставив мне все необходимое на год вперед. Фея Хлебных Крошек, выказав моему посланцу свой восторг в свойственной ей причудливой и прихотливой манере, уехала в тот же день.
Я остался один – совсем один; немного поплакав, я утер слезы и отправился в мастерскую.
Глава восьмая,
из которой мы узнаем, что, прежде чем выбрасывать пуговицы, обтянутые материей, следует вынуть из них сердцевину
Существование мое после отъезда дядюшки было бы вполне приятным, ибо нет ничего приятнее, чем зарабатывать себе на жизнь собственными руками, если бы разлука с отцом и дядей, уже давно заменившим мне отца, не оставила в моей душе глубокой пустоты. Я часто сожалел, что дядюшка, несмотря на все мои просьбы, не позволил мне отправиться вместе с ним на поиски моего отца, уверяя меня, что я предназначен для другого и что лишь мое послушание позволит нам в один прекрасный день свидеться друг с другом. Часто думал я и о Фее Хлебных Крошек, ибо она тоже любила меня.
Наступил день святого Михаила, но никаких сбережений я не накопил, так как у друзей моих постоянно возникали новые потребности, которые далеко не всегда были мне понятны, но которым я не мог не сочувствовать. Жак Пельве стал викарием, но в епархии два или три прихода не имели священников, и Жаку приходилось часто ездить в архиепископство. Дидье Орри был старше меня на несколько лет и подумывал о женитьбе, а для того, чтобы надежды его сбылись, ему требовалось быть на хорошем счету в префектуре. Что же до Набо, с которым мы подружились после того, как прекратилось наше школьное соперничество, он сделался игроком, причем играл ничуть не более удачно, чем учился в школе. Я считал своим долгом отучить друга от пагубной склонности и не жалел для этого сил. Я также считал своим долгом помогать ему бороться с гибельными последствиями всепоглощающей страсти, в особенности с теми, что могли опорочить его репутацию, и не жалел для этого денег. Таким образом, когда год подошел к концу, а с ним подошли к концу и те запасы, какими я был обязан доброте дядюшки, мне пришлось ограничиться своим ежедневным заработком, на который едва можно было прожить, но я был к этому готов и нимало не чувствовал себя несчастным.
Поскольку каждодневная практика позволила мне усовершенствоваться в моем ремесле, а упорядоченный и деятельный склад моего ума служил заменой деловой жилке, предприниматель, на которого мы в ту пору работали и чьи дела шли неважно, возможно потому, что он взялся за слишком много дел сразу, решил, неведомо отчего, доверить управление всем предприятием мне; не успел я приступить к исполнению своих новых обязанностей, как понял, что, к несчастью, спасти состояние моего патрона уже невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Мне осталось сказать тебе еще очень немного, да я и не стал бы этого говорить, если бы старая карлица с церковной паперти, прозванная вами, как я слышал, Феей Хлебных Крошек, не сообщила мне, за мгновение до того, как ты вошел в мою комнату, что завтра она уезжает в свой родной городок Гринок, куда эту несчастную женщину влекут некие – возможно, ею же самою выдуманные – интересы, и не осведомилась у меня, позволю ли я тебе вверить ей скопленную тобою небольшую сумму, которой ты, впрочем, можешь распоряжаться по твоему собственному усмотрению и которой ты не мог бы приискать лучшего употребления, кроме как подарив ее женщине бедной, но честной. Полагаю, однако, что ты намереваешься возместить потерю этих денег собственным трудом?
Я с восторгом кивнул в знак согласия, и дядюшка вновь заговорил:
– Превосходно! Как видишь, я умею предупреждать твои признания, возвращаясь же к тому, о чем мы говорили прежде, скажу, что Фея Хлебных Крошек наверняка согласилась бы с моими последними наставлениями, ибо она женщина весьма здравомыслящая во всем, что не касается некоторых довольно странных фантазий – впрочем, простительных в ее возрасте, – которые она вбила себе в голову, и всегда прекрасно относилась к нашей семье, так что батюшка мой уверенно приписывал ее помощи успех самых выгодных своих предприятий и приращение своего состояния и, если бы она того пожелала, обеспечил бы ей безбедное существование, которому она, однако, всегда предпочитала свои таинственные скитальчества. Поскольку Господь дал тебе прекрасные задатки и даровал мне возможность увидеть, как они развиваются и расцветают, я позволю себе существенно сократить мое напутствие и остановлюсь подробно лишь на том новом образе жизни, какой тебе придется вести в мое отсутствие.
Хоть ты и не рожден ремесленником, никогда не пренебрегай этим состоянием, а главное, никогда не покидай его из гордыни. Выскочка, гнушающийся ремеслом, которое его вскормило, достоин презрения ничуть не меньше, чем бессердечный сын, отрекающийся от собственной матери.
С плотниками будь плотником. Показывай им свою образованность, лишь если хочешь поделиться ею с ними, не торопясь и не подвергая их унижениям. Помни, что те, кто слушает тебя с искренним желанием выучиться, зачастую стоят куда больше, чем ты сам, ибо обязаны наивному влечению к добру тем, чем ты обязан лишь случайностям твоего рождения и капризам природы.
Не избегай развлечений, каким предаются твои товарищи. В твоем возрасте развлекаться естественно. Но не предавайся им слепо. Развлечения, которыми мы порабощаем себя безоглядно и безвозвратно, делаются нашим злейшим врагом.
Если до моего возращения в сердце твоем проснется любовь к женщине, не забудь, что, как бы прелестна ни была твоя избранница, если она заставляет мужчину забыть о долге и чести, она достойна любви меньше, чем карлица с церковной паперти. Любовь – величайшее из благ, но счастливой она бывает лишь для того, чья совесть чиста.
Помни также, что мужчина в твоем возрасте, обеспечивший свою жизнь на год вперед и обладающий вкусом к труду и скромным нравом, крепким сложением, хорошим здоровьем и надежным ремеслом, в сто раз богаче любого короля; главное, чтобы при всем этом у него в кармане лежала дюжина франков – шесть на то, чтобы удовлетворить прихоти собственного воображения, и шесть на то, чтобы скрасить жизнь бедняка или облегчить страдания больного.
Наконец, если те религиозные принципы, какие я старался привить тебе с колыбели, сотрутся из твоей памяти, что по нынешним временам вещь, увы, вполне вероятная, из любви ко мне запомни хотя бы два из них, ибо они могут заменить все остальные: первый гласит, что надобно любить Господа, как бы он ни был суров, второй – что надобно, насколько это в твоих силах, приносить пользу людям, как бы они ни были злы.
Сказав это, дядюшка пожал мне руку и вышел из комнаты.
А я возвратился к себе и отправил Фее Хлебных Крошек обещанные двадцать луидоров.
Назавтра дядюшка, даже не простившись со мной, покинул наш дом на рассвете, оставив мне все необходимое на год вперед. Фея Хлебных Крошек, выказав моему посланцу свой восторг в свойственной ей причудливой и прихотливой манере, уехала в тот же день.
Я остался один – совсем один; немного поплакав, я утер слезы и отправился в мастерскую.
Глава восьмая,
из которой мы узнаем, что, прежде чем выбрасывать пуговицы, обтянутые материей, следует вынуть из них сердцевину
Существование мое после отъезда дядюшки было бы вполне приятным, ибо нет ничего приятнее, чем зарабатывать себе на жизнь собственными руками, если бы разлука с отцом и дядей, уже давно заменившим мне отца, не оставила в моей душе глубокой пустоты. Я часто сожалел, что дядюшка, несмотря на все мои просьбы, не позволил мне отправиться вместе с ним на поиски моего отца, уверяя меня, что я предназначен для другого и что лишь мое послушание позволит нам в один прекрасный день свидеться друг с другом. Часто думал я и о Фее Хлебных Крошек, ибо она тоже любила меня.
Наступил день святого Михаила, но никаких сбережений я не накопил, так как у друзей моих постоянно возникали новые потребности, которые далеко не всегда были мне понятны, но которым я не мог не сочувствовать. Жак Пельве стал викарием, но в епархии два или три прихода не имели священников, и Жаку приходилось часто ездить в архиепископство. Дидье Орри был старше меня на несколько лет и подумывал о женитьбе, а для того, чтобы надежды его сбылись, ему требовалось быть на хорошем счету в префектуре. Что же до Набо, с которым мы подружились после того, как прекратилось наше школьное соперничество, он сделался игроком, причем играл ничуть не более удачно, чем учился в школе. Я считал своим долгом отучить друга от пагубной склонности и не жалел для этого сил. Я также считал своим долгом помогать ему бороться с гибельными последствиями всепоглощающей страсти, в особенности с теми, что могли опорочить его репутацию, и не жалел для этого денег. Таким образом, когда год подошел к концу, а с ним подошли к концу и те запасы, какими я был обязан доброте дядюшки, мне пришлось ограничиться своим ежедневным заработком, на который едва можно было прожить, но я был к этому готов и нимало не чувствовал себя несчастным.
Поскольку каждодневная практика позволила мне усовершенствоваться в моем ремесле, а упорядоченный и деятельный склад моего ума служил заменой деловой жилке, предприниматель, на которого мы в ту пору работали и чьи дела шли неважно, возможно потому, что он взялся за слишком много дел сразу, решил, неведомо отчего, доверить управление всем предприятием мне; не успел я приступить к исполнению своих новых обязанностей, как понял, что, к несчастью, спасти состояние моего патрона уже невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58