Кое-что вспоминается, но с трудом. Как по-вашему, я настроен на сотрудничество?
– Когда я прихожу к вам, это не сотрудничество. Но мое отношение может перемениться в зависимости от того, что я узнаю. Впрочем, сегодня я в хорошем настроении и могу дать вам небольшое послабление. Итак, кто присматривает за этим ненормальным?
На вооружении у Могильщика широкий арсенал средств: электрошокер, шприцы, пластиковые пакеты, медицинская пила и болторезы. Подчиняется он своему отцу, Манхэттену Уайту, человеку, занимающему в финансирующей лабораторию Цепи довольно высокое место. Уайт, в свою очередь, заправляет делами в соответствии с указаниями Хойла, контролирующего как Цепь, так и ее активы. Я начал как экспериментатор, а потом они втянули меня в свой бизнес. Деньги были хорошие, а контракт, как предполагалось, краткосрочный.
Энслингер стоит, прислонившись к дверному косяку, и мнет пальцами фильтр сигареты – вылитый Джеймс Дин. Щелчок хромированной зажигалки – патрон в стволе. Его магнитофон таращится мерцающим красным глазом. Ничего особенного, простейший механизм и магнитная лента. Должно быть, считает меня полным идиотом, попавшимся на дешевый трюк.
Врач осматривает повязки, проводит резиновым пальцем по укусам на моей руке, потом протирает спиртом локтевой сгиб.
– Они не заразные? Может, у меня аллергическая реакция?
– Это не насекомые. – Он обращается не ко мне, а к Энслингеру.
Тот, что в форме, с трудом сохраняя серьезную Мину, читает мои показания. В руку впивается клещ – нет, это врач вводит что-то в вену.
– Что это? – спрашиваю я.
– Спасибо, доктор, – говорит Энслингер, но доктор вовсе не доктор, и Энслингер не просто благодарит его за любезность. Он подает высокочастотный сигнал, который принимают все, кроме новеньких. Копы в резиновых перчатках бросают все дела и без разговоров выходят из комнаты. Врач закрывает чемоданчик и тоже уходит, даже не сменив повязки. Новенькие еще не настроены на его командную волну, а потому растерянно переглядываются. Энслингер одним жестом – таким срывают скатерть с банкетного стола – отбирает у них блокнот и фотоаппарат и выпроваживает из номера.
В комнате двое, я и он. Присланный хозяином рабочий уже вынес разбитый телевизор и снял с петель то, что осталось от двери. Я слышу доносящийся из коридора шепот.
Энслингер наклоняется. Взгляд его карих глаз проникает в голову. К мозгу, стимулируя мысли, приливает кровь. Этими глазами он может читать тепловые модели. Ни магнитофон, ни блокнот, ни фотоаппарат ему не нужны. И вот грядет Большая Речь, думаю я, но детектив только улыбается и уходит.
Что-то кусает в грудь. Сутулюсь, скребу подбородком – не достаю. Головка с чипом слежения проникает под кожу, в кровь. Слепой, глухой, подтекающий, жучок проползает по животу, по спине, спускается по рубашке и срывается. Звук такой, словно упала бутылочная пробка.
Из коричневого конверта на стол выскальзывает моя записная книжка.
– Будь я на его месте, поджарил бы тебе задницу, – говорит полицейский в форме. Под значком имя – Ллойд Дельгадо. Регистратор.
– Считай, что повезло, – шипит коп мне в ухо. – Должно быть, ты и впрямь ему нравишься. – Снимая наручники, он так поворачивает запястье, что руку до локтя простреливает боль.
– Откуда вы знаете?
– Знаю. Видел, какой он с теми, кто ему не нравится.
Массирую руку, стираю боль. Дельгадо, Энслингер и все остальные ушли, как будто растворились в пустоте.
В номер входит смотритель. Зубы сжаты, подбородок выпячен. Если он не даст мне под зад, значит, Энслингер поговорил и с ним.
– Тебе что-то надо? – спрашивает он.
– Дверь.
– Знаю. – Он крутит головой вправо, влево и, понизив голос, говорит: – Устроишь еще раз что-то в этом духе, и тебя отсюда вынесут ногами вперед.
Смотритель выходит.
Рабочий – в холщовых рукавицах, с широким поясом для инструментов – приносит новую дверь, должно быть, несколько лет собиравшую пыль в подвале.
– Слышал, у тебя проблемы с жучками.
Глава 18
Новость пришла от химика-заики из соседней лаборатории. Койот по кличке Хвост принял дозу на автостраде 127 и сыграл в ящик, оставив впечатанную в асфальт тень – напоминание о судьбе Нагасаки. Я вез с собой четыре фунта лизергиновой кислоты и остановился возле автозаправки проверить сообщения на автоответчике с платного телефона. Отто протирал ветровое стекло. Сигнальщик в Готаме произнес только одно магическое слово:
– Гинденбург. – Короткие гудки.
Плетеный Человек был немногословен. Кодовое слово «Гинденбург» означало происшествие на маршруте, так что первым о случившемся узнал дорожный патруль. Человек в Готаме брал заработанное готовым продуктом, и его паника передавалась другим.
Сигнальщик снял трубку после первого звонка.
– Пошел. – На языке протокола чрезвычайной ситуации это означало: говори коротко и никаких деталей.
– Да или нет, – сказал я. – Больше ничего. Анжела там?
– Да.
Если нас прослушивали, и оператор ухватил имя, это не имело значения. Анжела была кодом – все уничтожить.
– Груз.
– Я не…
– Груз.
– Нет.
Они уже должны были приготовиться за те несколько минут, что ждали моего звонка. Инструкция требовала, чтобы команда собрала личные вещи – на каждого не больше одной сумки, – убрала следы, погрузила готовый продукт, оставила оборудование и срочно эвакуировалась.
– Тогда собирайтесь и уходите, – сказал я. – Уходите. Понятно?
– Но…
– Понятно?
– Да.
– Продукт?
– Нет.
– Знаешь, что дальше?
– Это ты мне скажи.
– Скажу, когда будешь там.
– Через тридцать минут.
– Через двадцать. – Я повесил трубку.
Я знал, что как только личность погибшего будет установлена, полиция проверит его уголовную биографию, отследит пользование кредитными и банковскими карточками, записи телефонных звонков и всех звонков с платных телефонов в радиусе мили от места жительства, а потом всерьез возьмется за всех его знакомых. Неоплаченные штрафы за парковку, просроченные повестки, нарушения правил досрочного и условного освобождения, задержания – в ход пойдет все.
Рано или поздно кто-то заговорит. Так бывает всегда. Копы соблазняют задержанных обещаниями отказа от судебного преследования, выплаты вознаграждений заарестованное имущество. Никого не станут заковывать в наручники или сажать в одиночку – всем будет предложено сотрудничать. Круг расширяется за счет знакомых знакомых, их жен и детей. И всегда кто-то ломается, кто-то выбирает свободу и пачку помеченных банкнот. Полиция работает быстро, значит, мы должны быть еще быстрее. Быстрее департамента автомобильного транспорта и тех, кто ищет карточки дантиста.
Мы возвращались из Техаса. В Готаме я вырастил культуру клависепс фунгус, а потом переправил грибы через посыльного в одно местечко под кодовым названием Оз, где тамошние ребята использовали их для инфицирования посевов ржи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Когда я прихожу к вам, это не сотрудничество. Но мое отношение может перемениться в зависимости от того, что я узнаю. Впрочем, сегодня я в хорошем настроении и могу дать вам небольшое послабление. Итак, кто присматривает за этим ненормальным?
На вооружении у Могильщика широкий арсенал средств: электрошокер, шприцы, пластиковые пакеты, медицинская пила и болторезы. Подчиняется он своему отцу, Манхэттену Уайту, человеку, занимающему в финансирующей лабораторию Цепи довольно высокое место. Уайт, в свою очередь, заправляет делами в соответствии с указаниями Хойла, контролирующего как Цепь, так и ее активы. Я начал как экспериментатор, а потом они втянули меня в свой бизнес. Деньги были хорошие, а контракт, как предполагалось, краткосрочный.
Энслингер стоит, прислонившись к дверному косяку, и мнет пальцами фильтр сигареты – вылитый Джеймс Дин. Щелчок хромированной зажигалки – патрон в стволе. Его магнитофон таращится мерцающим красным глазом. Ничего особенного, простейший механизм и магнитная лента. Должно быть, считает меня полным идиотом, попавшимся на дешевый трюк.
Врач осматривает повязки, проводит резиновым пальцем по укусам на моей руке, потом протирает спиртом локтевой сгиб.
– Они не заразные? Может, у меня аллергическая реакция?
– Это не насекомые. – Он обращается не ко мне, а к Энслингеру.
Тот, что в форме, с трудом сохраняя серьезную Мину, читает мои показания. В руку впивается клещ – нет, это врач вводит что-то в вену.
– Что это? – спрашиваю я.
– Спасибо, доктор, – говорит Энслингер, но доктор вовсе не доктор, и Энслингер не просто благодарит его за любезность. Он подает высокочастотный сигнал, который принимают все, кроме новеньких. Копы в резиновых перчатках бросают все дела и без разговоров выходят из комнаты. Врач закрывает чемоданчик и тоже уходит, даже не сменив повязки. Новенькие еще не настроены на его командную волну, а потому растерянно переглядываются. Энслингер одним жестом – таким срывают скатерть с банкетного стола – отбирает у них блокнот и фотоаппарат и выпроваживает из номера.
В комнате двое, я и он. Присланный хозяином рабочий уже вынес разбитый телевизор и снял с петель то, что осталось от двери. Я слышу доносящийся из коридора шепот.
Энслингер наклоняется. Взгляд его карих глаз проникает в голову. К мозгу, стимулируя мысли, приливает кровь. Этими глазами он может читать тепловые модели. Ни магнитофон, ни блокнот, ни фотоаппарат ему не нужны. И вот грядет Большая Речь, думаю я, но детектив только улыбается и уходит.
Что-то кусает в грудь. Сутулюсь, скребу подбородком – не достаю. Головка с чипом слежения проникает под кожу, в кровь. Слепой, глухой, подтекающий, жучок проползает по животу, по спине, спускается по рубашке и срывается. Звук такой, словно упала бутылочная пробка.
Из коричневого конверта на стол выскальзывает моя записная книжка.
– Будь я на его месте, поджарил бы тебе задницу, – говорит полицейский в форме. Под значком имя – Ллойд Дельгадо. Регистратор.
– Считай, что повезло, – шипит коп мне в ухо. – Должно быть, ты и впрямь ему нравишься. – Снимая наручники, он так поворачивает запястье, что руку до локтя простреливает боль.
– Откуда вы знаете?
– Знаю. Видел, какой он с теми, кто ему не нравится.
Массирую руку, стираю боль. Дельгадо, Энслингер и все остальные ушли, как будто растворились в пустоте.
В номер входит смотритель. Зубы сжаты, подбородок выпячен. Если он не даст мне под зад, значит, Энслингер поговорил и с ним.
– Тебе что-то надо? – спрашивает он.
– Дверь.
– Знаю. – Он крутит головой вправо, влево и, понизив голос, говорит: – Устроишь еще раз что-то в этом духе, и тебя отсюда вынесут ногами вперед.
Смотритель выходит.
Рабочий – в холщовых рукавицах, с широким поясом для инструментов – приносит новую дверь, должно быть, несколько лет собиравшую пыль в подвале.
– Слышал, у тебя проблемы с жучками.
Глава 18
Новость пришла от химика-заики из соседней лаборатории. Койот по кличке Хвост принял дозу на автостраде 127 и сыграл в ящик, оставив впечатанную в асфальт тень – напоминание о судьбе Нагасаки. Я вез с собой четыре фунта лизергиновой кислоты и остановился возле автозаправки проверить сообщения на автоответчике с платного телефона. Отто протирал ветровое стекло. Сигнальщик в Готаме произнес только одно магическое слово:
– Гинденбург. – Короткие гудки.
Плетеный Человек был немногословен. Кодовое слово «Гинденбург» означало происшествие на маршруте, так что первым о случившемся узнал дорожный патруль. Человек в Готаме брал заработанное готовым продуктом, и его паника передавалась другим.
Сигнальщик снял трубку после первого звонка.
– Пошел. – На языке протокола чрезвычайной ситуации это означало: говори коротко и никаких деталей.
– Да или нет, – сказал я. – Больше ничего. Анжела там?
– Да.
Если нас прослушивали, и оператор ухватил имя, это не имело значения. Анжела была кодом – все уничтожить.
– Груз.
– Я не…
– Груз.
– Нет.
Они уже должны были приготовиться за те несколько минут, что ждали моего звонка. Инструкция требовала, чтобы команда собрала личные вещи – на каждого не больше одной сумки, – убрала следы, погрузила готовый продукт, оставила оборудование и срочно эвакуировалась.
– Тогда собирайтесь и уходите, – сказал я. – Уходите. Понятно?
– Но…
– Понятно?
– Да.
– Продукт?
– Нет.
– Знаешь, что дальше?
– Это ты мне скажи.
– Скажу, когда будешь там.
– Через тридцать минут.
– Через двадцать. – Я повесил трубку.
Я знал, что как только личность погибшего будет установлена, полиция проверит его уголовную биографию, отследит пользование кредитными и банковскими карточками, записи телефонных звонков и всех звонков с платных телефонов в радиусе мили от места жительства, а потом всерьез возьмется за всех его знакомых. Неоплаченные штрафы за парковку, просроченные повестки, нарушения правил досрочного и условного освобождения, задержания – в ход пойдет все.
Рано или поздно кто-то заговорит. Так бывает всегда. Копы соблазняют задержанных обещаниями отказа от судебного преследования, выплаты вознаграждений заарестованное имущество. Никого не станут заковывать в наручники или сажать в одиночку – всем будет предложено сотрудничать. Круг расширяется за счет знакомых знакомых, их жен и детей. И всегда кто-то ломается, кто-то выбирает свободу и пачку помеченных банкнот. Полиция работает быстро, значит, мы должны быть еще быстрее. Быстрее департамента автомобильного транспорта и тех, кто ищет карточки дантиста.
Мы возвращались из Техаса. В Готаме я вырастил культуру клависепс фунгус, а потом переправил грибы через посыльного в одно местечко под кодовым названием Оз, где тамошние ребята использовали их для инфицирования посевов ржи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46