Хвонгам бы никогда не собрать такой армии, не помогай им вендийский владыка.
На великолепном гирканском жеребце черной масти, подаренном ему вождем, Конан ехал рядом с Ракшашем в окружении пышной свиты, проводя время в приятных беседах с умным и любознательным предводителем хвонгов. Уже на третий день пути впереди замаячили далекие горы, увенчанные сверкающими на солнце шапками ледников.
С каждым днем близость гор сказывалась все сильнее. Степь изрезали глубокие овраги и цветущие долины сотен пересыхающих ручьев и речушек, несущих свои воды с крутых западных склонов. Стали встречаться клочки леса, словно крохотные острова в океане, и Ракшаш не упускал возможности поохотиться на оленей и тигров, приглашая с собой киммерийца. В предгорьях войско разделилось, и дальше вожди племен вели своих воинов лишь им одним известными тайными тропами Хвонги Ракшаша разбили лагерь у прохода в узкую скалистую теснину. Здесь Конан простился с верховным вождем, не скрывавшим своего сожаления по поводу отъезда киммерийца.
По совету своего гостеприимного друга, знавшего эти горы, как собственный дом, варвар не стал возвращаться прежней дорогой.
«Если пересечь кряж Хована, держась направления вон на ту вершину, что прозывается Ароват, ты попадешь в долину, где начинаются истоки Ильбарса. Следуя течением реки, спустишься на равнину. Там стоит туранская крепость, где тебе помогут добраться до своих. Этот путь вдвое короче того, каким мы пришли сюда.»
Конан выехал ранним утром и держался указанной дороги, проложенной у подножия скалистых гор. Конь киммерийца — легкий на ногу, норовистый жеребец — бежал мерной иноходью, не замечая мелькающих под копытами лиг. Эта древняя, неведомо кем проложенная караванная дорога соединяла Туран с Вендией и Кхитаем. Но позже, с открытием водного пути через море Вилайет она утратила свое значение: трудный путь через горы, кишащие разбойниками-хвонгами был слишком опасен, по сравнению с морским путешествием. Туран, контролирующий восточный путь, приносивший ему баснословный доход, взимавшийся в виде пошлин с многочисленных караванов, утратил к тракту интерес, а вскоре и вовсе потерял над ним всякий контроль. Дорога запустела, провалилась местами и не подновлялась уже несколько десятилетий. Теперь здесь безраздельно хозяйничали хвонги, принадлежавшие к вендийским племенам.
Спор между Тураном и Вендией разгорелся из-за лесных угодий. Только на склонах этих гор рос драгоценный кедр, чья древесина высоко ценилась на всем пространстве от Аквилонии до Замбулы. Когда спрос на рынках на кедр возрос, жадный до золота Илдиз вспомнил о хвонгских горах и послал сюда лесорубов и войско, но встретил решительный отпор со стороны горцев, поддержанных вендийским владыкой. Непрекращающиеся стычки в приграничье разорили весь край, хвонги укрылись в горах, туранцы спустились в степи. В итоге, близилась неизбежная война.
К полудню Конан встретил на пути сбегающий с круч ручей и остановился на отдых. Он прилег в тени дикой яблони и, слушая веселый звон ручья, сам не заметил, как задремал. А когда проснулся, то не нашел ни коня, ни седла, ни дорогой вендийской сабли, изукрашенной самоцветами — еще один подарок Ракшаша… и даже плащ у него стянули. Кто-то весьма ловкий на руку обчистил киммерийца до нитки, оставив варвару только кинжал, да и то лишь потому, что не заметил его в спешке.
«Все, что дано одним человеком, всегда может отнять другой, — философски подумал Конан. Спасибо сапоги оставили.»
Искать пропажу не имело смысла. Киммериец исследовал оставленные вором следы и безнадежно махнул рукой — соперничать в беге с гир-канским рысаком он был не намерен. Но следы похитителя вели в ту же сторону, куда лежал путь киммерийца — и может, он еще и встретит обидчика. Выплеснув свой гнев с бурным потоком отборных проклятий, Конан скорым шагом направился на север, переходя временами на бег.
Вечером голодный и злой киммериец ежился у небольшого костра, недобрым словом поминая проклятого воришку и мечтая о сочном куске баранины с чесноком. Седельные сумки с припасами пропали вместе с седлом и со всем остальным. Спать пришлось лечь натощак.
На следующий день следы похитителя свернули в горы, и Конан, не задумываясь, оставил торную дорогу, горя желанием вернуть свое добро. Вверх по крутому склону уходила-едва приметная козья тропа в развалах осыпей, и варвар справедливо полагал, что с конем в поводу вор будет двигаться медленнее, и киммерийцу, выросшему в горах будет нетрудно его нагнать. То, что до перевала через кряж Хована ему оставалось идти еще не меньше суток, Конана ничуть не смущало — вон он, пик горы Ароват, виден, как на ладони; разве здесь потеряешься. Через гряду оно даже ближе будет.
Весь день киммериец карабкался по скалам, с чувством удовлетворения замечая, что неумолимо настигает грабителя. Гирканский жеребец, привыкший к просторам степей, упрямо не желал лезть в горы. Да еще вор, по глупости, навьючил на него всю поклажу и сам норовил влезть гнедому на спину, в то время как гордый иноходец не признавал иной ноши, кроме всадника и седла. Но даже к исходу вечера, Конан все еще отставал на несколько лиг. Устраиваться на ночь снова пришлось голодным, но в бодром настроении — завтра Конан непременно намеревался нагнать похитителя и посчитаться с подлым воришкой.
Однако и следующий день не принес киммерийцу успеха. Тропа пошла по гребню гряды, где место было достаточно ровное для иноходца, и гнусный вор предпочел скорее калечить ноги благородного животного, чем волочить свои по острым камням. Конан был в бешенстве. Он яростно ломал ветки колючего карагача, не обращая внимания на в кровь исцарапанные руки, и швырял их в огонь. Его желудок настойчиво требовал пищи и гудел, как войсковой барабан. Единственное, в чем Конан не испытывал нужды, так-это в воде. Прозрачных горных ручьев с чистейшей водой ледников здесь хватало. Но мысль о баранине с чесноком неотвязно преследовала киммерийца, наполняя слюной его рот.
«Почему именно с чесноком?» — поймал вдруг себя на мысли Конан и, весь напрягшись, чутко потянул носом воздух.
Спустя миг, сомнений у варвара не осталось, нюх у него был отменный; легкий порыв ветерка донес до Конана резкий чесночный запах, смешанный с горьковатым дымком. Мгновенно Конан оказался на ногах, словно сработавший механизм арбалета, и крадучись пошел против ветра. Запах усиливался и возбуждал аппетит киммерийца, но варвар не спешил — в таких делах он не привык действовать сломя голову.
Через несколько сотен шагов Конан приблизился к гребню, за которым начинался пологий спуск с горы. Каменный вал нависал здесь над склоном наподобие козырька, под которым можно было укрыться от ветра и непогоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
На великолепном гирканском жеребце черной масти, подаренном ему вождем, Конан ехал рядом с Ракшашем в окружении пышной свиты, проводя время в приятных беседах с умным и любознательным предводителем хвонгов. Уже на третий день пути впереди замаячили далекие горы, увенчанные сверкающими на солнце шапками ледников.
С каждым днем близость гор сказывалась все сильнее. Степь изрезали глубокие овраги и цветущие долины сотен пересыхающих ручьев и речушек, несущих свои воды с крутых западных склонов. Стали встречаться клочки леса, словно крохотные острова в океане, и Ракшаш не упускал возможности поохотиться на оленей и тигров, приглашая с собой киммерийца. В предгорьях войско разделилось, и дальше вожди племен вели своих воинов лишь им одним известными тайными тропами Хвонги Ракшаша разбили лагерь у прохода в узкую скалистую теснину. Здесь Конан простился с верховным вождем, не скрывавшим своего сожаления по поводу отъезда киммерийца.
По совету своего гостеприимного друга, знавшего эти горы, как собственный дом, варвар не стал возвращаться прежней дорогой.
«Если пересечь кряж Хована, держась направления вон на ту вершину, что прозывается Ароват, ты попадешь в долину, где начинаются истоки Ильбарса. Следуя течением реки, спустишься на равнину. Там стоит туранская крепость, где тебе помогут добраться до своих. Этот путь вдвое короче того, каким мы пришли сюда.»
Конан выехал ранним утром и держался указанной дороги, проложенной у подножия скалистых гор. Конь киммерийца — легкий на ногу, норовистый жеребец — бежал мерной иноходью, не замечая мелькающих под копытами лиг. Эта древняя, неведомо кем проложенная караванная дорога соединяла Туран с Вендией и Кхитаем. Но позже, с открытием водного пути через море Вилайет она утратила свое значение: трудный путь через горы, кишащие разбойниками-хвонгами был слишком опасен, по сравнению с морским путешествием. Туран, контролирующий восточный путь, приносивший ему баснословный доход, взимавшийся в виде пошлин с многочисленных караванов, утратил к тракту интерес, а вскоре и вовсе потерял над ним всякий контроль. Дорога запустела, провалилась местами и не подновлялась уже несколько десятилетий. Теперь здесь безраздельно хозяйничали хвонги, принадлежавшие к вендийским племенам.
Спор между Тураном и Вендией разгорелся из-за лесных угодий. Только на склонах этих гор рос драгоценный кедр, чья древесина высоко ценилась на всем пространстве от Аквилонии до Замбулы. Когда спрос на рынках на кедр возрос, жадный до золота Илдиз вспомнил о хвонгских горах и послал сюда лесорубов и войско, но встретил решительный отпор со стороны горцев, поддержанных вендийским владыкой. Непрекращающиеся стычки в приграничье разорили весь край, хвонги укрылись в горах, туранцы спустились в степи. В итоге, близилась неизбежная война.
К полудню Конан встретил на пути сбегающий с круч ручей и остановился на отдых. Он прилег в тени дикой яблони и, слушая веселый звон ручья, сам не заметил, как задремал. А когда проснулся, то не нашел ни коня, ни седла, ни дорогой вендийской сабли, изукрашенной самоцветами — еще один подарок Ракшаша… и даже плащ у него стянули. Кто-то весьма ловкий на руку обчистил киммерийца до нитки, оставив варвару только кинжал, да и то лишь потому, что не заметил его в спешке.
«Все, что дано одним человеком, всегда может отнять другой, — философски подумал Конан. Спасибо сапоги оставили.»
Искать пропажу не имело смысла. Киммериец исследовал оставленные вором следы и безнадежно махнул рукой — соперничать в беге с гир-канским рысаком он был не намерен. Но следы похитителя вели в ту же сторону, куда лежал путь киммерийца — и может, он еще и встретит обидчика. Выплеснув свой гнев с бурным потоком отборных проклятий, Конан скорым шагом направился на север, переходя временами на бег.
Вечером голодный и злой киммериец ежился у небольшого костра, недобрым словом поминая проклятого воришку и мечтая о сочном куске баранины с чесноком. Седельные сумки с припасами пропали вместе с седлом и со всем остальным. Спать пришлось лечь натощак.
На следующий день следы похитителя свернули в горы, и Конан, не задумываясь, оставил торную дорогу, горя желанием вернуть свое добро. Вверх по крутому склону уходила-едва приметная козья тропа в развалах осыпей, и варвар справедливо полагал, что с конем в поводу вор будет двигаться медленнее, и киммерийцу, выросшему в горах будет нетрудно его нагнать. То, что до перевала через кряж Хована ему оставалось идти еще не меньше суток, Конана ничуть не смущало — вон он, пик горы Ароват, виден, как на ладони; разве здесь потеряешься. Через гряду оно даже ближе будет.
Весь день киммериец карабкался по скалам, с чувством удовлетворения замечая, что неумолимо настигает грабителя. Гирканский жеребец, привыкший к просторам степей, упрямо не желал лезть в горы. Да еще вор, по глупости, навьючил на него всю поклажу и сам норовил влезть гнедому на спину, в то время как гордый иноходец не признавал иной ноши, кроме всадника и седла. Но даже к исходу вечера, Конан все еще отставал на несколько лиг. Устраиваться на ночь снова пришлось голодным, но в бодром настроении — завтра Конан непременно намеревался нагнать похитителя и посчитаться с подлым воришкой.
Однако и следующий день не принес киммерийцу успеха. Тропа пошла по гребню гряды, где место было достаточно ровное для иноходца, и гнусный вор предпочел скорее калечить ноги благородного животного, чем волочить свои по острым камням. Конан был в бешенстве. Он яростно ломал ветки колючего карагача, не обращая внимания на в кровь исцарапанные руки, и швырял их в огонь. Его желудок настойчиво требовал пищи и гудел, как войсковой барабан. Единственное, в чем Конан не испытывал нужды, так-это в воде. Прозрачных горных ручьев с чистейшей водой ледников здесь хватало. Но мысль о баранине с чесноком неотвязно преследовала киммерийца, наполняя слюной его рот.
«Почему именно с чесноком?» — поймал вдруг себя на мысли Конан и, весь напрягшись, чутко потянул носом воздух.
Спустя миг, сомнений у варвара не осталось, нюх у него был отменный; легкий порыв ветерка донес до Конана резкий чесночный запах, смешанный с горьковатым дымком. Мгновенно Конан оказался на ногах, словно сработавший механизм арбалета, и крадучись пошел против ветра. Запах усиливался и возбуждал аппетит киммерийца, но варвар не спешил — в таких делах он не привык действовать сломя голову.
Через несколько сотен шагов Конан приблизился к гребню, за которым начинался пологий спуск с горы. Каменный вал нависал здесь над склоном наподобие козырька, под которым можно было укрыться от ветра и непогоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14