Мужчина лет сорока с красным от ярости лицом, ураганом ворвался внутрь, дико огляделся. Он был в дорогом костюме с измазанным известкой рукавом — видно приложился к стене в подъезде. Очки в тонкой золотой оправе криво висели на мясистом коротком носу. Следом вбежали накачанные ребята — то ли охрана, то боевики, что, в сущности, одно и то же.
Мужчина отшвырнул ширму, она порхнула через всю комнату и накрыла все еще лежавшего на матрасе Корсакова. Лосев, в джинсах и кое-как застегнутой клетчатой рубашке, выступил вперед. Анюта, в трусиках и майке, жалась за его спиной.
— Это возмутительно, — дрожащим голосом начал Владик, — я не позволю…
Мужчина в очках вдруг сник и устало показал на него своим охранникам.
— Разберитесь.
Один из них, похожий на комод парень с татуированной шеей, всадил кулак Лосеву в живот, второй качок тут же огрел Владик по затылку и тот, сложившись пополам, рухнул на пол. Анюта бросилась вперед, вытянув пальцы и визжа, как сумасшедшая.
— Оставьте его, скоты.
Ее схватили за руки, стараясь держать крепко, но не причинять боли. Она извивалась, пыталась пнуть коленом, ударить головой.
— Прекрати немедленно, — сурово сказал мужчина, морщась от ее криков, — посмотри, на кого ты похожа, как ты себя ведешь?
— Это ты как себя ведешь? — завизжала Анюта, — ты думаешь, если денег вагон, то все можно?
— Не все, но почти, — назидательно подняв палец отозвался мужчина. — Уведите ее, а с этими я сейчас разберусь.
Анюта видимо хорошо знала, что в устах папочки значило обещание разобраться.
— Нет, не надо. Я пойду с тобой, только не трогай их. Они — художники.
— Вот этот художник? — папа подошел к лежащему на полу Владику и брезгливо тронул его носком ботинка, — встать! — неожиданно заорал он, багровея.
Лосев поднялся, опираясь рукой о стену. Лицо его было серым, изо рта текла слюна, дышал он с трудом, с всхлипом всасывая воздух.
— Нельзя ли потише? — попросил Корсаков, пытаясь выбраться из-под ширмы.
Папа, не обращая на него внимания, брезгливо взял Лосева за рубашку двумя пальцами и подтянул к себе.
— Это он художник? Это с ним ты спала? Или с обоими сразу? — он метнул косой взгляд в сторону ворочавшегося на матрасе Корсакова.
— Вы мне льстите, папа, — пробормотал Игорь, пытаясь завязать ботинки, — мои лучшие годы давно позади.
— Молчать! — рявкнул мужчина, и, обернувшись к дочери, спросил с горечью, — для этого я тебя кормил-поил, холил-лелеял? Ночей не спал…
— Бляди тебе спать не давали и рулетка, — Анюта, вывернувшись из рук телохранителей, бросилась к Владику. Ее снова поймали, оттащили к двери.
— …для того за границей училась, чтобы с патлатыми спидоносцами на помойке жить? — продолжал монолог папа.
Корсаков фыркнул — папа напомнил ему короля Лира в исполнении Юри Ярвета, когда тот обличал неблагодарных дочерей. Мужчина взглянул на него и дернул щекой — погоди, мол, и с тобой поговрим.
В дверях показался еще один мордоворот.
— Александр Александрович, там менты из местного отделения подъехали.
— Так заплати и пусть отваливают. Ну, что, пакостник, — папа брезгливо поглядел на Лосева, — как гадить, так мы первые, а как ответ держать — в кусты?
— Могу ответ… если угодно, я даже готов жениться на вашей дочери.
— Да-а? А моего согласия ты спросил? Родительского благословения ты спросил, змееныш помоечный?
— Я не понимаю, о чем вы, — слабо трепыхаясь в его руках, пролепетал Владик.
Корсаков скривился — Владик терял лицо, становясь похожим на нашкодившего кота, которого хозяин ухватил за шкирку.
— Сейчас поймешь, — Александр Александрович повлек за его рубашку на середину комнаты и, чуть отступив, скомандовал, — дай-ка ему еще, раз не понимает.
«Комод» резко выбросил кулак, приложив его Лосеву в глаз. Тот отлетел, влип в стену и сполз по ней, закатывая глаза.
— Подонки, убийцы, ненавижу, — закричала Анюта.
— Так, — удовлетворенно сказал Александр Александрович и обернулся к Корсакову, — ну, а ты кто такой? Тоже художник?
— Представьте себе, да.
— И что же мы рисуем?
— А вот, к примеру, — Игорь ткнул пальцем в портрет Анюты, висящий на стене.
Александр Александрович шагнул поближе. Корсаков увидел, как заходили желваки на его скулах. На портрете Анюта, обнаженная, сидела на полу по-турецки, в руках у нее горела свеча, трепетное пламя бросало резкие тени на ее тело, отражалось в зеленых глазах, смотревших из-под нахмуренных бровей. Александр Александрович пригнулся, разбирая подпись в углу холста.
— Вы Игорь Корсаков?
— Да, я — Игорь Корсаков.
Александр Александрович помолчал.
— Вам повезло — я видел ваши работы в галерее Эберхарда в Штутгарте. Иначе за то, что вы изобразили мою дочь в столь непотребном виде… — он сделал многозначительную паузу, — А что вы здесь делаете, позвольте узнать? Вы же художник с именем.
— Живу я здесь, папа, — ответил Корсаков.
— Не сметь обзывать меня отцом! — вновь разозлился Александр Александрович.
— Как угодно, я думал, что вам будет приятно.
Анюта истерически расхохоталась.
— Картину вашу я забираю, — непререкаемым тоном заявил Александр Александрович.
— Она не продается, — возразил Игорь.
— А не сказал, что покупаю, я сказал — забираю. Анна, он с тобой спал?
— Я попросил бы не оскорблять даму в моем присутствии, — заявил Корсаков.
— Он мой учитель! — внезапно сказала девушка.
— Учителей тебе буду выбирать я! — Александр Александрович обернулся к Игорю, — вон отсюда, или вам помочь?
— Зачем же, я и сам, — Корсаков тяжело встал с матраса, подхватил куртку, снял с гвоздя шляпу — настоящий ковбойский «стетсон», и вальяжно прошествовал к дверям, — пардон, забыл кое-что, — натянув шляпу поглубже, он обернулся к татуированному парню, — как здоровье, дружок?
— Не жалуюсь, — ухмыльнулся тот.
— Ну, это пока, — Игорь без замаха врезал ногой ему в пах, и, не теряя времени, добавил кулаком в лицо.
Парень, опрокинулся на спину, а Корсаков, приложив два пальца к полям шляпы, подмигнул Александру Александровичу. Взвизгнула Анюта, Игорь заметил летящую сбоку тень, но отреагировать не успел — темнота поглотила его, как лавина зазевавшегося лыжника.
Она пришла проводить тюремную карету, но лучше бы она этого не делала. Бритый наголо, в полосатой арестантской одежде, Корсаков старался не обращать внимания на любопытствующих — слишком давили кандалы, слишком тяжко гнула к земле арестантская роба. Причем, не столько тело, сколько душу.
Она, как всегда, не вышла из кареты, только отдернула занавеску. Корсаков увидел, как побледнело ее лицо, когда она нашла его в толпе ссыльных, и горько усмехнулся. Да, вид, конечно, непрезентабельный: обвислые усы, недельная щетина, цепь от ножных кандалов в руках… Уезжай, любовь моя, у нас все в прошлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Мужчина отшвырнул ширму, она порхнула через всю комнату и накрыла все еще лежавшего на матрасе Корсакова. Лосев, в джинсах и кое-как застегнутой клетчатой рубашке, выступил вперед. Анюта, в трусиках и майке, жалась за его спиной.
— Это возмутительно, — дрожащим голосом начал Владик, — я не позволю…
Мужчина в очках вдруг сник и устало показал на него своим охранникам.
— Разберитесь.
Один из них, похожий на комод парень с татуированной шеей, всадил кулак Лосеву в живот, второй качок тут же огрел Владик по затылку и тот, сложившись пополам, рухнул на пол. Анюта бросилась вперед, вытянув пальцы и визжа, как сумасшедшая.
— Оставьте его, скоты.
Ее схватили за руки, стараясь держать крепко, но не причинять боли. Она извивалась, пыталась пнуть коленом, ударить головой.
— Прекрати немедленно, — сурово сказал мужчина, морщась от ее криков, — посмотри, на кого ты похожа, как ты себя ведешь?
— Это ты как себя ведешь? — завизжала Анюта, — ты думаешь, если денег вагон, то все можно?
— Не все, но почти, — назидательно подняв палец отозвался мужчина. — Уведите ее, а с этими я сейчас разберусь.
Анюта видимо хорошо знала, что в устах папочки значило обещание разобраться.
— Нет, не надо. Я пойду с тобой, только не трогай их. Они — художники.
— Вот этот художник? — папа подошел к лежащему на полу Владику и брезгливо тронул его носком ботинка, — встать! — неожиданно заорал он, багровея.
Лосев поднялся, опираясь рукой о стену. Лицо его было серым, изо рта текла слюна, дышал он с трудом, с всхлипом всасывая воздух.
— Нельзя ли потише? — попросил Корсаков, пытаясь выбраться из-под ширмы.
Папа, не обращая на него внимания, брезгливо взял Лосева за рубашку двумя пальцами и подтянул к себе.
— Это он художник? Это с ним ты спала? Или с обоими сразу? — он метнул косой взгляд в сторону ворочавшегося на матрасе Корсакова.
— Вы мне льстите, папа, — пробормотал Игорь, пытаясь завязать ботинки, — мои лучшие годы давно позади.
— Молчать! — рявкнул мужчина, и, обернувшись к дочери, спросил с горечью, — для этого я тебя кормил-поил, холил-лелеял? Ночей не спал…
— Бляди тебе спать не давали и рулетка, — Анюта, вывернувшись из рук телохранителей, бросилась к Владику. Ее снова поймали, оттащили к двери.
— …для того за границей училась, чтобы с патлатыми спидоносцами на помойке жить? — продолжал монолог папа.
Корсаков фыркнул — папа напомнил ему короля Лира в исполнении Юри Ярвета, когда тот обличал неблагодарных дочерей. Мужчина взглянул на него и дернул щекой — погоди, мол, и с тобой поговрим.
В дверях показался еще один мордоворот.
— Александр Александрович, там менты из местного отделения подъехали.
— Так заплати и пусть отваливают. Ну, что, пакостник, — папа брезгливо поглядел на Лосева, — как гадить, так мы первые, а как ответ держать — в кусты?
— Могу ответ… если угодно, я даже готов жениться на вашей дочери.
— Да-а? А моего согласия ты спросил? Родительского благословения ты спросил, змееныш помоечный?
— Я не понимаю, о чем вы, — слабо трепыхаясь в его руках, пролепетал Владик.
Корсаков скривился — Владик терял лицо, становясь похожим на нашкодившего кота, которого хозяин ухватил за шкирку.
— Сейчас поймешь, — Александр Александрович повлек за его рубашку на середину комнаты и, чуть отступив, скомандовал, — дай-ка ему еще, раз не понимает.
«Комод» резко выбросил кулак, приложив его Лосеву в глаз. Тот отлетел, влип в стену и сполз по ней, закатывая глаза.
— Подонки, убийцы, ненавижу, — закричала Анюта.
— Так, — удовлетворенно сказал Александр Александрович и обернулся к Корсакову, — ну, а ты кто такой? Тоже художник?
— Представьте себе, да.
— И что же мы рисуем?
— А вот, к примеру, — Игорь ткнул пальцем в портрет Анюты, висящий на стене.
Александр Александрович шагнул поближе. Корсаков увидел, как заходили желваки на его скулах. На портрете Анюта, обнаженная, сидела на полу по-турецки, в руках у нее горела свеча, трепетное пламя бросало резкие тени на ее тело, отражалось в зеленых глазах, смотревших из-под нахмуренных бровей. Александр Александрович пригнулся, разбирая подпись в углу холста.
— Вы Игорь Корсаков?
— Да, я — Игорь Корсаков.
Александр Александрович помолчал.
— Вам повезло — я видел ваши работы в галерее Эберхарда в Штутгарте. Иначе за то, что вы изобразили мою дочь в столь непотребном виде… — он сделал многозначительную паузу, — А что вы здесь делаете, позвольте узнать? Вы же художник с именем.
— Живу я здесь, папа, — ответил Корсаков.
— Не сметь обзывать меня отцом! — вновь разозлился Александр Александрович.
— Как угодно, я думал, что вам будет приятно.
Анюта истерически расхохоталась.
— Картину вашу я забираю, — непререкаемым тоном заявил Александр Александрович.
— Она не продается, — возразил Игорь.
— А не сказал, что покупаю, я сказал — забираю. Анна, он с тобой спал?
— Я попросил бы не оскорблять даму в моем присутствии, — заявил Корсаков.
— Он мой учитель! — внезапно сказала девушка.
— Учителей тебе буду выбирать я! — Александр Александрович обернулся к Игорю, — вон отсюда, или вам помочь?
— Зачем же, я и сам, — Корсаков тяжело встал с матраса, подхватил куртку, снял с гвоздя шляпу — настоящий ковбойский «стетсон», и вальяжно прошествовал к дверям, — пардон, забыл кое-что, — натянув шляпу поглубже, он обернулся к татуированному парню, — как здоровье, дружок?
— Не жалуюсь, — ухмыльнулся тот.
— Ну, это пока, — Игорь без замаха врезал ногой ему в пах, и, не теряя времени, добавил кулаком в лицо.
Парень, опрокинулся на спину, а Корсаков, приложив два пальца к полям шляпы, подмигнул Александру Александровичу. Взвизгнула Анюта, Игорь заметил летящую сбоку тень, но отреагировать не успел — темнота поглотила его, как лавина зазевавшегося лыжника.
Она пришла проводить тюремную карету, но лучше бы она этого не делала. Бритый наголо, в полосатой арестантской одежде, Корсаков старался не обращать внимания на любопытствующих — слишком давили кандалы, слишком тяжко гнула к земле арестантская роба. Причем, не столько тело, сколько душу.
Она, как всегда, не вышла из кареты, только отдернула занавеску. Корсаков увидел, как побледнело ее лицо, когда она нашла его в толпе ссыльных, и горько усмехнулся. Да, вид, конечно, непрезентабельный: обвислые усы, недельная щетина, цепь от ножных кандалов в руках… Уезжай, любовь моя, у нас все в прошлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68