Если же решишь ты когда-нибудь снова сойтись со своим противником и вести с ним общие дела, то остерегайся во гневе сказать ему что-нибудь чересчур резкое, не то народ поднимет шум: «Негодяй! Перебежчик! Соглашатель!»
Так говорил Фриман, а бедняга Карл сидел ни жив, ни мертв, и в смятении не знал, то ли посмеяться ему над этим, то ли можно и нос задрать. Но тут кузнец Зифрид воскликнул:
— Поглядите-ка на наших говорунов, ишь, за нас речь держать не желали, а теперь говорят ну прямо как по писаному!
— Да, действительно,— сказал Бюрги,— но зато теперь у нас есть пополнение, крепкая молодая поросль. Я предлагаю принять парня в наш кружок стариков, и пусть он отныне присутствует на всех заседаниях!
— Правильно! Принимаем! — закричали все и принялись чокаться с Карлом. Он, немного ошарашенный, осушил полный стакан, и старики безропотно спустили ему эту дерзость ввиду торжественности момента.
После того как вся компания достаточно подкрепила свои силы плотным завтраком и пришла в себя от пережитого приключения, все разбрелись кто куда. Одни отправились немножко пострелять, другие — обозреть дары, выставленные в особом павильоне, и прочие достопримечательности. А Фриман пошел за дочерью и дамами, у которых она гостила. Ибо к обеду они должны были снова все собраться за столами, а столы были накрыты прямо в центре пиршественного зала, в непосредственной близости от трибуны. Они запомнили номера своих мест, и, весьма довольные, беззаботно разошлись в разные стороны.
Ровно в полдень многотысячное общество уселось, как обычно, за накрытые столы, причем, надо сказать, каждый день состав сотрапезников менялся. Сельские жители и горожане, мужчины и женщины, стар и млад, муж просвещенный и невежда — все весело расселись вперемешку и стали ждать, когда принесут суп, а сами тем временем принялись откупоривать бутылки и нарезать хлеб. Нигде не видно было хмурых физиономий,
нигде не слышно выкриков или визгливого смеха, повсюду распространялся равномерно мощный гул радостного пиршества, как ровный веселый плеск морской волны. Тут длинный стол — за ним сплошь стрелки, там — цветник сельских красавиц, а за третьим столом — встреча старых вояк со всех концов страны, которые с честью прошли все испытания, за четвертым — собрался целый городок, мужчины, женщины — все вперемешку. Это пышное застолье вмещало лишь половину всех собравшихся на праздник. Нескончаемый людской поток, столь же многочисленный, устремился по проходам и наполнял все помещение: вся эта толпа зрителей окружала трапезничающих живой волнующейся массой. Это были, хвала господу, осторожные и бережливые, те, кто прикинул, во что это может обойтись, и насытился уже за малые деньги где-то в другом месте, это та половина нации, которая устраивает себе все подешевле да попроще, в то время как другая ни в чем не знает меры; да еще всякие привереды, которым все не так — и кухня, и вилки; и наконец, бедняки и дети, которые поневоле должны были оставаться зрителями. Но первые не отпускали никаких дурных замечаний, а последние не мозолили глаза своими лохмотьями и не бросали сердитых взглядов. Напротив, I осторожные радовались неосторожности других, привереда, которому тарелка зеленого горошка в июне кажется нелепой, отходил в сторону, и настроение у него было не хуже, чем у бедняка, до которого тоже долетали эти соблазнительные запахи. Правда, порой кое-кого охватывала непростительная страсть к легкой добыче и можно было наблюдать, как какой-нибудь прижимистый ловкач безо всякого спросу норовил занять освободившееся местечко и принимался уплетать за обе щеки, не уплатив за это ни гроша. И хуже того: вследствие этого даже не происходил обмен любезностями, сопровождающийся удалением нарушителя из-за стола, и видеть это было грустно глазу, привыкшему к порядку.
Главный распорядитель празднества стоял перед широкими воротами на кухню и трубил в охотничий рожок, подавая сигнал для следующей перемены блюд. По этому знаку появлялся отряд служителей, которые, сделав весьма ловкий и искусный поворот, расходились в разные стороны — налево, направо, вперед. Один из таких служителей направился к столу, за которым
восседали стойкие и несгибаемые, а среди них Карл, Термина и ее подружки, не то кузины, не то тетки или что-то в этом роде. Старички как раз усердно слушали речь главного оратора, который взошел на трибуну, после того как барабанщик отбил звонкую дробь. Они сидели такие серьезные, собранные, вилки положили, все как один вытянулись в струнку и глядели твердо и непоколебимо, повернув головы к трибуне. Но они зарделись, как красны девицы, и переглянулись, когда оратор начал прямо со слов и выражений из речи Карла, упомянул семерых славных старцев, и уже отсюда стал вести свою речь. Только Карл ничего не слышал, так как потихоньку перекидывался шуточками с дамами, пока отец не пихнул его как следует, выказав тем самым свое неудовольствие. Когда оратор под бурные аплодисменты завершил свою речь, старички снова переглянулись. Уж сколько они собраний повидали, но впервые они сами сделались предметом целой речи; и они не решались глаз поднять, такое смущение овладело ими, хотя от счастья они чувствовали себя прямо на седьмом небе. Но как это обычно бывает в жизни, никто вокруг за столом не знал их и не подозревал, какие пророки своего отечества сидят у них под боком, так что их скромность в данном случае не пострадала. От удовольствия они потирали руки, а потом на радостях кинулись друг к дружке с рукопожатиями. А глаза светились: «Так держать! Вот сладкая награда за добродетель и неизменную добропорядочность!» Тут Кузер воскликнул:
— Вот мы сейчас радуемся, а ведь всё благодаря Карлу! Молодец парень! Сдается мне, что нам придется отдать ему кровать нашего Бюрги и небезызвестную куколку в придачу! А, что скажешь, Даниэль Фриман?
— Да,— сказал Пфистер,— я тоже боюсь, что ему придется таки купить у меня «Швейцарскую кровь», и выигрыш будет мой!
Но Фриман насупился и сказал:
— Если у кого язык хорошо подвешен, это еще не значит, что ему тут же и жену хорошую сосватают! В моем доме надо еще и руки хорошие иметь! И давайте, друзья, не будем шутить о предметах, к делу не относящихся!
Карл и Термина смутились и принялись с деланным равнодушием смотреть по сторонам. В этот момент раздался пушечный выстрел, который возвещал о новом
этапе соревнований и которого дожидалась вереница стрелков с винтовками в руках. В то же мгновение по всему ряду прогремели выстрелы; Карл встал из-за стола и, сказав, что хочет тоже наконец попытать счастья, направился к стрельбищу.
— Пусть он мне и не достанется, так пойду хоть погляжу на него!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Так говорил Фриман, а бедняга Карл сидел ни жив, ни мертв, и в смятении не знал, то ли посмеяться ему над этим, то ли можно и нос задрать. Но тут кузнец Зифрид воскликнул:
— Поглядите-ка на наших говорунов, ишь, за нас речь держать не желали, а теперь говорят ну прямо как по писаному!
— Да, действительно,— сказал Бюрги,— но зато теперь у нас есть пополнение, крепкая молодая поросль. Я предлагаю принять парня в наш кружок стариков, и пусть он отныне присутствует на всех заседаниях!
— Правильно! Принимаем! — закричали все и принялись чокаться с Карлом. Он, немного ошарашенный, осушил полный стакан, и старики безропотно спустили ему эту дерзость ввиду торжественности момента.
После того как вся компания достаточно подкрепила свои силы плотным завтраком и пришла в себя от пережитого приключения, все разбрелись кто куда. Одни отправились немножко пострелять, другие — обозреть дары, выставленные в особом павильоне, и прочие достопримечательности. А Фриман пошел за дочерью и дамами, у которых она гостила. Ибо к обеду они должны были снова все собраться за столами, а столы были накрыты прямо в центре пиршественного зала, в непосредственной близости от трибуны. Они запомнили номера своих мест, и, весьма довольные, беззаботно разошлись в разные стороны.
Ровно в полдень многотысячное общество уселось, как обычно, за накрытые столы, причем, надо сказать, каждый день состав сотрапезников менялся. Сельские жители и горожане, мужчины и женщины, стар и млад, муж просвещенный и невежда — все весело расселись вперемешку и стали ждать, когда принесут суп, а сами тем временем принялись откупоривать бутылки и нарезать хлеб. Нигде не видно было хмурых физиономий,
нигде не слышно выкриков или визгливого смеха, повсюду распространялся равномерно мощный гул радостного пиршества, как ровный веселый плеск морской волны. Тут длинный стол — за ним сплошь стрелки, там — цветник сельских красавиц, а за третьим столом — встреча старых вояк со всех концов страны, которые с честью прошли все испытания, за четвертым — собрался целый городок, мужчины, женщины — все вперемешку. Это пышное застолье вмещало лишь половину всех собравшихся на праздник. Нескончаемый людской поток, столь же многочисленный, устремился по проходам и наполнял все помещение: вся эта толпа зрителей окружала трапезничающих живой волнующейся массой. Это были, хвала господу, осторожные и бережливые, те, кто прикинул, во что это может обойтись, и насытился уже за малые деньги где-то в другом месте, это та половина нации, которая устраивает себе все подешевле да попроще, в то время как другая ни в чем не знает меры; да еще всякие привереды, которым все не так — и кухня, и вилки; и наконец, бедняки и дети, которые поневоле должны были оставаться зрителями. Но первые не отпускали никаких дурных замечаний, а последние не мозолили глаза своими лохмотьями и не бросали сердитых взглядов. Напротив, I осторожные радовались неосторожности других, привереда, которому тарелка зеленого горошка в июне кажется нелепой, отходил в сторону, и настроение у него было не хуже, чем у бедняка, до которого тоже долетали эти соблазнительные запахи. Правда, порой кое-кого охватывала непростительная страсть к легкой добыче и можно было наблюдать, как какой-нибудь прижимистый ловкач безо всякого спросу норовил занять освободившееся местечко и принимался уплетать за обе щеки, не уплатив за это ни гроша. И хуже того: вследствие этого даже не происходил обмен любезностями, сопровождающийся удалением нарушителя из-за стола, и видеть это было грустно глазу, привыкшему к порядку.
Главный распорядитель празднества стоял перед широкими воротами на кухню и трубил в охотничий рожок, подавая сигнал для следующей перемены блюд. По этому знаку появлялся отряд служителей, которые, сделав весьма ловкий и искусный поворот, расходились в разные стороны — налево, направо, вперед. Один из таких служителей направился к столу, за которым
восседали стойкие и несгибаемые, а среди них Карл, Термина и ее подружки, не то кузины, не то тетки или что-то в этом роде. Старички как раз усердно слушали речь главного оратора, который взошел на трибуну, после того как барабанщик отбил звонкую дробь. Они сидели такие серьезные, собранные, вилки положили, все как один вытянулись в струнку и глядели твердо и непоколебимо, повернув головы к трибуне. Но они зарделись, как красны девицы, и переглянулись, когда оратор начал прямо со слов и выражений из речи Карла, упомянул семерых славных старцев, и уже отсюда стал вести свою речь. Только Карл ничего не слышал, так как потихоньку перекидывался шуточками с дамами, пока отец не пихнул его как следует, выказав тем самым свое неудовольствие. Когда оратор под бурные аплодисменты завершил свою речь, старички снова переглянулись. Уж сколько они собраний повидали, но впервые они сами сделались предметом целой речи; и они не решались глаз поднять, такое смущение овладело ими, хотя от счастья они чувствовали себя прямо на седьмом небе. Но как это обычно бывает в жизни, никто вокруг за столом не знал их и не подозревал, какие пророки своего отечества сидят у них под боком, так что их скромность в данном случае не пострадала. От удовольствия они потирали руки, а потом на радостях кинулись друг к дружке с рукопожатиями. А глаза светились: «Так держать! Вот сладкая награда за добродетель и неизменную добропорядочность!» Тут Кузер воскликнул:
— Вот мы сейчас радуемся, а ведь всё благодаря Карлу! Молодец парень! Сдается мне, что нам придется отдать ему кровать нашего Бюрги и небезызвестную куколку в придачу! А, что скажешь, Даниэль Фриман?
— Да,— сказал Пфистер,— я тоже боюсь, что ему придется таки купить у меня «Швейцарскую кровь», и выигрыш будет мой!
Но Фриман насупился и сказал:
— Если у кого язык хорошо подвешен, это еще не значит, что ему тут же и жену хорошую сосватают! В моем доме надо еще и руки хорошие иметь! И давайте, друзья, не будем шутить о предметах, к делу не относящихся!
Карл и Термина смутились и принялись с деланным равнодушием смотреть по сторонам. В этот момент раздался пушечный выстрел, который возвещал о новом
этапе соревнований и которого дожидалась вереница стрелков с винтовками в руках. В то же мгновение по всему ряду прогремели выстрелы; Карл встал из-за стола и, сказав, что хочет тоже наконец попытать счастья, направился к стрельбищу.
— Пусть он мне и не достанется, так пойду хоть погляжу на него!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20