ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

А уж верховую лошадь занести — ведь врач мне сто раз говорил,— об этом я и не мечтаю — только знай плати. Вон, посмотрите, решил виноградный пресс новейшей конструкции построить, чтобы давить мускат — я его у себя на шпалерах выращиваю,— и, черт побери, едва ли в этом году смогу расплатиться! Но, слава богу, кредит мне еще дают!» — так говорит он, ловко вплетая в свою бол-Товню такие жалостные подробности, что бедные братья и старик отец уже не смеют и заикнуться о своих обстоятельствах и удаляются несолоно хлебавши, вдо-воль налюбовавшись его садом, его балконом, его хитроумнейшей давильней. И пойдут они за помощью к чужим людям, и безропотно заплатят высокие проценты, только бы не слушать больше эту болтовню. Дети его растут в шелку да бархате и вальяжной поход-кой разгуливают по городу. Они приносят бедненьким кузенам и кузинам небольшие подарки, а два раза в году приглашают к себе на обед, и для богатых детей это большая потеха, но как только гости, перестав робеть и смущаться, начинают слишком уж шалить, им Набивают карманы яблоками и отправляют домой. Дома
они рассказывают обо всем, что видели и что ели, и все подвергается строгой критике; ибо зависть и злоба переполняют души бедных невесток, что не мешает им, однако, заискивать перед состоятельными родственниками и расхваливать их наряды на все лады. Но вот — несчастье обрушивается на отца или на братьев, и богатому родственнику, чтобы избежать толков да пересудов ничего не остается, кроме как взять на себя все заботы. И он безропотно берет на себя эти заботы. Но тут-то и рвутся окончательно узы братского равноправия и любви! Братья и их дети становятся отныне рабами и слугами сего господина; из года в год их будут поучать да одергивать, и будут ходить они в грубой одежде да есть черствый хлеб, чтобы вернуть хоть малую долю того, что на них затрачено, а детей отправят в сиротские приюты и школы для бедных; правда, если у них хватает силенок, их заставят работать в господском доме, и будут они сидеть за столом в самом дальнем углу, не смея и пикнуть.
— Фу, ну что ты такое несешь! — воскликнула жена.— Неужто ты и вправду считаешь своего собственного сына таким негодяем? Почем ты знаешь, что именно его братьям на роду написано стать его слугами? Это им-то, которые сами не лаптем щи хлебают? Нет, честь свою мы блюсти умеем, нас, я думаю, богатой женитьбой с толку не собьешь, а мои добрые надежды сбудутся, вот увидишь!
— Я и не утверждаю,— возразил Хедигер,— что с нами все именно так и будет, но все равно, за внешним неравенством неизбежно появится и внутреннее; кто жаждет богатства, тот стремится стать выше себе подобных...
— Глупости! — перебила его жена, снимая со стола скатерть и вытряхивая крошки за окно,— ведь разве Фриман, обладатель немалого состояния, о котором мы сейчас спорим, перестал быть ровней нам, остальным? Разве вы не живете душа в душу, вас ведь водой не разольешь!
— Это совсем другое дело! — воскликнул мастер,— совсем другое! Он свое богатство добыл не хитростью и обманом и в лотерею не выиграл, а сорок лет честным трудом зарабатывал его по талеру. А потом — мы никакие не братья, Фриман и я, мы не вмешиваемся в дела друг друга, и впредь всегда будем так поступать, и это наш принцип! И в конце концов, он ведь не то что
другие прочие, он ведь к тому же — стойкий и несгибаемый. Но не будем без конца обсуждать столь незначительную разницу в достатке! Слава богу, среди нас нет баснословно богатых людей, наш достаток распределяется более-менее равномерно; но возьми малого, у которого не один миллион в кармане, который одержим жаждой власти,— и ты увидишь, какие бесчинства он творит! Вот, к примеру, наш прядильный король — он уж точно миллионов не считает, а все про него говорят, что он, дескать, плохой гражданин своего отечества, да и вообще сквалыга, потому .что он не заботится об общем благе. Он был бы хорошим гражданином, если бы, разбогатев, по-прежнему никому не мешал, был сам себе голова и жил бы, как живут все люди. А теперь представь себе, что такой вот богач рвется к политической власти, да прибавь ему толику обходительности, склонность сорить деньгами, и умение подать товар лицом, и пусть он строит дворцы и общественные |дания — тогда увидишь, какой ущерб нанесет он обществу и как испортит характер своего народа. И настанет такое время, когда в нашей стране, как и в других, скопятся большие деньги, которые никто не зарабатывал споим трудом,— вот тогда и придет пора схватиться с дьяволом, тогда и выяснится, прочна ли ткань и надежна ли краска на полотнище нашего знамени! Короче говоря, я не вижу, почему один из моих сыновей должен зариться на чужое добро, в которое он не вложил ни Талера. По-моему, это форменное мошенничество!
- Это мошенничество существует испокон веку,— рассмеялась жена,— и состоит оно в том, что двое нравятся друг другу и хотят пожениться! И тут уж вы своими громкими и суровыми речами ничего не сделаете! И между прочим, во всей этой комедии ты один в дураках и останешься; ведь мастер Фриман, как человек разумный, не хочет, чтобы ваши дети стали ровней. Но у детей-то, поди, своя политика, и они от нее не отступятся. Вот помяни мое слово, так оно и выйдет! - Пусть их,— сказал мастер,— это их дело; мое же дело — не потакать им, и покуда Карл несовершенно-летний, я своего согласия не дам!
Сделав сие дипломатическое заявление и прихватив свежий номер «Республиканца», он ретировался в свою "обитель духа". А жене его не терпелось поскорее поговорить с сыном, чтобы все у него как следует выведать; Но только теперь она заметила, что его давно уж и след
простыл — наверное, все эти семейные дебаты показались ему глупыми и никчемными, да и вообще ему было как-то неловко обсуждать с родителями свои любовные дела.
И поэтому значительно раньше обыкновенного сел он вечером в лодку и поплыл туда, где так часто бывал по вечерам. Но сколько он ни пел свою песенку — один раз даже до конца допел,— на берегу так никто и не появился, и проторчав в лодке против плотничьих мастерских больше часа в напрасном ожидании, он поплыл назад смущенный и подавленный, решив, что дела его, пожалуй, и впрямь плохи. В следующие четыре-пять вечеров Термина тоже не появлялась, и тогда Карл перестал поджидать изменницу — а он считал ее изменницей, ибо хотя и помнил об ее условии встречаться не чаще чем раз в месяц, увидел в нем всего лишь подготовку к окончательному расставанию; он сердился на неверную и грустил о ней. Для него поэтому оказалось очень кстати, что подошло время рекрутских учений для фланкеров, и он с одним своим приятелем фланкером зачастил по вечерам на стрельбище, чтобы хоть как-то поупражняться и научиться метко стрелять — это требовалось для подачи рапорта о зачислении в рекруты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20