Качнувшись назад, Ас-пан еле сумел удержаться, ухватившись за края телеги.
Слова Камки, ее твердость поразили его. Та ли это бессловесная тень, которую обижал всю жизнь? Не жалел, не ласкал, все не мог забыть до конца другую — из Сармоньке.
И она терпела, ходила поникшая, ни в чем не переча Сейчас он увидел другую женщину, может и не любящую, не забывшую обиды, но настоящего друга, увидел огонь в глазах, увидел силу характера, силу, готовую выдержать испытания жизни, и его крики и просьбы показались жалким кривлянием, шутовством. Он вспомнил слова красивой медсестры. «Терпите, ага. Настоящий подвиг — это когда победишь себя»,— сказала она.
Камка победила себя, победила старую боль, обиду ревность, оскорбленное женское самолюбие. Очередь за ним. Он должен стать по-настоящему другим человеком Ведь там, в ледяном безмолвии, он пережил и свою смерть, и свое второе рождение. И впереди жизнь, он ее начал, вот только выполнить долг перед Табунщиком надо.
Возле леса, совсем близко от аула, он окликнул жену
— Камка, ау, Камка, придержи немного!
— Ну что еще?
— Ты оставь меня здесь, а сама съезди за лопатой
— Зачем? — спросила недовольно.— Что ты забыл на кладбище?
— Я хочу похоронить принадлежавшее мне,— тихо сказал Аспан.
— А-а-а .. да, совсем забыла. Доктор ведь говорил...— Она засуетилась, стараясь избежать его взгляда, соскочила с телеги, подставила плечо.— Сойди осторожно, обними меня. Осторожно, вот так... Тебе не больно?
Как ребенок, он повис на спине жены, и она отнесла его к маленьким холмикам. Усадила бережно на нежную траву.
— Жди.— Вскочила на передок телеги и, нахлестывая лошадь, понеслась в аул.
Когда впервые коснулся телом земли, всего передернуло: «Точно — упал г коня, недаром хирург пословицу подходящую припомнил. И как холодна земля!»
Подтянул к себе курджун и пополз, волоча его за собой. Пока добрался до отцовской могилы, пот катил градом, заливая глаза
Аспан провел ладонью по лицу, почтил память родного
Ладонь стала мокрой. Сорвал молодую травинку, положил в рот, пожевал еще безвкусный нежный побег.
Со стороны аула послышалось тарахтение телеги, покатилось по дороге облачко пыли.
«Ах, моя бедняжка, летит как птица»,— впервые с нежностью и благодарностью подумал он о жене. Камка правила стоя, ветер трепал за спиной концы платка, и казалось, что белые крылья несут ее над землей.
Аспан не мог оторвать глаз от статной, устремленной вперед крылатой женщины — своей жены.
— Ты что так смотришь? — спросила она, торопливо поправляя растрепавшиеся косы.— Весь аул ждет тебя.
Аспан молчал.
— Ну, где копать?
— Копай возле отца и не бери слишком близко. Пусть останется и для меня место.
— Говоришь что попало.
— А ты научилась разговаривать дерзко. Женщина оперлась подбородком на черенок лопаты,
улыбнулась.
— Это я нарочно так, чтобы не разреветься.
Она отбросила прядь со лба, подоткнула высоко юбку и начала копать.
Ее стройные ноги поразили Аслана гладкостью и белизной; ее высокий стан гнулся легко, и черные волнистые волосы, рассыпавшись, то заслоняли лицо, то, ложась на спину тяжелой глянцевой волной, открывали изумленному взгляду Аслана смуглые, пылающие румянцем щеки, блестящие угольно-черные глаза.
Как же он не замечал двадцать лет, что лежащая в его объятиях женщина так хороша! Женившись неожиданно и постоянно гоняясь за лошадьми, он был слеп к ней, живущей рядом. Он тосковал по девушке с той стороны, не забывал первую любовь и этим ранил душу жены. Может, поэтому после рождения первенца Камка ходила будто незамужняя. Причины они не понимали и не спрашивали друг друга: почему?
Аспан был уверен, что, потеряв ноги, он потерял и свою мужскую силу, и это было, может„ главным мучением его бессонных ночей в больнице.
Но сейчас неожиданно он почувствовал то, что чувствовал давно с девушкой из Сармоньке. Он дрожал и задыхался, будто приподнимал одеяло любимой.
— Ой, что с тобой? — испуганно спросила Камка, вонзив лопату в землю.— У тебя, наверное, жар.
— Да, жар. Подойди ко мне, душа моя, и поцелуй меня в лоб
Камка опустилась перед ним на колени, и Аспан обнял ее мощными руками и прижал к себе так крепко, что она застонала
Навсегда запомнил Аспан запах влажной вскопанной земли, н крик жаворонка в вышине, и в ответ ему счастливый крик жены, и бледное небо в легких полупрозрачных перышках облаков, когда, положив голову на колени Камки, он лежал обессиленный, а она гладила его лицо, волосы, трогала пальцами губы; ее прохладные слезы капали как светлый благодатный дождь.
Они вместе закопали курджун, насыпали холм и воткнули курук.
..В снежном феврале Камка родила девочку, а через год, тоже в феврале, еще одну Росли они тихими и светлыми, как майский день. Младшая, Малика, уже девочкой поражала необычайной красотой и какой-то нездешней странностью речей и поступков Ночи напролет жгла лампу, сидя над книгами, а однажды Камка показала Аслану листочки, исписанные столбцами строчек. И каждая строчка оканчивалась похожими словами. Аспан сказал, что это называется «стихи», и не велел жене трогать листочки. «У девушек это бывает, но потом проходит»,— объяснил он испуганной жене
Два путника — управляющий отделением совхоза и зоотехник — двигаются по белой снежной долине Они спешат к плененным этими же снегами табунщикам Алатая.
Кони измучились до остервенения. Белый конь Амана время от времени, будто вспомнив, что он лихой жеребец, нелепо прыгает и тотчас проваливается в снег. Мудрый азбан зоотехника мощно таранит грудью бесконечную преграду, но и он в мыле.
Все же, судя по борозде, пересекающей долину, всадники прошли довольно большое расстояние. После полудня укрывавшие небо серые тучи разошлись, и появилось солнце. От его лучей снега засверкали, заиграли миллионами зеркальных осколков.
Но двое мужчин лишь надвинули ниже треухи, а белый жеребец, всхрапнув, вдруг шарахнулся в сторону и затих, тяжело дыша.
— Когда только исчезнет классовое различие,— пошутил зоотехник,— на сильного жеребца садится управляющий, вешает на него ружье, а я должен тащить лыжи и плестись за ним.
— Если он тебе так нравится, давай меняться,— мрачно ответил Аман,— меня устроит и твой азбан.
— Вы хотите сказать, что жигит украшает и стригунка, если садится на него?
— Как мне положиться на тебя, если ты все время меня подкусываешь! — обиделся всерьез Аман.
— В таком нелегком пути шутка лишь помогает. Но если мои слова не нравятся, я буду держать их при себе.
- Правильно сделаешь,— буркнул Аман.
— Если же говорить серьезно, то, думаю, нам полагается отдых. И им — тоже,— Эркин кивнул на коней.— Мой азбан изнемог. Даже следовать за вами становится все труднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Слова Камки, ее твердость поразили его. Та ли это бессловесная тень, которую обижал всю жизнь? Не жалел, не ласкал, все не мог забыть до конца другую — из Сармоньке.
И она терпела, ходила поникшая, ни в чем не переча Сейчас он увидел другую женщину, может и не любящую, не забывшую обиды, но настоящего друга, увидел огонь в глазах, увидел силу характера, силу, готовую выдержать испытания жизни, и его крики и просьбы показались жалким кривлянием, шутовством. Он вспомнил слова красивой медсестры. «Терпите, ага. Настоящий подвиг — это когда победишь себя»,— сказала она.
Камка победила себя, победила старую боль, обиду ревность, оскорбленное женское самолюбие. Очередь за ним. Он должен стать по-настоящему другим человеком Ведь там, в ледяном безмолвии, он пережил и свою смерть, и свое второе рождение. И впереди жизнь, он ее начал, вот только выполнить долг перед Табунщиком надо.
Возле леса, совсем близко от аула, он окликнул жену
— Камка, ау, Камка, придержи немного!
— Ну что еще?
— Ты оставь меня здесь, а сама съезди за лопатой
— Зачем? — спросила недовольно.— Что ты забыл на кладбище?
— Я хочу похоронить принадлежавшее мне,— тихо сказал Аспан.
— А-а-а .. да, совсем забыла. Доктор ведь говорил...— Она засуетилась, стараясь избежать его взгляда, соскочила с телеги, подставила плечо.— Сойди осторожно, обними меня. Осторожно, вот так... Тебе не больно?
Как ребенок, он повис на спине жены, и она отнесла его к маленьким холмикам. Усадила бережно на нежную траву.
— Жди.— Вскочила на передок телеги и, нахлестывая лошадь, понеслась в аул.
Когда впервые коснулся телом земли, всего передернуло: «Точно — упал г коня, недаром хирург пословицу подходящую припомнил. И как холодна земля!»
Подтянул к себе курджун и пополз, волоча его за собой. Пока добрался до отцовской могилы, пот катил градом, заливая глаза
Аспан провел ладонью по лицу, почтил память родного
Ладонь стала мокрой. Сорвал молодую травинку, положил в рот, пожевал еще безвкусный нежный побег.
Со стороны аула послышалось тарахтение телеги, покатилось по дороге облачко пыли.
«Ах, моя бедняжка, летит как птица»,— впервые с нежностью и благодарностью подумал он о жене. Камка правила стоя, ветер трепал за спиной концы платка, и казалось, что белые крылья несут ее над землей.
Аспан не мог оторвать глаз от статной, устремленной вперед крылатой женщины — своей жены.
— Ты что так смотришь? — спросила она, торопливо поправляя растрепавшиеся косы.— Весь аул ждет тебя.
Аспан молчал.
— Ну, где копать?
— Копай возле отца и не бери слишком близко. Пусть останется и для меня место.
— Говоришь что попало.
— А ты научилась разговаривать дерзко. Женщина оперлась подбородком на черенок лопаты,
улыбнулась.
— Это я нарочно так, чтобы не разреветься.
Она отбросила прядь со лба, подоткнула высоко юбку и начала копать.
Ее стройные ноги поразили Аслана гладкостью и белизной; ее высокий стан гнулся легко, и черные волнистые волосы, рассыпавшись, то заслоняли лицо, то, ложась на спину тяжелой глянцевой волной, открывали изумленному взгляду Аслана смуглые, пылающие румянцем щеки, блестящие угольно-черные глаза.
Как же он не замечал двадцать лет, что лежащая в его объятиях женщина так хороша! Женившись неожиданно и постоянно гоняясь за лошадьми, он был слеп к ней, живущей рядом. Он тосковал по девушке с той стороны, не забывал первую любовь и этим ранил душу жены. Может, поэтому после рождения первенца Камка ходила будто незамужняя. Причины они не понимали и не спрашивали друг друга: почему?
Аспан был уверен, что, потеряв ноги, он потерял и свою мужскую силу, и это было, может„ главным мучением его бессонных ночей в больнице.
Но сейчас неожиданно он почувствовал то, что чувствовал давно с девушкой из Сармоньке. Он дрожал и задыхался, будто приподнимал одеяло любимой.
— Ой, что с тобой? — испуганно спросила Камка, вонзив лопату в землю.— У тебя, наверное, жар.
— Да, жар. Подойди ко мне, душа моя, и поцелуй меня в лоб
Камка опустилась перед ним на колени, и Аспан обнял ее мощными руками и прижал к себе так крепко, что она застонала
Навсегда запомнил Аспан запах влажной вскопанной земли, н крик жаворонка в вышине, и в ответ ему счастливый крик жены, и бледное небо в легких полупрозрачных перышках облаков, когда, положив голову на колени Камки, он лежал обессиленный, а она гладила его лицо, волосы, трогала пальцами губы; ее прохладные слезы капали как светлый благодатный дождь.
Они вместе закопали курджун, насыпали холм и воткнули курук.
..В снежном феврале Камка родила девочку, а через год, тоже в феврале, еще одну Росли они тихими и светлыми, как майский день. Младшая, Малика, уже девочкой поражала необычайной красотой и какой-то нездешней странностью речей и поступков Ночи напролет жгла лампу, сидя над книгами, а однажды Камка показала Аслану листочки, исписанные столбцами строчек. И каждая строчка оканчивалась похожими словами. Аспан сказал, что это называется «стихи», и не велел жене трогать листочки. «У девушек это бывает, но потом проходит»,— объяснил он испуганной жене
Два путника — управляющий отделением совхоза и зоотехник — двигаются по белой снежной долине Они спешат к плененным этими же снегами табунщикам Алатая.
Кони измучились до остервенения. Белый конь Амана время от времени, будто вспомнив, что он лихой жеребец, нелепо прыгает и тотчас проваливается в снег. Мудрый азбан зоотехника мощно таранит грудью бесконечную преграду, но и он в мыле.
Все же, судя по борозде, пересекающей долину, всадники прошли довольно большое расстояние. После полудня укрывавшие небо серые тучи разошлись, и появилось солнце. От его лучей снега засверкали, заиграли миллионами зеркальных осколков.
Но двое мужчин лишь надвинули ниже треухи, а белый жеребец, всхрапнув, вдруг шарахнулся в сторону и затих, тяжело дыша.
— Когда только исчезнет классовое различие,— пошутил зоотехник,— на сильного жеребца садится управляющий, вешает на него ружье, а я должен тащить лыжи и плестись за ним.
— Если он тебе так нравится, давай меняться,— мрачно ответил Аман,— меня устроит и твой азбан.
— Вы хотите сказать, что жигит украшает и стригунка, если садится на него?
— Как мне положиться на тебя, если ты все время меня подкусываешь! — обиделся всерьез Аман.
— В таком нелегком пути шутка лишь помогает. Но если мои слова не нравятся, я буду держать их при себе.
- Правильно сделаешь,— буркнул Аман.
— Если же говорить серьезно, то, думаю, нам полагается отдых. И им — тоже,— Эркин кивнул на коней.— Мой азбан изнемог. Даже следовать за вами становится все труднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28