Вероятно, его прислал Сенечич. Он подошел к столу, за которым сидели Чедна, Розмари и Штраус. Хотя официант был не в форменном пиджаке, а лишь в белой выпущенной поверх брюк рубашке, он обливался потом з этот душный вечер.
— Что господа желают?
— Бутылку виски,— сказал Штраус,— лучше «Чивас».
— «Чиваса», к сожалению, нет. Могу предложить «Джонни Вокер» и «Балантайн».
— «Джонни Вокер»,— выбрал Штраус.— И немножко яда!
— Как прикажете!
Надо признать, у официанта было чувство юмора! Он подошел к моему столику:
— Для вас?
— Шахматы,— сказал я,— и бутылочку минеральной «Раденская — три сердца»...
— Шахматы? — удивился официант.— Ах, да! Сию минуту!— И, наклонившись, зашептал мне на ухо: — Я видел его. Подошел к грузовику, но меня прогнали, говорят: «Официантам тут нечего делать!» Его перенесли в дом, пока вы сидели в директорском кабинете. Врач осмотрел... Мне велели составить три стояла... а он лежит... Потом его увезли в больницу, для вскрытия... Значит, для вас шахматы и «Раденскую — три сердца»... Сию минуту...
Шахматная доска была большая, фигуры красивые. Истинное удовольствие заняться игрой, требующей напряженной работы мысли. Доску обрамляла ла инкрустация — виноградные листья и грозди.
«Не заключенные ли мастерили?— подумал я.— Может, именно над этими шахматами трудился Степан Прпич, коротая время в тюрьме?»
Нино играл осторожно. До пятого хода он молчал, затем, оторвав взгляд от доски и внимательно посмотрев на меня, спросил:
— Вы видели, как я похлопывал Юлиану по щекам?
— Как вы её били! — тихо с неприязнью поправил я.
— Похлопывал по щекам,— упрямо повторил парень.— Это не одно и то же.
— Неужели вы способны бить слабую, больную девушку? Давайте пощечины здоровым, тем, кто сильнее вас...
— Вы разговариваете со мной так, будто я убийца,— сдерживая ярость, произнес Нино.— Я не из тех людей, которые достойны презрения...
— Никто вас не презирает, и меньше всех я.— Я смягчил тон.— Напротив, все мы испытываем к вам определенную симпатию, нас тронула ваша забота о Юлиане. Потому-то я был потрясен, увидев, как вы «похлопываете по щекам» — так, кажется, вы это называете— вашу подругу.
— Ну... вам известно, что Юлиана больна...
— Известно! А вам известно, что... В конце концов, вы же интеллигентный человек... А ведете себя как ревнивый мальчишка!
Не выпуская из руки ферзя, Нино засмеялся. Это был смех человека, едва сдерживающего бешенство, смех, родившийся в тайниках человеческого сознания, тихий, почти беззвучный, смех, в котором чувствовались боль и презрение, этот смех меня обезоруживал — я не мог понять, что он скрывает.
— Ревнивый? Побойтесь бога! Я ревную?! К кому? К тому ловеласу? — Последнее, видимо, относилось к Ромео.— Неужели вы думаете, что на меня произвела впечатление его тирада о Джульетте? Неужели вы думаете, что он представлял себе настоящую Джульетту? Неужели вы думаете, что мне неизвестны шекспировские стихи? Вы помните, с какими словами он обратился к моей Юлиане?
Он смотрел на меня невидящим взором. Лицо, делавшее его похожим на Фернанделя, вдруг стало красивым.
— Я — как Сирано де Бержерак. Нас не украшают красота и страсть, нас красят разум и любовь. Я стану археологом, буду изучать оставленную человечеством память о себе... Но я человек, из плоти и крови, человек, который, с вашего позволения, знает, что такое любовь и верность...
Он замолчал, поставил ферзя именно на ту клетку, откуда, как я предполагал, он будет являть для меня наиболее серьезную угрозу, и продолжил:
— Кому не известна история Ромео и Джульетты?! Все влюбленные воображают себя Ромео и Джульеттой. Готовы жертвовать жизнью...
Как блестели его глаза! Этот человек, подумалось мне, убежден, что для своей Джульетты он Ромео. А может, он просто безумец? Дальнейший ход его рассуждений укрепил возникшее у меня подозрение.
— Неужели вы думаете, что я не знаю стихов, которые прочитал Ромео? Больше того, я знаю лучший перевод! А хотите в оригинале?
Now Romeo is belowd and loves again, Alike bewitched by the sharm of looks...
Я люблю Шекспира. Археология требует знания языков.
Английский я знаю почти как родной. Всего Шекспира я прочитал на английском. «Отелло» помню, наверное, целиком. Прочитать вам мои любимые строки? Послушайте:
Я черен, вот причина...
— Гм! Черный слон готовит вам сюрприз,—пробормотал я.
— Неважно! — усмехнулся Нино.— Шахматы — это игра. А жизнь есть жизнь. И мне придется вам объяснить, почему я бил Юлиану по щекам...
— Я лицо неофициальное,— казалось, я оправдывался,— и вы вовсе не обязаны передо мной исповедоваться...
— Я проверяю себя,— ответил юноша с улыбкой, так украшавшей его удлиненное лицо.— Мы с Юлианой... ну, как бы это сказать... мы любим друг друга... Внимание, я готовлю вам ловушку.— Он держал в руке белого слона.— Она ждала ребенка. Нашего! Понимаете? Мы студенты, оба из провинции. Юлиана выросла в патриархальной семье с Далматинских островов, они перебрались в Сплит, где под маминым крылышком и прошло ее детство. Затем она уехала в Загреб учиться... Она — будущий архитектор, я — будущий археолог... И оба бедны как церковные мыши... Я мечтал о том, как буду раскапывать древние города, а она — создавать новые. Знаете, есть у нас комнатушка под крышей, бывшая голубятня... Юлиана навела в ней уют... превратила в райский уголок...
«Как мысли о любви красят человека!» — подумалось мне.
— И все же то был не рай,—рассказывал Нино.—-Чистоту Юлиане удавалось поддерживать, однако от мышей мы избавиться не могли... Знаете, дом ужасно старый, построенный в незапамятные времена, он весь пропах мышами... Как-то ночью Юлиана шепнула: «Твоя рука!» Потом вскрикнула: «Мышь!» А это давал о себе знать наш ребенок...—Нино на секунду замолчал.— Я отвлекаю ваше внимание, предупреждаю: опять готовлю вам ловушку. Я неплохо играю в шахматы! — Он продолжал: — Ночи напролет мы с Юлианой думали, искали выход. Хотели оставить ребенка, хотя было очевидно, что для нас это почти невозможно... У меня брат в Белграде, врач... он отговаривал Юлиану... она была уже на четвертом месяце... Она упрямилась... Мой брат пытался, предупреждал о последствиях: потом она никогда не сможет стать матерью... Но Юлиана решила... Будьте внимательны, вам грозит мат...
— Велика важность! — Его рассказ занимал меня куда больше, чем шахматная партия.
— Ну и вот, операция была тяжелой. Юлиана потеряла много крови. Брат уговаривал нас пожить в Белграде. Мы выдержали неделю, а потом просто-напросто сбежали. В Белграде у нас еще были деньги... Но на возвращение в Загреб уже не осталось... Поэтому мы голосовали на шоссе... Нам хотелось поскорей вернуться в наш райский уголок на чердаке, к нашим мышам... Юлиане в машине стало хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Что господа желают?
— Бутылку виски,— сказал Штраус,— лучше «Чивас».
— «Чиваса», к сожалению, нет. Могу предложить «Джонни Вокер» и «Балантайн».
— «Джонни Вокер»,— выбрал Штраус.— И немножко яда!
— Как прикажете!
Надо признать, у официанта было чувство юмора! Он подошел к моему столику:
— Для вас?
— Шахматы,— сказал я,— и бутылочку минеральной «Раденская — три сердца»...
— Шахматы? — удивился официант.— Ах, да! Сию минуту!— И, наклонившись, зашептал мне на ухо: — Я видел его. Подошел к грузовику, но меня прогнали, говорят: «Официантам тут нечего делать!» Его перенесли в дом, пока вы сидели в директорском кабинете. Врач осмотрел... Мне велели составить три стояла... а он лежит... Потом его увезли в больницу, для вскрытия... Значит, для вас шахматы и «Раденскую — три сердца»... Сию минуту...
Шахматная доска была большая, фигуры красивые. Истинное удовольствие заняться игрой, требующей напряженной работы мысли. Доску обрамляла ла инкрустация — виноградные листья и грозди.
«Не заключенные ли мастерили?— подумал я.— Может, именно над этими шахматами трудился Степан Прпич, коротая время в тюрьме?»
Нино играл осторожно. До пятого хода он молчал, затем, оторвав взгляд от доски и внимательно посмотрев на меня, спросил:
— Вы видели, как я похлопывал Юлиану по щекам?
— Как вы её били! — тихо с неприязнью поправил я.
— Похлопывал по щекам,— упрямо повторил парень.— Это не одно и то же.
— Неужели вы способны бить слабую, больную девушку? Давайте пощечины здоровым, тем, кто сильнее вас...
— Вы разговариваете со мной так, будто я убийца,— сдерживая ярость, произнес Нино.— Я не из тех людей, которые достойны презрения...
— Никто вас не презирает, и меньше всех я.— Я смягчил тон.— Напротив, все мы испытываем к вам определенную симпатию, нас тронула ваша забота о Юлиане. Потому-то я был потрясен, увидев, как вы «похлопываете по щекам» — так, кажется, вы это называете— вашу подругу.
— Ну... вам известно, что Юлиана больна...
— Известно! А вам известно, что... В конце концов, вы же интеллигентный человек... А ведете себя как ревнивый мальчишка!
Не выпуская из руки ферзя, Нино засмеялся. Это был смех человека, едва сдерживающего бешенство, смех, родившийся в тайниках человеческого сознания, тихий, почти беззвучный, смех, в котором чувствовались боль и презрение, этот смех меня обезоруживал — я не мог понять, что он скрывает.
— Ревнивый? Побойтесь бога! Я ревную?! К кому? К тому ловеласу? — Последнее, видимо, относилось к Ромео.— Неужели вы думаете, что на меня произвела впечатление его тирада о Джульетте? Неужели вы думаете, что он представлял себе настоящую Джульетту? Неужели вы думаете, что мне неизвестны шекспировские стихи? Вы помните, с какими словами он обратился к моей Юлиане?
Он смотрел на меня невидящим взором. Лицо, делавшее его похожим на Фернанделя, вдруг стало красивым.
— Я — как Сирано де Бержерак. Нас не украшают красота и страсть, нас красят разум и любовь. Я стану археологом, буду изучать оставленную человечеством память о себе... Но я человек, из плоти и крови, человек, который, с вашего позволения, знает, что такое любовь и верность...
Он замолчал, поставил ферзя именно на ту клетку, откуда, как я предполагал, он будет являть для меня наиболее серьезную угрозу, и продолжил:
— Кому не известна история Ромео и Джульетты?! Все влюбленные воображают себя Ромео и Джульеттой. Готовы жертвовать жизнью...
Как блестели его глаза! Этот человек, подумалось мне, убежден, что для своей Джульетты он Ромео. А может, он просто безумец? Дальнейший ход его рассуждений укрепил возникшее у меня подозрение.
— Неужели вы думаете, что я не знаю стихов, которые прочитал Ромео? Больше того, я знаю лучший перевод! А хотите в оригинале?
Now Romeo is belowd and loves again, Alike bewitched by the sharm of looks...
Я люблю Шекспира. Археология требует знания языков.
Английский я знаю почти как родной. Всего Шекспира я прочитал на английском. «Отелло» помню, наверное, целиком. Прочитать вам мои любимые строки? Послушайте:
Я черен, вот причина...
— Гм! Черный слон готовит вам сюрприз,—пробормотал я.
— Неважно! — усмехнулся Нино.— Шахматы — это игра. А жизнь есть жизнь. И мне придется вам объяснить, почему я бил Юлиану по щекам...
— Я лицо неофициальное,— казалось, я оправдывался,— и вы вовсе не обязаны передо мной исповедоваться...
— Я проверяю себя,— ответил юноша с улыбкой, так украшавшей его удлиненное лицо.— Мы с Юлианой... ну, как бы это сказать... мы любим друг друга... Внимание, я готовлю вам ловушку.— Он держал в руке белого слона.— Она ждала ребенка. Нашего! Понимаете? Мы студенты, оба из провинции. Юлиана выросла в патриархальной семье с Далматинских островов, они перебрались в Сплит, где под маминым крылышком и прошло ее детство. Затем она уехала в Загреб учиться... Она — будущий архитектор, я — будущий археолог... И оба бедны как церковные мыши... Я мечтал о том, как буду раскапывать древние города, а она — создавать новые. Знаете, есть у нас комнатушка под крышей, бывшая голубятня... Юлиана навела в ней уют... превратила в райский уголок...
«Как мысли о любви красят человека!» — подумалось мне.
— И все же то был не рай,—рассказывал Нино.—-Чистоту Юлиане удавалось поддерживать, однако от мышей мы избавиться не могли... Знаете, дом ужасно старый, построенный в незапамятные времена, он весь пропах мышами... Как-то ночью Юлиана шепнула: «Твоя рука!» Потом вскрикнула: «Мышь!» А это давал о себе знать наш ребенок...—Нино на секунду замолчал.— Я отвлекаю ваше внимание, предупреждаю: опять готовлю вам ловушку. Я неплохо играю в шахматы! — Он продолжал: — Ночи напролет мы с Юлианой думали, искали выход. Хотели оставить ребенка, хотя было очевидно, что для нас это почти невозможно... У меня брат в Белграде, врач... он отговаривал Юлиану... она была уже на четвертом месяце... Она упрямилась... Мой брат пытался, предупреждал о последствиях: потом она никогда не сможет стать матерью... Но Юлиана решила... Будьте внимательны, вам грозит мат...
— Велика важность! — Его рассказ занимал меня куда больше, чем шахматная партия.
— Ну и вот, операция была тяжелой. Юлиана потеряла много крови. Брат уговаривал нас пожить в Белграде. Мы выдержали неделю, а потом просто-напросто сбежали. В Белграде у нас еще были деньги... Но на возвращение в Загреб уже не осталось... Поэтому мы голосовали на шоссе... Нам хотелось поскорей вернуться в наш райский уголок на чердаке, к нашим мышам... Юлиане в машине стало хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27