Тревожит именно так, как весной — и тоже без особой причины! — захватывает, берет тебя в плен такая же, как и в прошлом году, и в позапрошлом, и сколько ты помнишь себя, весенняя радость — бурная, неудержимая, необъятная. Тогда, весной, и неприятности даже кажутся не такими обидными. А осенью — радость будет немного спокойнее, потише.
Откуда оно, это щемящее беспокойство желтой осени? Может, оно появляется потому, что ты видишь, а если не видишь, то понимаешь душой, что с полей, честно отработав жатву, пошли уже на отдых коричневые, несколько выгоревшие за август, запыленные комбайны — пошли до следующего лета, до следующего года.
Может, еще потому, что человеческому глазу как-то непривычно видеть голое, опустевшее вдруг поле, которое всю весну и все лето так напряженно работало,— что ж, вид сжатой полосы вместе с радостью от законченной работы всегда, мне кажется, оставляет какую-то бередящую грусть, которую трудно бывает объяснить.
А может, просто потому, что каждый мимоходом видит, как в эти дни медленно, не спеша готовится к зиме, к долгой и сонливой зимовке вся природа, а в ней — каждый жучок, каждое живое зернышко выбирает себе самое удобное положение, чтобы не отлежать за зиму лапку или не натереть росток.
Еще недавно вот тут шуршало, шелестело, желтело, светилось, празднуя свое время, ласковое бабье лето. Были такие утра и вечера, когда даже казалось, что можно почувствовать на ощупь, как каждый новый день становится все короче и короче, как упруго струится, торопливо уходя, лето — шелестит мимо последних поздних мотыльков, мимо стогов соломы, мимо нас самих.
Потом похолодало — спохватилась осень, затянула тучами небо. А вот сегодня, после нескольких холодных дней октября, снова хозяйничает солнце и ласкается тихое-тихое
тепло — кажется даже, что бабье лето вернулось вновь, чтобы отнять у осени еще хоть пару дней.Деревья, до странной надоедливости спокойные, стоят по обеим сторонам дороги в солнечных лучах — такие тихие, что, сколько ни гляди на них, сколько ни напрягай глаза, все равно не увидишь, чтобы где-то шелохнулся хоть один листок...
Я и не заметил, как быстро приехал в Андреевщину: автобус привычно остановился возле магазина — я едва успел выскочить.Возле клуба, освещенный солнцем, бурлил пестрый цветок ребятишек в ярких пионерских галстуках. Одеты они по-праздничному, во все чистое, видно только что выглаженное — на белых кофточках девочек, на сорочках у мальчиков еще не разошлись складки. Возле забора девчата откручивают зеленые хвосты большущим морковинам и, принеся откуда-то ведро воды, старательно, в вытянутых руках, чтобы не испачкаться и не облить обувку, отмывают их от земли. Другие осторожно отламывают от огромных кочанов капусты светло-зеленые, побитые за дорогу, потертые в автобусах верхние листья — надо ведь, чтобы кочаны имели праздничный вид! Третьи поправляют на своих стендах экспонаты, которые, пока их довезли, тоже сдвинулись, перекосились.
И потом все это несут в темноватый, когда войдешь с улицы и покуда осмотришься, потесневший клуб, в котором и так уже негде ступить: высоким ровным льном, колосистой рожью, красивыми яблоками и спелыми помидорами, брюквой и даже патиссонами заставлены все уголки, все проходы.
В клубе сегодня важная выставка. В клубе сегодня еще более важное мероприятие — слет юннатов со всей Оршанщины. Потому и привезли в Андреевщину ребятишки из разных колхозов района экспонаты со своих пришкольных участков, выращенные и собранные их детскими руками, непривычными еще к тяжелой работе земледельца. Пускай себе где-нибудь на пришкольном участке урожай получился не такой, чтоб им можно было хвалиться, неважно, что они, может, на эту выставку попросили в колхозе самый большой кочан капусты или самую большую брюкву, которую ей-богу, один так и не поднимешь,— пускай себе! Пускай еще не совсем, может, сознательно будут они, дети, говорить на этом слете про свою любовь к земле, про свое уважение к нелегкому труду матерей и отцов — пускай! Пускай не
все участники прошлогоднего слета школьников — будущих хлеборобов района, который тоже проходил в Андреевщине, не совсем осознанно говорили и не совсем обдуманно призывали себя и своих сверстников остаться в колхозе, обещали пойти на поля и на фермы родной деревни — пускай! Не это важно.
Важно то, что в наше время, когда очень заметно стареют и остаются без молодежи наши деревни, проводятся вот такие торжества, как съезд будущих хлеборобов или слет юннатов. Ибо проблема, которая сегодня стоит перед всем сельским хозяйством республики, не миновала и колхоза «Большевик»: здесь тоже маловато молодежи — колхоз ведь под самым боком у Орши! А когда мало молодежи — понятно, мало бывает и свадеб, мало свадеб — мало и родин, мало родин — так откуда же тогда станут браться будущие заслуженные колхозники колхоза «Большевик»?
Нелегкой и долгой была дорога от плуга до пера. Но наши отцы и деды, занятые заботами о хлебе и о земле, порой сами не умея даже расписаться, отправляли по этой дороге и настойчиво учили своих детей — чтоб вывести их в люди.
Еще более тяжелой и еще более долгой, мне кажется, будет дорога назад — от пера к плугу.Все дальше и дальше от земли отходим мы, горожане в первом колене — те, кто когда-то приехал за знаниями в город да так и остался в нем. И чем дальше вживаемся в город, чем больше становится наша любовь к нему, тем чаще тревожит нас какая-то непонятная грусть, в которой трудно бывает разобраться и самому: грусть по узкой тропинке в жите, по костру на картофельном поле, по небольшой копне сена, в которой, усталому, так хорошо спится.
Казалось бы, чего проще: ты любишь город не менее своей деревни, так живи, пожалуйста, в нем, пользуйся всеми щедротами цивилизации, и к чему твоя непонятная тоска по какой-то деревне, которая нередко выглядит как бравада. А если уж тебе даже и в городской жизни не хватает именно твоей деревни — пожалуйста, поезжай туда, живи там, работай и не тревожь человечество своей настойчивой грустью по деревенской весне или по деревенской осени.
Но это, кажется, очень упрощенное решение не такой и простой, на мой взгляд, проблемы.Что ж, наверное, такова наша судьба, судьба деревенски-х горожан: мы все равно и в счастливой городской жизни будем вспоминать о деревне и тосковать о ней, с волне нием будем приезжать туда, но все равно оттуда будем возвращаться в город. В свой город домой Возвращаться, хотя нас, может, и будут упрекать за это люди, которым трудно понять такое настроение мол, грустишь по деревне, а жить туда не едешь..
Что ж, видимо, каждый и без этого знает, что возврата к прошлому уже нет, и потому не сопротивляется своей легкой грусти по знакомой с детства деревенской улице-да, пускай болит и своя улица, и своя деревня, и своя дорога домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Откуда оно, это щемящее беспокойство желтой осени? Может, оно появляется потому, что ты видишь, а если не видишь, то понимаешь душой, что с полей, честно отработав жатву, пошли уже на отдых коричневые, несколько выгоревшие за август, запыленные комбайны — пошли до следующего лета, до следующего года.
Может, еще потому, что человеческому глазу как-то непривычно видеть голое, опустевшее вдруг поле, которое всю весну и все лето так напряженно работало,— что ж, вид сжатой полосы вместе с радостью от законченной работы всегда, мне кажется, оставляет какую-то бередящую грусть, которую трудно бывает объяснить.
А может, просто потому, что каждый мимоходом видит, как в эти дни медленно, не спеша готовится к зиме, к долгой и сонливой зимовке вся природа, а в ней — каждый жучок, каждое живое зернышко выбирает себе самое удобное положение, чтобы не отлежать за зиму лапку или не натереть росток.
Еще недавно вот тут шуршало, шелестело, желтело, светилось, празднуя свое время, ласковое бабье лето. Были такие утра и вечера, когда даже казалось, что можно почувствовать на ощупь, как каждый новый день становится все короче и короче, как упруго струится, торопливо уходя, лето — шелестит мимо последних поздних мотыльков, мимо стогов соломы, мимо нас самих.
Потом похолодало — спохватилась осень, затянула тучами небо. А вот сегодня, после нескольких холодных дней октября, снова хозяйничает солнце и ласкается тихое-тихое
тепло — кажется даже, что бабье лето вернулось вновь, чтобы отнять у осени еще хоть пару дней.Деревья, до странной надоедливости спокойные, стоят по обеим сторонам дороги в солнечных лучах — такие тихие, что, сколько ни гляди на них, сколько ни напрягай глаза, все равно не увидишь, чтобы где-то шелохнулся хоть один листок...
Я и не заметил, как быстро приехал в Андреевщину: автобус привычно остановился возле магазина — я едва успел выскочить.Возле клуба, освещенный солнцем, бурлил пестрый цветок ребятишек в ярких пионерских галстуках. Одеты они по-праздничному, во все чистое, видно только что выглаженное — на белых кофточках девочек, на сорочках у мальчиков еще не разошлись складки. Возле забора девчата откручивают зеленые хвосты большущим морковинам и, принеся откуда-то ведро воды, старательно, в вытянутых руках, чтобы не испачкаться и не облить обувку, отмывают их от земли. Другие осторожно отламывают от огромных кочанов капусты светло-зеленые, побитые за дорогу, потертые в автобусах верхние листья — надо ведь, чтобы кочаны имели праздничный вид! Третьи поправляют на своих стендах экспонаты, которые, пока их довезли, тоже сдвинулись, перекосились.
И потом все это несут в темноватый, когда войдешь с улицы и покуда осмотришься, потесневший клуб, в котором и так уже негде ступить: высоким ровным льном, колосистой рожью, красивыми яблоками и спелыми помидорами, брюквой и даже патиссонами заставлены все уголки, все проходы.
В клубе сегодня важная выставка. В клубе сегодня еще более важное мероприятие — слет юннатов со всей Оршанщины. Потому и привезли в Андреевщину ребятишки из разных колхозов района экспонаты со своих пришкольных участков, выращенные и собранные их детскими руками, непривычными еще к тяжелой работе земледельца. Пускай себе где-нибудь на пришкольном участке урожай получился не такой, чтоб им можно было хвалиться, неважно, что они, может, на эту выставку попросили в колхозе самый большой кочан капусты или самую большую брюкву, которую ей-богу, один так и не поднимешь,— пускай себе! Пускай еще не совсем, может, сознательно будут они, дети, говорить на этом слете про свою любовь к земле, про свое уважение к нелегкому труду матерей и отцов — пускай! Пускай не
все участники прошлогоднего слета школьников — будущих хлеборобов района, который тоже проходил в Андреевщине, не совсем осознанно говорили и не совсем обдуманно призывали себя и своих сверстников остаться в колхозе, обещали пойти на поля и на фермы родной деревни — пускай! Не это важно.
Важно то, что в наше время, когда очень заметно стареют и остаются без молодежи наши деревни, проводятся вот такие торжества, как съезд будущих хлеборобов или слет юннатов. Ибо проблема, которая сегодня стоит перед всем сельским хозяйством республики, не миновала и колхоза «Большевик»: здесь тоже маловато молодежи — колхоз ведь под самым боком у Орши! А когда мало молодежи — понятно, мало бывает и свадеб, мало свадеб — мало и родин, мало родин — так откуда же тогда станут браться будущие заслуженные колхозники колхоза «Большевик»?
Нелегкой и долгой была дорога от плуга до пера. Но наши отцы и деды, занятые заботами о хлебе и о земле, порой сами не умея даже расписаться, отправляли по этой дороге и настойчиво учили своих детей — чтоб вывести их в люди.
Еще более тяжелой и еще более долгой, мне кажется, будет дорога назад — от пера к плугу.Все дальше и дальше от земли отходим мы, горожане в первом колене — те, кто когда-то приехал за знаниями в город да так и остался в нем. И чем дальше вживаемся в город, чем больше становится наша любовь к нему, тем чаще тревожит нас какая-то непонятная грусть, в которой трудно бывает разобраться и самому: грусть по узкой тропинке в жите, по костру на картофельном поле, по небольшой копне сена, в которой, усталому, так хорошо спится.
Казалось бы, чего проще: ты любишь город не менее своей деревни, так живи, пожалуйста, в нем, пользуйся всеми щедротами цивилизации, и к чему твоя непонятная тоска по какой-то деревне, которая нередко выглядит как бравада. А если уж тебе даже и в городской жизни не хватает именно твоей деревни — пожалуйста, поезжай туда, живи там, работай и не тревожь человечество своей настойчивой грустью по деревенской весне или по деревенской осени.
Но это, кажется, очень упрощенное решение не такой и простой, на мой взгляд, проблемы.Что ж, наверное, такова наша судьба, судьба деревенски-х горожан: мы все равно и в счастливой городской жизни будем вспоминать о деревне и тосковать о ней, с волне нием будем приезжать туда, но все равно оттуда будем возвращаться в город. В свой город домой Возвращаться, хотя нас, может, и будут упрекать за это люди, которым трудно понять такое настроение мол, грустишь по деревне, а жить туда не едешь..
Что ж, видимо, каждый и без этого знает, что возврата к прошлому уже нет, и потому не сопротивляется своей легкой грусти по знакомой с детства деревенской улице-да, пускай болит и своя улица, и своя деревня, и своя дорога домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43