Как, впрочем, и Джефри, когда я коснулся его.
— Как вы думаете — почему? — жёстко спросил я.
На его лице заиграла улыбка. Я не мог смотреть на это.
— Мы скоро выясним это, — ответил он. — Мы не можем поглощать людей, которые не сознают себя как часть природного процесса. Бели они придерживаются мысли, что человек есть что-то отдельное, их клетки приходят в антагонизм с нашими, и поглощения не происходит.
— Вы хотите сказать, что вы можете… э-э, поглощать только интеллектуалов?
— Именно так. С животными — другое дело. Их сознание уже само по себе является природным процессом; в этом случае не возникает никаких препятствий.
По-моему, именно в данный момент Джефри скаканул с балкона в кусты. Он бодро вскочил на ноги, и мы увидели, как его массивная фигура быстро удаляется в сторону дороги.
— Если честно, то думаю, что я ничего не понял, — сказал я, в надежде выиграть время. — И я не считаю, что и сейчас что-либо понимаю.
Сказать по правде, я чувствовал себя таким разбитым, что, казалось, тюрьма водила вокруг нас хоровод. Этот псевдочеловек напугал меня гораздо больше, чем я думал, меня можно напугать. Ни жив, ни мёртв, я трясся от ледянящего кровь ужаса.
— Я ничего не понял относительно поглощения только интеллектуалов, — наугад сказал я.
На этот раз он даже не потрудился открыть для ответа рот.
— Интеллект подразумевает более полное осмысление происходящего. В настоящее время единственным интеллектуальным путём понимания, или осмысления, как вам будет угодно, является только одно — Галингва. Я могу освобождать клетки только тех, кто владеет этим соматическим инструментом. Тех, чьё биохимическое рабство уже деформировано им.
Случай с Дже Регардом высвободил способности, дремавшие в инкубационном периоде в каждом Галингва-говорящем по всей Галактике. В настоящее время и на Инисфаре предпринят громадный шаг, правда неожиданный, и все же это высшая точка использования Галингва.
— Таким образом, — подытожил я, чувствуя себя гораздо лучше, вникая в тонкости, — вы — следующий эволюционный шаг, как и предсказывал Пальмира в теории Параэволюции?
— Грубо говоря, да, — согласился он. — Я знаю, о чём говорит Пальмира. Каждая моя клеточка обладает своим особым даром, поэтому я не зависим от закрепощённой человеческой формы, которая оказывает губительное воздействие на все многоклеточные существа, жившие до меня.
Я покачал головой.
— По мне, это не прогресс, а регресс, — попытался атаковать я. — Человек — прежде всего сложный генный улей. Вы говорите, что можете существовать на уровне отдельных клеток. Но ведь единичные клетки — это всего лишь ранняя форма жизни.
— Все мои клетки — мыслящие, — подчеркнул он. — А это совершенно другое. Гены выстраиваются в клетки, а клетки — в генные ульи, называемые человеком, для того, чтобы развивать свои возможности, не человеческие. Идея развития человеческого бытия — просто антропоморфическая концепция. Теперь клетки покончили с этой формой, называемой человеком; он исчерпал свои возможности, а клетки призваны стать более высокой ступенью развития.
Пожалуй, на это утверждение трудно найти контраргумент. Поэтому я сидел тихо, потягивая вино и наблюдая, как увеличиваются тени, отбрасываемые горами и деревьями.
Внутри меня все ещё блуждал холод, но я уже не трясся.
— Вы что, не хотите ни о чём меня спросить? — поразился Герунд.
Интересно все же наблюдать, как удивляется чудовище.
— Нет, почему же. Мне хотелось бы знать только одно — вы счастливы?
Тишина — такая же, как тени, — простёрлась до самого горизонта.
— Я имел в виду, — продолжил я развивать свою мысль, — что, если бы я умел моделировать новые формы жизни, я бы попытался сделать что-то более счастливое, чем человек. Вообще-то мы, люди — загадочные существа, поскольку счастливые моменты нашей жизни приходятся на то время, когда мы к чему-либо стремимся; когда же цель достигнута — раз — и мы опять не находим себе места. В этом неудовлетворении — суть, данная Богом, ибо удовлетворение присуще только пасущейся скотине, которая, невзирая на последствия, поедает улиток вместе с травой. Но, чем разумнее человек, тем в большей степени подвержен он сомнениям; и наоборот: чем он глупее, тем быстрее он довольствуется тем, что имеет. Поэтому я спрашиваю вас ещё раз: вы счастливы?
— Да. И не один я; нас трое — Регард, Сиро и Герунд. Два последних в течение долгих лет боролись за то, чтобы слиться воедино — к чему и стремится все человечество, и, наконец, они нашли то, что искали — наиболее полная интеграция, более тесная, чем когда-либо существовавшая. То, что люди инстинктивно ищут, мы инстинктивно имеем. Мы — совершенство. Мы всегда будем счастливы — не важно, скольких людей мы ещё поглотим.
Стараясь говорить твёрдо, я сказал:
— Тогда начинайте поглощать меня. В конце концов вы сами этого желаете.
— Возможно, что все человеческие клетки подпадут под новый режим, — отвечал Герунд. — Но прежде всего необходимо, чтобы то, что должно произойти, люди приняли с тем, чтобы смягчить то, что уже смягчено Галингва. Все должны знать, что мы проводим процесс поглощения. А это — ваша задача, Вы — цивилизованный человек. Для начала, вы должны написать Пальмире о том, что произошло. Уверен, что он заинтересуется.
Он замолчал. К воротам тюрьмы подъезжали три машины. У Джефри всё-таки хватило интеллекта, чтобы обратиться в полицию.
— Предположим, что я не стану помогать вам? — спросил я. — Почему я должен подгонять процесс вымирания человека? Допустим также, что я ознакомил Галактический Совет с правдой, что позволит им разорвать весь остров на кусочки. Это проще всего — избавиться! — самое простое дело — разрушать.
Неожиданно вокруг нас появились бабочки. Много бабочек. Раздражённо отмахиваясь от них, я опрокинул бутылку с вином. Тысячи бабочек порхали, шурша, как бумагой, крыльями. Небо потемнело от них. Даже самое интенсивное размахивание руками не испугало насекомых.
— Что это? — лопотал Герунд.
Я впервые увидел, как он меняет форму, когда у него выросло что-то, чем он отмахивался от этих изящных, грациозных созданий. Меня затошнило. Я прилагал огромные усилия, чтобы держать себя в руках.
— Так эти существа сознают природу, — издевался я. — Вам следует наслаждаться представлением. Это бабочки — Притворные Леди — тысячами совершают миграции. Здесь они часто останавливаются. А этот горячий ветер, который мы называем “мармтан”, приносит их с востока, через океан, с континента.
Я слышал, как люди уже бежали по лестнице. Они поступят надлежащим образом с этой тварью, чьи разумные речи так контрастировали с отталкивающим обликом.
Я продолжал, громко разглагольствуя, стараясь заглушить звук шагов и, по возможности, застать Герунда врасплох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Как вы думаете — почему? — жёстко спросил я.
На его лице заиграла улыбка. Я не мог смотреть на это.
— Мы скоро выясним это, — ответил он. — Мы не можем поглощать людей, которые не сознают себя как часть природного процесса. Бели они придерживаются мысли, что человек есть что-то отдельное, их клетки приходят в антагонизм с нашими, и поглощения не происходит.
— Вы хотите сказать, что вы можете… э-э, поглощать только интеллектуалов?
— Именно так. С животными — другое дело. Их сознание уже само по себе является природным процессом; в этом случае не возникает никаких препятствий.
По-моему, именно в данный момент Джефри скаканул с балкона в кусты. Он бодро вскочил на ноги, и мы увидели, как его массивная фигура быстро удаляется в сторону дороги.
— Если честно, то думаю, что я ничего не понял, — сказал я, в надежде выиграть время. — И я не считаю, что и сейчас что-либо понимаю.
Сказать по правде, я чувствовал себя таким разбитым, что, казалось, тюрьма водила вокруг нас хоровод. Этот псевдочеловек напугал меня гораздо больше, чем я думал, меня можно напугать. Ни жив, ни мёртв, я трясся от ледянящего кровь ужаса.
— Я ничего не понял относительно поглощения только интеллектуалов, — наугад сказал я.
На этот раз он даже не потрудился открыть для ответа рот.
— Интеллект подразумевает более полное осмысление происходящего. В настоящее время единственным интеллектуальным путём понимания, или осмысления, как вам будет угодно, является только одно — Галингва. Я могу освобождать клетки только тех, кто владеет этим соматическим инструментом. Тех, чьё биохимическое рабство уже деформировано им.
Случай с Дже Регардом высвободил способности, дремавшие в инкубационном периоде в каждом Галингва-говорящем по всей Галактике. В настоящее время и на Инисфаре предпринят громадный шаг, правда неожиданный, и все же это высшая точка использования Галингва.
— Таким образом, — подытожил я, чувствуя себя гораздо лучше, вникая в тонкости, — вы — следующий эволюционный шаг, как и предсказывал Пальмира в теории Параэволюции?
— Грубо говоря, да, — согласился он. — Я знаю, о чём говорит Пальмира. Каждая моя клеточка обладает своим особым даром, поэтому я не зависим от закрепощённой человеческой формы, которая оказывает губительное воздействие на все многоклеточные существа, жившие до меня.
Я покачал головой.
— По мне, это не прогресс, а регресс, — попытался атаковать я. — Человек — прежде всего сложный генный улей. Вы говорите, что можете существовать на уровне отдельных клеток. Но ведь единичные клетки — это всего лишь ранняя форма жизни.
— Все мои клетки — мыслящие, — подчеркнул он. — А это совершенно другое. Гены выстраиваются в клетки, а клетки — в генные ульи, называемые человеком, для того, чтобы развивать свои возможности, не человеческие. Идея развития человеческого бытия — просто антропоморфическая концепция. Теперь клетки покончили с этой формой, называемой человеком; он исчерпал свои возможности, а клетки призваны стать более высокой ступенью развития.
Пожалуй, на это утверждение трудно найти контраргумент. Поэтому я сидел тихо, потягивая вино и наблюдая, как увеличиваются тени, отбрасываемые горами и деревьями.
Внутри меня все ещё блуждал холод, но я уже не трясся.
— Вы что, не хотите ни о чём меня спросить? — поразился Герунд.
Интересно все же наблюдать, как удивляется чудовище.
— Нет, почему же. Мне хотелось бы знать только одно — вы счастливы?
Тишина — такая же, как тени, — простёрлась до самого горизонта.
— Я имел в виду, — продолжил я развивать свою мысль, — что, если бы я умел моделировать новые формы жизни, я бы попытался сделать что-то более счастливое, чем человек. Вообще-то мы, люди — загадочные существа, поскольку счастливые моменты нашей жизни приходятся на то время, когда мы к чему-либо стремимся; когда же цель достигнута — раз — и мы опять не находим себе места. В этом неудовлетворении — суть, данная Богом, ибо удовлетворение присуще только пасущейся скотине, которая, невзирая на последствия, поедает улиток вместе с травой. Но, чем разумнее человек, тем в большей степени подвержен он сомнениям; и наоборот: чем он глупее, тем быстрее он довольствуется тем, что имеет. Поэтому я спрашиваю вас ещё раз: вы счастливы?
— Да. И не один я; нас трое — Регард, Сиро и Герунд. Два последних в течение долгих лет боролись за то, чтобы слиться воедино — к чему и стремится все человечество, и, наконец, они нашли то, что искали — наиболее полная интеграция, более тесная, чем когда-либо существовавшая. То, что люди инстинктивно ищут, мы инстинктивно имеем. Мы — совершенство. Мы всегда будем счастливы — не важно, скольких людей мы ещё поглотим.
Стараясь говорить твёрдо, я сказал:
— Тогда начинайте поглощать меня. В конце концов вы сами этого желаете.
— Возможно, что все человеческие клетки подпадут под новый режим, — отвечал Герунд. — Но прежде всего необходимо, чтобы то, что должно произойти, люди приняли с тем, чтобы смягчить то, что уже смягчено Галингва. Все должны знать, что мы проводим процесс поглощения. А это — ваша задача, Вы — цивилизованный человек. Для начала, вы должны написать Пальмире о том, что произошло. Уверен, что он заинтересуется.
Он замолчал. К воротам тюрьмы подъезжали три машины. У Джефри всё-таки хватило интеллекта, чтобы обратиться в полицию.
— Предположим, что я не стану помогать вам? — спросил я. — Почему я должен подгонять процесс вымирания человека? Допустим также, что я ознакомил Галактический Совет с правдой, что позволит им разорвать весь остров на кусочки. Это проще всего — избавиться! — самое простое дело — разрушать.
Неожиданно вокруг нас появились бабочки. Много бабочек. Раздражённо отмахиваясь от них, я опрокинул бутылку с вином. Тысячи бабочек порхали, шурша, как бумагой, крыльями. Небо потемнело от них. Даже самое интенсивное размахивание руками не испугало насекомых.
— Что это? — лопотал Герунд.
Я впервые увидел, как он меняет форму, когда у него выросло что-то, чем он отмахивался от этих изящных, грациозных созданий. Меня затошнило. Я прилагал огромные усилия, чтобы держать себя в руках.
— Так эти существа сознают природу, — издевался я. — Вам следует наслаждаться представлением. Это бабочки — Притворные Леди — тысячами совершают миграции. Здесь они часто останавливаются. А этот горячий ветер, который мы называем “мармтан”, приносит их с востока, через океан, с континента.
Я слышал, как люди уже бежали по лестнице. Они поступят надлежащим образом с этой тварью, чьи разумные речи так контрастировали с отталкивающим обликом.
Я продолжал, громко разглагольствуя, стараясь заглушить звук шагов и, по возможности, застать Герунда врасплох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51