Занимается сейчас проблемами объемного телевидения. Работы засекречены".
Полковник жирно подчеркнул красным карандашом две последние строчки документа и на полях написал: "Проект «Аргус». Подумал, тоже подчеркнул — дважды и поставил вопросительный знак.
…А капитан в это время разговаривал с начальником госпиталя, которого подняли с постели и экстренно доставили сюда. Медицинский майор сообщил, что состояние пострадавшего не внушает опасений, вывих вправлен и через пару дней больного можно будет выписать.
— Вы отвечаете за него головой, — сурово сказал капитан. — Если даже муха влетит или вылетит из палаты незамеченной…
В это время на улице Ренана грянул второй взрыв. Фасадная стена наклонилась и рухнула, открывая внутренность здания. Металлическая ажурная башня, венчавшая купол, взвилась в воздух и упала.
Полковник подкатил, как и обещал, через полчаса. Подшефный и начальник госпиталя ожидали его в вестибюле. Медицинский майор повел их к палате, где лежал Бертон, предупредительно распахнул дверь и щелкнул выключателем. Все трое ошеломленно застыли на пороге: койка пуста, окна настежь, в палате никого…
1. ТАЙНЫЕ СЕТИ
А под водой — неизвестный путь. -
Путь, затерявшийся в млечном свете,
Прямо ведет их, не дав свернуть,
В тайно расставленные сети.
Ян Нибор
Бертона поместили в палату на первом этаже, маленькую, уютную. В белом фарфоровом вазоне на тумбочке рдели головки поздних гвоздик. К запаху камфоры примешивался их приятный аромат.
Бертон лежал на постели в пижаме, до пояса прикрытый одеялом. Закинув руки за голову, прислушивался к тупой боли в ступне. Вывих вправлен, но скоро ли можно будет ходить?
Худощавый, со впалыми щеками, с небольшими усами под крупным носом с горбинкой, Бертон походил на д'Артаньяна. Только не на того, которого мы знаем по «Трем мушкетерам», а на д'Артаньяна из «Двадцать лет спустя», возмужалого, умудренного жизнью.
За окном монотонно барабанил осенний дождик, в радиаторе парового отопления сонно бормотала скопившаяся вода. Дверь приоткрылась, и на пол лег прямоугольник яркого света.
— Как себя чувствуете, месье? — прозвучал приятный женский голос. — Я прошу вас выпить это…
Бертон повернулся на бок и принял из рук сестры стакан с мутной жидкостью.
— Мерси, мадемуазель. Поднимите, пожалуйста, штору, я люблю слушать, как шумит дождь.
Сестра отошла к окну, зашуршала поднятая ткань. Бертон понюхал содержимое стакана, — это, видимо, снотворное. Пользуясь тем, что сестра стояла к нему спиной, он быстро вылил лекарство в цветочный вазон и откинулся на подушки.
— Вот и все. Я постараюсь быть послушным больным, мадемуазель. Кстати, скажите мне, как чувствует себя мой коллега? Его удалось спасти?
— О ком вы говорите? — недоуменно переспросила сестра. — Нет, месье, вас доставили сюда одного.
Бертон посмотрел в потолок, помолчал.
— Не будем отчаиваться, мадемуазель, — сказал од наконец. — Он все равно бы плохо кончил. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, месье. Если что-нибудь понадобится, позвоните…
Сестра ловким движением поправила подушки и ушла.
Дождь продолжал постукивать в стекло. Осень, настоящая осень… Бертону сейчас было горько, как никогда. Погибла лаборатория. Погиб многолетний труд. Коллега оказался мерзавцем и шпиком.
…Тогда тоже была осень, так же лил дождь. И так же болела раненая в ночной схватке нога. Опираясь на трость, он проходил по бульварам. Париж 1942 года, страшное, выражаясь словами Гейне, «арестованное время» во Франции. На рекламных щитах — желтые афиши со списками расстрелянных заложников. В лужах — отражение полотнищ с черной свастикой. По асфальту — грохот тяжелых кованых немецких сапог…
Проходя мимо небольшой церкви, Бертон услышал звуки Органа и решил зайти. Сел в последнем ряду и стал слушать проповедь седого кюре, сначала, как говорится, одним ухом, потом все внимательнее. Странная это была проповедь: кюре как будто призывал прихожан к смирению и подчинению властям предержащим и сотрудничеству с победителями. Он то и дело приводил подходящие тексты из писания, но как-то выходило, что оккупанты — «рабы тления» (второе послание апостола Петра, глава II, стих 19), «внутри суть волки хищные» (от Матфея, 7, стих 15) и «обнаженные мечи» (Псалмы, 54). Следовательно, сам всевышний указывает верующим, как им надлежит поступать, и да зачтутся им дела их.
Несмотря на эзоповский стиль проповеди, слушатели отлично понимали, что именно хотел сказать почтенный кюре, кого имел он в виду, говоря о тридцати иудиных сребрениках.
Кто-то крикнул: «Да здравствует Франция!» Кюре встрепенулся и благословил слушателей.
Бертон встал: время уходить, не попасть бы в облаву. На улице хлестал грозовой ливень, но грома не было. Бертон поднял воротник пальто: «Будет гром, господа, будет! Это я вам обещаю!».
В ту пору Бертон носил мифологическую кличку «Зевс», как и другие члены его группы. Он вспомнил старенького кюре и одобрительно покивал головой: особенность тайной войны с заклятым врагом заключалась в том, что в ней могли участвовать даже глубоко штатские люди. Бесполезных не было.
Бертон открыл глаза — перед ним стоял человек в белом халате, с саквояжем в руке. Нагнувшись к больному, он тихо произнес:
— Слоны едят землянику…
— Брэм, том второй, страница 78-я, — отозвался Бертон, приподнимаясь на локте. — Но кто вы? Откуда вам известен старый пароль группы «Мистраль»? Что вам от меня надо?
Незнакомец приложил палец к губам:
— Тс-с-с!.. У нас слишком мало времени, чтобы объясняться. Я друг и послан вашими друзьями. Госпиталь вот-вот будет оцеплен, и тогда вам уже не вырваться.
— Это похоже на правду… Что с Гюбнером?
— Гюбнер погиб. Вами чрезвычайно интересуется «Второе бюро».
— Еще бы.
— Вы в состоянии идти?
— Смотря куда и зачем…
— У вас нет выбора: либо свобода, либо жизнь на положении секретного узника. Быстрее решайте, Бертон, счет идет на секунды!
Да, Бертон знал, что такое «Второе бюро»: в начале войны его штат и секретная агентура представляли собой скопище политических авантюристов, разведчиков-космополитов с двойным и тройным грузом предательства и темных, алчных дельцов, жаждущих личной наживы. Вряд ли это учреждение стало потом благороднее. Лучше было мчаться в неизвестное, хоть к черту на рога, чем попасть в когти «Второго бюро».
— Я доставлю вас в такое место, где вы сможете надежно укрыться и продолжать работу. Ну же, Бертон!
Участие в тайной войне приучило Бертона в критические моменты принимать решения быстро. Он знал, что сейчас «промедление смерти подобно».
Бертон откинул одеяло и спустил ноги на коврик.
— А ч-ч-черт! — сказал он сквозь зубы, морщась от боли.
— Потерпите, я вам помогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Полковник жирно подчеркнул красным карандашом две последние строчки документа и на полях написал: "Проект «Аргус». Подумал, тоже подчеркнул — дважды и поставил вопросительный знак.
…А капитан в это время разговаривал с начальником госпиталя, которого подняли с постели и экстренно доставили сюда. Медицинский майор сообщил, что состояние пострадавшего не внушает опасений, вывих вправлен и через пару дней больного можно будет выписать.
— Вы отвечаете за него головой, — сурово сказал капитан. — Если даже муха влетит или вылетит из палаты незамеченной…
В это время на улице Ренана грянул второй взрыв. Фасадная стена наклонилась и рухнула, открывая внутренность здания. Металлическая ажурная башня, венчавшая купол, взвилась в воздух и упала.
Полковник подкатил, как и обещал, через полчаса. Подшефный и начальник госпиталя ожидали его в вестибюле. Медицинский майор повел их к палате, где лежал Бертон, предупредительно распахнул дверь и щелкнул выключателем. Все трое ошеломленно застыли на пороге: койка пуста, окна настежь, в палате никого…
1. ТАЙНЫЕ СЕТИ
А под водой — неизвестный путь. -
Путь, затерявшийся в млечном свете,
Прямо ведет их, не дав свернуть,
В тайно расставленные сети.
Ян Нибор
Бертона поместили в палату на первом этаже, маленькую, уютную. В белом фарфоровом вазоне на тумбочке рдели головки поздних гвоздик. К запаху камфоры примешивался их приятный аромат.
Бертон лежал на постели в пижаме, до пояса прикрытый одеялом. Закинув руки за голову, прислушивался к тупой боли в ступне. Вывих вправлен, но скоро ли можно будет ходить?
Худощавый, со впалыми щеками, с небольшими усами под крупным носом с горбинкой, Бертон походил на д'Артаньяна. Только не на того, которого мы знаем по «Трем мушкетерам», а на д'Артаньяна из «Двадцать лет спустя», возмужалого, умудренного жизнью.
За окном монотонно барабанил осенний дождик, в радиаторе парового отопления сонно бормотала скопившаяся вода. Дверь приоткрылась, и на пол лег прямоугольник яркого света.
— Как себя чувствуете, месье? — прозвучал приятный женский голос. — Я прошу вас выпить это…
Бертон повернулся на бок и принял из рук сестры стакан с мутной жидкостью.
— Мерси, мадемуазель. Поднимите, пожалуйста, штору, я люблю слушать, как шумит дождь.
Сестра отошла к окну, зашуршала поднятая ткань. Бертон понюхал содержимое стакана, — это, видимо, снотворное. Пользуясь тем, что сестра стояла к нему спиной, он быстро вылил лекарство в цветочный вазон и откинулся на подушки.
— Вот и все. Я постараюсь быть послушным больным, мадемуазель. Кстати, скажите мне, как чувствует себя мой коллега? Его удалось спасти?
— О ком вы говорите? — недоуменно переспросила сестра. — Нет, месье, вас доставили сюда одного.
Бертон посмотрел в потолок, помолчал.
— Не будем отчаиваться, мадемуазель, — сказал од наконец. — Он все равно бы плохо кончил. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, месье. Если что-нибудь понадобится, позвоните…
Сестра ловким движением поправила подушки и ушла.
Дождь продолжал постукивать в стекло. Осень, настоящая осень… Бертону сейчас было горько, как никогда. Погибла лаборатория. Погиб многолетний труд. Коллега оказался мерзавцем и шпиком.
…Тогда тоже была осень, так же лил дождь. И так же болела раненая в ночной схватке нога. Опираясь на трость, он проходил по бульварам. Париж 1942 года, страшное, выражаясь словами Гейне, «арестованное время» во Франции. На рекламных щитах — желтые афиши со списками расстрелянных заложников. В лужах — отражение полотнищ с черной свастикой. По асфальту — грохот тяжелых кованых немецких сапог…
Проходя мимо небольшой церкви, Бертон услышал звуки Органа и решил зайти. Сел в последнем ряду и стал слушать проповедь седого кюре, сначала, как говорится, одним ухом, потом все внимательнее. Странная это была проповедь: кюре как будто призывал прихожан к смирению и подчинению властям предержащим и сотрудничеству с победителями. Он то и дело приводил подходящие тексты из писания, но как-то выходило, что оккупанты — «рабы тления» (второе послание апостола Петра, глава II, стих 19), «внутри суть волки хищные» (от Матфея, 7, стих 15) и «обнаженные мечи» (Псалмы, 54). Следовательно, сам всевышний указывает верующим, как им надлежит поступать, и да зачтутся им дела их.
Несмотря на эзоповский стиль проповеди, слушатели отлично понимали, что именно хотел сказать почтенный кюре, кого имел он в виду, говоря о тридцати иудиных сребрениках.
Кто-то крикнул: «Да здравствует Франция!» Кюре встрепенулся и благословил слушателей.
Бертон встал: время уходить, не попасть бы в облаву. На улице хлестал грозовой ливень, но грома не было. Бертон поднял воротник пальто: «Будет гром, господа, будет! Это я вам обещаю!».
В ту пору Бертон носил мифологическую кличку «Зевс», как и другие члены его группы. Он вспомнил старенького кюре и одобрительно покивал головой: особенность тайной войны с заклятым врагом заключалась в том, что в ней могли участвовать даже глубоко штатские люди. Бесполезных не было.
Бертон открыл глаза — перед ним стоял человек в белом халате, с саквояжем в руке. Нагнувшись к больному, он тихо произнес:
— Слоны едят землянику…
— Брэм, том второй, страница 78-я, — отозвался Бертон, приподнимаясь на локте. — Но кто вы? Откуда вам известен старый пароль группы «Мистраль»? Что вам от меня надо?
Незнакомец приложил палец к губам:
— Тс-с-с!.. У нас слишком мало времени, чтобы объясняться. Я друг и послан вашими друзьями. Госпиталь вот-вот будет оцеплен, и тогда вам уже не вырваться.
— Это похоже на правду… Что с Гюбнером?
— Гюбнер погиб. Вами чрезвычайно интересуется «Второе бюро».
— Еще бы.
— Вы в состоянии идти?
— Смотря куда и зачем…
— У вас нет выбора: либо свобода, либо жизнь на положении секретного узника. Быстрее решайте, Бертон, счет идет на секунды!
Да, Бертон знал, что такое «Второе бюро»: в начале войны его штат и секретная агентура представляли собой скопище политических авантюристов, разведчиков-космополитов с двойным и тройным грузом предательства и темных, алчных дельцов, жаждущих личной наживы. Вряд ли это учреждение стало потом благороднее. Лучше было мчаться в неизвестное, хоть к черту на рога, чем попасть в когти «Второго бюро».
— Я доставлю вас в такое место, где вы сможете надежно укрыться и продолжать работу. Ну же, Бертон!
Участие в тайной войне приучило Бертона в критические моменты принимать решения быстро. Он знал, что сейчас «промедление смерти подобно».
Бертон откинул одеяло и спустил ноги на коврик.
— А ч-ч-черт! — сказал он сквозь зубы, морщась от боли.
— Потерпите, я вам помогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21