Он не мог себе представить, что она не заметила сигареты, и его недоверие усугублялось параллельно испытываемой боли. Позднее он узнал, что девушка, пока он отходил за напитками, сняла контактные линзы: дым его сигареты щипал ей глаза.
– Кофе? – Джек снова хлопнул Грэма по плечу.
– Не откажусь.
Все внутренние стены первого этажа квартиры Джека в Рептон-Гарденс были сломаны от эркера до кухни в дальнем конце, и они сидели в сумеречной секции, которую Джек использовал под гостиную. В эркере стоял его письменный стол с рояльным табуретом перед ним; электрическая машинка еле проглядывала из-под содержимого опрокинутой мусорной корзины. Как-то раз Джек объяснил Грэму свою теорию созидательного хаоса. По натуре он аккуратист, утверждал он, однако его искусство требует беспорядка. Слова, как можно было понять, попросту отказываются бить фонтаном, если не ощущают вовне наличия некой сексуальной анархии, на которую будет воздействовать их формальная упорядоченность. И вот – ворох газет, журналов, бурых конвертов и прошлогодних купонов на посещение бассейна. «Им необходимо чувствовать, что в их рождении есть какой-то смысл, – объяснил тогда Джек. – Ну, как у тех диких племен, у которых женщины мечут детенышей на кипы старых газет. Тот же принцип, вполне вероятно, что и газеты те же».
Когда Джек направил свою округлую фигуру к закутку кухни, он сделал полуоборот на одной ноге и пернул. Достаточно громко.
– Не я, но Ветер, – пробормотал он, словно бы про себя, но не совсем.
Эту ссылку Грэм уже слышал прежде и не раз. Собственно, он уже слышал их почти все, но ничего против не имел. По мере того как Джек постепенно становился все более известным писателем и его слава разрешала самопотакание и причуды, он завел привычку часто пердеть. И это были не смущенные выбросы дряхлеющего сфинктера; это были буйные, отработанные пуканья среднего возраста. Каким-то образом – Грэм не понимал, как и почему, – Джек превратил их в свойственную ему особую, но вполне приемлемую манеру.
И он не просто сделал свои пуканья приемлемыми после того, как они у него начались. Грэм иногда подозревал, что он спланировал их заранее. Как-то раз Джек позвонил и настоял, чтобы он помог ему выбрать ракетку для сквоша. Грэм возражал: он ведь играл в сквош всего три раза – один из них с Джеком, когда метался по корту навстречу сердечному припадку. Однако Джек и слушать не пожелал его ссылки на неопытность. Они встретились в спортивном отделе «Селфриджеса», и хотя Грэм ясно разглядел ракетки для тенниса и сквоша слева от них, Джек потащил его осмотреть весь этаж. Впрочем, ярдов через десять он вдруг остановился, сделал свой предпукательный поворот, так что его спина оказалась напротив крикетных бит, и прогремел. Когда они пошли дальше, он шепнул Грэму: «Ветер в ивах».
Пять минут спустя, когда Джек решил, что, пожалуй, обойдется своей старой ракеткой, Грэму пришло в голову, что, быть может, все было задумано именно так – Джек обнаружил, что у него на руках оказались свободное время и созревшая шутка, и Грэму он позвонил, просто чтобы избавиться от них.
– О'кей, малый. – Джек (который уэльсцем не был) вручил Грэму кружку с кофе, сел, отхлебнул из своей кружки, выщипнул сигарету из бороды и затянулся. – Сочувствующий романист склоняет честное ухо к встревоженному гуманитарию. Пятнадцать фунтов – то есть гиней – за час, неограниченное число сеансов. И выдай что-нибудь эдакое, из чего я благодаря всем моим трансфигурационным талантам смогу выкроить рассказ минимум за двести фунтов. Шучу, шучу. Давай выкладывай.
Грэм несколько секунд повозился с очками, потом отхлебнул кофе. Слишком поспешно: его вкусовые сосочки обожгло. Он обхватил кружку обеими руками и уставился в нее.
– Не то что я хочу получить конкретный совет или чтобы ты одобрил определенный ряд действий, предпринять которые у меня не хватает духа, не заручившись вторым мнением. Просто мне не по себе из-за того, как я реагирую на… на то, на что я реагирую. Я… ну, я в таких вещах не разбираюсь. Вот я и подумал: Джек более опытен в таких заварушках, может, даже сам испытывал что-то такое или знает кого-то, кто испытывал.
Грэм поднял глаза на Джека, но пар от кофе затуманил его очки, и он увидел только коричневатое расплывающееся пятно.
– Дружище, пока твои объяснения не светлее голубого заднего прохода.
– А! Извини. Ревность, – внезапно сказал Грэм, а затем, пытаясь помочь, – сексуальная ревность.
– Другой, согласно моему опыту, в заводе нет. Гм-м-м. Грустно слышать, душа моя. Женушка поигрывает с огнем, а? – Джек не мог понять, с какой, собственно, стати Грэм пришел к нему: уж кого-кого… Его тон стал еще более фамильярным. – Заранее не узнаешь, вот что я скажу. Заранее не узнаешь, что и как, а тогда уже поздно. – Он умолк, ожидая, что скажет Грэм.
– Да нет, совсем не то. Господи Боже, это было бы ужасно. Ужасно. Нет, это, так сказать… ретроспективно. Чисто ретроспективно. До того, как она встретила меня.
– А! – Джек еще больше насторожился и еще более изумился, зачем Грэм обратился к нему.
– Недавно я был в кино. Дерьмовый фильм. Энн в нем снималась. И один тип, не стану тебе его называть, тоже в нем снимался, а позднее выяснилось, что Энн была, побывала, оказалась в постели с ним. Немного, – быстро добавил Грэм. – Один-два раза. Она не… ну, ты понимаешь… не была с ним в связи или вообще.
– М-м-м.
– Я посмотрел фильм еще три раза за одну неделю. В первый раз, понимаешь, я подумал, что будет интересно поподробнее посмотреть на лицо этого типа – в самый-то первый раз я на него особого внимания не обратил. Вот и посмотрел еще раз, и мне это лицо не очень понравилось, но иначе же и быть не могло, ведь так? А потом ничего поделать с собой не смог и съездил туда еще два раза. Это даже и не местный кинотеатр, а там, в Холлоуэе. Я даже один раз изменил расписание занятий, чтобы еще посмотреть.
– И… и… какие впечатления?
– Ну, в первый раз… то есть по-настоящему во второй… в целом было смешно. Он… тип ломался под какого-то мелкого мафиози, но я-то знал – Энн мне сказала, – что родом он из Ист-Энда, а потому я вслушивался: дольше трех слов подряд он акцента не выдерживал. И я подумал: почему Энн не могла лечь в постель с актером получше? И я вроде как смеялся над ним и подумал: ну, может, я и не Казанова, но я куда лучший преподаватель, чем ты когда-нибудь станешь актером. И я вспомнил, как Энн сказала, что последнее время он бреется в рекламных клипах, и я подумал: бедный мудак, возможно, этот фильм был зенитом его профессиональной карьеры, и он весь искарежен неудачами, завистью, чувством вины и иногда стоит в очереди за пособием по безработице и ловит себя на том, что с тоской думает об Энн и гадает, что с ней стало, и когда я вышел из кинотеатра, я подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Кофе? – Джек снова хлопнул Грэма по плечу.
– Не откажусь.
Все внутренние стены первого этажа квартиры Джека в Рептон-Гарденс были сломаны от эркера до кухни в дальнем конце, и они сидели в сумеречной секции, которую Джек использовал под гостиную. В эркере стоял его письменный стол с рояльным табуретом перед ним; электрическая машинка еле проглядывала из-под содержимого опрокинутой мусорной корзины. Как-то раз Джек объяснил Грэму свою теорию созидательного хаоса. По натуре он аккуратист, утверждал он, однако его искусство требует беспорядка. Слова, как можно было понять, попросту отказываются бить фонтаном, если не ощущают вовне наличия некой сексуальной анархии, на которую будет воздействовать их формальная упорядоченность. И вот – ворох газет, журналов, бурых конвертов и прошлогодних купонов на посещение бассейна. «Им необходимо чувствовать, что в их рождении есть какой-то смысл, – объяснил тогда Джек. – Ну, как у тех диких племен, у которых женщины мечут детенышей на кипы старых газет. Тот же принцип, вполне вероятно, что и газеты те же».
Когда Джек направил свою округлую фигуру к закутку кухни, он сделал полуоборот на одной ноге и пернул. Достаточно громко.
– Не я, но Ветер, – пробормотал он, словно бы про себя, но не совсем.
Эту ссылку Грэм уже слышал прежде и не раз. Собственно, он уже слышал их почти все, но ничего против не имел. По мере того как Джек постепенно становился все более известным писателем и его слава разрешала самопотакание и причуды, он завел привычку часто пердеть. И это были не смущенные выбросы дряхлеющего сфинктера; это были буйные, отработанные пуканья среднего возраста. Каким-то образом – Грэм не понимал, как и почему, – Джек превратил их в свойственную ему особую, но вполне приемлемую манеру.
И он не просто сделал свои пуканья приемлемыми после того, как они у него начались. Грэм иногда подозревал, что он спланировал их заранее. Как-то раз Джек позвонил и настоял, чтобы он помог ему выбрать ракетку для сквоша. Грэм возражал: он ведь играл в сквош всего три раза – один из них с Джеком, когда метался по корту навстречу сердечному припадку. Однако Джек и слушать не пожелал его ссылки на неопытность. Они встретились в спортивном отделе «Селфриджеса», и хотя Грэм ясно разглядел ракетки для тенниса и сквоша слева от них, Джек потащил его осмотреть весь этаж. Впрочем, ярдов через десять он вдруг остановился, сделал свой предпукательный поворот, так что его спина оказалась напротив крикетных бит, и прогремел. Когда они пошли дальше, он шепнул Грэму: «Ветер в ивах».
Пять минут спустя, когда Джек решил, что, пожалуй, обойдется своей старой ракеткой, Грэму пришло в голову, что, быть может, все было задумано именно так – Джек обнаружил, что у него на руках оказались свободное время и созревшая шутка, и Грэму он позвонил, просто чтобы избавиться от них.
– О'кей, малый. – Джек (который уэльсцем не был) вручил Грэму кружку с кофе, сел, отхлебнул из своей кружки, выщипнул сигарету из бороды и затянулся. – Сочувствующий романист склоняет честное ухо к встревоженному гуманитарию. Пятнадцать фунтов – то есть гиней – за час, неограниченное число сеансов. И выдай что-нибудь эдакое, из чего я благодаря всем моим трансфигурационным талантам смогу выкроить рассказ минимум за двести фунтов. Шучу, шучу. Давай выкладывай.
Грэм несколько секунд повозился с очками, потом отхлебнул кофе. Слишком поспешно: его вкусовые сосочки обожгло. Он обхватил кружку обеими руками и уставился в нее.
– Не то что я хочу получить конкретный совет или чтобы ты одобрил определенный ряд действий, предпринять которые у меня не хватает духа, не заручившись вторым мнением. Просто мне не по себе из-за того, как я реагирую на… на то, на что я реагирую. Я… ну, я в таких вещах не разбираюсь. Вот я и подумал: Джек более опытен в таких заварушках, может, даже сам испытывал что-то такое или знает кого-то, кто испытывал.
Грэм поднял глаза на Джека, но пар от кофе затуманил его очки, и он увидел только коричневатое расплывающееся пятно.
– Дружище, пока твои объяснения не светлее голубого заднего прохода.
– А! Извини. Ревность, – внезапно сказал Грэм, а затем, пытаясь помочь, – сексуальная ревность.
– Другой, согласно моему опыту, в заводе нет. Гм-м-м. Грустно слышать, душа моя. Женушка поигрывает с огнем, а? – Джек не мог понять, с какой, собственно, стати Грэм пришел к нему: уж кого-кого… Его тон стал еще более фамильярным. – Заранее не узнаешь, вот что я скажу. Заранее не узнаешь, что и как, а тогда уже поздно. – Он умолк, ожидая, что скажет Грэм.
– Да нет, совсем не то. Господи Боже, это было бы ужасно. Ужасно. Нет, это, так сказать… ретроспективно. Чисто ретроспективно. До того, как она встретила меня.
– А! – Джек еще больше насторожился и еще более изумился, зачем Грэм обратился к нему.
– Недавно я был в кино. Дерьмовый фильм. Энн в нем снималась. И один тип, не стану тебе его называть, тоже в нем снимался, а позднее выяснилось, что Энн была, побывала, оказалась в постели с ним. Немного, – быстро добавил Грэм. – Один-два раза. Она не… ну, ты понимаешь… не была с ним в связи или вообще.
– М-м-м.
– Я посмотрел фильм еще три раза за одну неделю. В первый раз, понимаешь, я подумал, что будет интересно поподробнее посмотреть на лицо этого типа – в самый-то первый раз я на него особого внимания не обратил. Вот и посмотрел еще раз, и мне это лицо не очень понравилось, но иначе же и быть не могло, ведь так? А потом ничего поделать с собой не смог и съездил туда еще два раза. Это даже и не местный кинотеатр, а там, в Холлоуэе. Я даже один раз изменил расписание занятий, чтобы еще посмотреть.
– И… и… какие впечатления?
– Ну, в первый раз… то есть по-настоящему во второй… в целом было смешно. Он… тип ломался под какого-то мелкого мафиози, но я-то знал – Энн мне сказала, – что родом он из Ист-Энда, а потому я вслушивался: дольше трех слов подряд он акцента не выдерживал. И я подумал: почему Энн не могла лечь в постель с актером получше? И я вроде как смеялся над ним и подумал: ну, может, я и не Казанова, но я куда лучший преподаватель, чем ты когда-нибудь станешь актером. И я вспомнил, как Энн сказала, что последнее время он бреется в рекламных клипах, и я подумал: бедный мудак, возможно, этот фильм был зенитом его профессиональной карьеры, и он весь искарежен неудачами, завистью, чувством вины и иногда стоит в очереди за пособием по безработице и ловит себя на том, что с тоской думает об Энн и гадает, что с ней стало, и когда я вышел из кинотеатра, я подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48