Мы встаем, и, провожая ее, я повторяю, что мне надо подумать, и даже обещаю дать о себе знать в ближайшее время, а на лице Бистры вера отчаянно борется с недоверием, и я не могу не заметить, как бедная ее головка напрягается, чтобы в последнюю минуту придумать что-нибудь такое, чем можно было бы меня заарканить, но все средства, включая и ноги, уже использованы, ничего больше придумать не удается, и Бистра хватается вдруг за свою сумочку, как утопленник за соломинку, достает из нее фотографию (лето, берег моря) и говорит: «Возьми, не забывай свою Биси», я прячу фотографию: «Как ты можешь такое говорить», к мы наконец прощаемся – если не совсем, то потому, что ее переполняет ярость из-за неудавшейся попытки с ходу добиться своего, а я чувствую едва уловимый запах сирени, горький аромат первой любви, слабый-слабый, может быть, лишь воображаемый – как запах роз, о котором говорил Жорж.
Запах сирени… А может быть, уже идет весна? В этом году южный ветер подул в марте, намного раньше обычного: как говорят старые люди, все так перемешалось, что уж и не знаешь, когда зима, а когда весна, и тем не менее дует южный ветер, идет весна, и Лиза решает превратить утоптанный плац нашего двора в настоящий сквер. Я твержу ей, что ничего путного у нее не выйдет, но она взбалмошная женщина, бегает, суетится, обходит соседей, вербует себе единомышленников, спорит с ними, и, когда ее спрашивают, где же тогда будут играть мальчишки, она тут же говорит в ответ: какие же это игры – бить людям окна? Существуют, мол, и другие, более умные игры, и потом, как можно заботиться об одних мальчишках, а о девчонках забывать, разве они не ваши дети?
Проблема непростая, и взбалмошной нашей Лизе приходится идти за помощью в домоуправление, поскольку имеется в виду не один двор, а разгороженные дворы трех жилых домов – каменные заборы давно разрушились, из-под земли выступают остатки былых оград, но это не мешает мальчишкам по целым дням гонять мяч. В закрытом пространстве двора удары его гремят, как орудийный салют, когда со звоном сыплются оконные стекла, порою грязный мяч врывается в развешанное на балконе белье, и тогда из окна возмущенно кричит какая-нибудь женщина в домашнем халате или выбегает на двор мужчина в пижаме и разгоняет мальчишек. На полчаса. А затем все начинается сначала.
Так или иначе, в следующее воскресенье Лизе удается вывести на воскресник почти всех соседей, кроме тех, кто накануне перепил и не в состоянии подняться. В колодце между новыми зданиями и нашим домом – настоящий трудовой праздник, а так как территория невелика, то уже к вечеру все клумбы вскопаны, аллеи намечены, на газонах посеяна трава, остается только цветы посадить и установить четыре скамейки – эту задачу берет на себя пенсионер, бывший когда-то лесничим.
Кроме пьяниц, только старики не принимают участия в благоустройстве двора. Я – тоже: Несторов все еще плох, и на меня возложены обязанности сиделки. Рыцарь не только не поправляется, но ему стало хуже – у него жар, он постоянно бредит. Врач говорит, что, вероятно, у него воспаление легких.
Только к вечеру удается подняться наверх и поесть. Трудовой энтузиазм Лизы лишил нас обеда. У нас сегодня гость; нетрудно догадаться, что это инженер Илиев. Дружба между ним и моей квартиранткой становится все более тесной. Иначе и быть не может: Владо принял решение, оно для него закон, а уж после того, как его чувство выдержало испытание ребенком, ничто, конечно, не может помешать ему заключить брачный союз.
Я не любитель домашних пиршеств, и Лиза это знает. Должно быть, Илиев явился в нашу обитель по собственному желанию, с присущей ему непринужденностью, но, как ни странно, долго он у нас не задерживается: после ужина спешит к себе – поработать, наверстать время, упущенное днем по вине Лизы с ее блажными затеями.
Мы, как всегда, коротаем вечер вместе: Лиза – в своем кресле, я – полулежа на кровати.
– Когда я смотрел, как вы там сегодня вкалывали, – говорю я, – мне подумалось: вы все, за что ни беретесь, делаете с увлечением. Можно спросить, почему?
– Не все, – отвечает она. – Но дело доставляет мне удовольствие и приносит радость другим…
– Это, конечно, от сознательности, – смеюсь я, – а призвание, призвание в чем?
– Я не уверена, что оно у меня было.
– А актерское поприще?
– Для него талант нужен. Не могут же все желающие стать актерами. Места на сцене не хватит. Особенно если все будут такие здоровенные, как я. И, если все полезут на сцену, кто останется в зале? Говорят, без зрителей нет актеров. Выходит, зрители тоже нужны.
– Хорошее оправдание придумали вы для капитуляции.
– Я над этим долго ломала голову, скрывать не стану. Оказаться на мели и не спросить себя, отчего и почему…
– Только оправдание, даже самое убедительное, ничего не меняет.
– Да это не оправдание, Тони! Это просто объяснение. Вы ведь бывали в театре.
– Сопровождал иногда свою жену.
– Ну вот: что такое театр? Сцена? Но на сцене, если взять ее отдельно от зала, находятся всего несколько человек, они ведут между собой какой-то чудной разговор – чудной, потому что пользуются чужими, не своими мыслями и словами. Представьте себе, что посреди нашего двора несколько человек что-то кричат друг другу и гримасничают как ненормальные. Смешно, правда? Даже если это Гамлет или Макбет – все равно смешно. Но стоит представить себе три стены вокруг них, а вместо четвертой – большой, переполненный народом зал, – и все меняется. Это уже театр, правда?
– Конечно.
– А не кажется вам в таком случае, что именно маленькие люди делают жизнь – те, что в зале, или те, что в поле, или другие – те, что в заводских цехах…
– Насколько мне известно, жизнь делают не маленькие люди, а именно великие.
– Вы меня не поняли. Я знаю, великие люди ее вычерчивают, я знаю, что прежде чем построить новую машину, ее надо придумать. Но именно маленькие люди строят эту машину, как муравьи строят муравейник, а пчелы – соты из воска.
– Ну ладно, – говорю. – Это и дети знают. К чему такой пафос?
– Но в этом и состоит главное призвание человека: приносить пользу другим. Раз ты создаешь что-то хорошее, полезное, значит, ты творишь. Взять хотя бы наш двор. Он десятки лет был бельмом на глазу, позорищем. А сегодня два десятка людей взялись за дело засучив рукава, и уже через месяц здесь будет сквер и вдоль аллей расцветут цветы… знаете, наверное, даже ваш орех станет теперь краше…
– Эти рассуждения напомнили мне слова Петко.
– Какие? – спрашивает Лиза без особого интереса.
– Как-то я ему сказал: «Боюсь, что у меня нет таланта». Знаете, что он ответил? «Это, говорит, хорошо. С талантом, браток, сплошная морока. Талант оскорбляет посредственность, вокруг него клубятся ядовитые испарения зависти, над ним парят на крыльях злобы стервятники – в общем, неуютно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Запах сирени… А может быть, уже идет весна? В этом году южный ветер подул в марте, намного раньше обычного: как говорят старые люди, все так перемешалось, что уж и не знаешь, когда зима, а когда весна, и тем не менее дует южный ветер, идет весна, и Лиза решает превратить утоптанный плац нашего двора в настоящий сквер. Я твержу ей, что ничего путного у нее не выйдет, но она взбалмошная женщина, бегает, суетится, обходит соседей, вербует себе единомышленников, спорит с ними, и, когда ее спрашивают, где же тогда будут играть мальчишки, она тут же говорит в ответ: какие же это игры – бить людям окна? Существуют, мол, и другие, более умные игры, и потом, как можно заботиться об одних мальчишках, а о девчонках забывать, разве они не ваши дети?
Проблема непростая, и взбалмошной нашей Лизе приходится идти за помощью в домоуправление, поскольку имеется в виду не один двор, а разгороженные дворы трех жилых домов – каменные заборы давно разрушились, из-под земли выступают остатки былых оград, но это не мешает мальчишкам по целым дням гонять мяч. В закрытом пространстве двора удары его гремят, как орудийный салют, когда со звоном сыплются оконные стекла, порою грязный мяч врывается в развешанное на балконе белье, и тогда из окна возмущенно кричит какая-нибудь женщина в домашнем халате или выбегает на двор мужчина в пижаме и разгоняет мальчишек. На полчаса. А затем все начинается сначала.
Так или иначе, в следующее воскресенье Лизе удается вывести на воскресник почти всех соседей, кроме тех, кто накануне перепил и не в состоянии подняться. В колодце между новыми зданиями и нашим домом – настоящий трудовой праздник, а так как территория невелика, то уже к вечеру все клумбы вскопаны, аллеи намечены, на газонах посеяна трава, остается только цветы посадить и установить четыре скамейки – эту задачу берет на себя пенсионер, бывший когда-то лесничим.
Кроме пьяниц, только старики не принимают участия в благоустройстве двора. Я – тоже: Несторов все еще плох, и на меня возложены обязанности сиделки. Рыцарь не только не поправляется, но ему стало хуже – у него жар, он постоянно бредит. Врач говорит, что, вероятно, у него воспаление легких.
Только к вечеру удается подняться наверх и поесть. Трудовой энтузиазм Лизы лишил нас обеда. У нас сегодня гость; нетрудно догадаться, что это инженер Илиев. Дружба между ним и моей квартиранткой становится все более тесной. Иначе и быть не может: Владо принял решение, оно для него закон, а уж после того, как его чувство выдержало испытание ребенком, ничто, конечно, не может помешать ему заключить брачный союз.
Я не любитель домашних пиршеств, и Лиза это знает. Должно быть, Илиев явился в нашу обитель по собственному желанию, с присущей ему непринужденностью, но, как ни странно, долго он у нас не задерживается: после ужина спешит к себе – поработать, наверстать время, упущенное днем по вине Лизы с ее блажными затеями.
Мы, как всегда, коротаем вечер вместе: Лиза – в своем кресле, я – полулежа на кровати.
– Когда я смотрел, как вы там сегодня вкалывали, – говорю я, – мне подумалось: вы все, за что ни беретесь, делаете с увлечением. Можно спросить, почему?
– Не все, – отвечает она. – Но дело доставляет мне удовольствие и приносит радость другим…
– Это, конечно, от сознательности, – смеюсь я, – а призвание, призвание в чем?
– Я не уверена, что оно у меня было.
– А актерское поприще?
– Для него талант нужен. Не могут же все желающие стать актерами. Места на сцене не хватит. Особенно если все будут такие здоровенные, как я. И, если все полезут на сцену, кто останется в зале? Говорят, без зрителей нет актеров. Выходит, зрители тоже нужны.
– Хорошее оправдание придумали вы для капитуляции.
– Я над этим долго ломала голову, скрывать не стану. Оказаться на мели и не спросить себя, отчего и почему…
– Только оправдание, даже самое убедительное, ничего не меняет.
– Да это не оправдание, Тони! Это просто объяснение. Вы ведь бывали в театре.
– Сопровождал иногда свою жену.
– Ну вот: что такое театр? Сцена? Но на сцене, если взять ее отдельно от зала, находятся всего несколько человек, они ведут между собой какой-то чудной разговор – чудной, потому что пользуются чужими, не своими мыслями и словами. Представьте себе, что посреди нашего двора несколько человек что-то кричат друг другу и гримасничают как ненормальные. Смешно, правда? Даже если это Гамлет или Макбет – все равно смешно. Но стоит представить себе три стены вокруг них, а вместо четвертой – большой, переполненный народом зал, – и все меняется. Это уже театр, правда?
– Конечно.
– А не кажется вам в таком случае, что именно маленькие люди делают жизнь – те, что в зале, или те, что в поле, или другие – те, что в заводских цехах…
– Насколько мне известно, жизнь делают не маленькие люди, а именно великие.
– Вы меня не поняли. Я знаю, великие люди ее вычерчивают, я знаю, что прежде чем построить новую машину, ее надо придумать. Но именно маленькие люди строят эту машину, как муравьи строят муравейник, а пчелы – соты из воска.
– Ну ладно, – говорю. – Это и дети знают. К чему такой пафос?
– Но в этом и состоит главное призвание человека: приносить пользу другим. Раз ты создаешь что-то хорошее, полезное, значит, ты творишь. Взять хотя бы наш двор. Он десятки лет был бельмом на глазу, позорищем. А сегодня два десятка людей взялись за дело засучив рукава, и уже через месяц здесь будет сквер и вдоль аллей расцветут цветы… знаете, наверное, даже ваш орех станет теперь краше…
– Эти рассуждения напомнили мне слова Петко.
– Какие? – спрашивает Лиза без особого интереса.
– Как-то я ему сказал: «Боюсь, что у меня нет таланта». Знаете, что он ответил? «Это, говорит, хорошо. С талантом, браток, сплошная морока. Талант оскорбляет посредственность, вокруг него клубятся ядовитые испарения зависти, над ним парят на крыльях злобы стервятники – в общем, неуютно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111