Гребер отошел от коменданта. «Там, где скребут лопаты, — повторил он про себя. — Там, где скребут лопаты! Неправда! Сейчас я проснусь и увижу, что я в доте, в подвале русской безымянной деревни, и тут же рядом — Иммерман, я слышу, как он ругается — и Мюкке, и Зауэр. Это же Россия, а не Германия, Германия невредима, она под защитой, она…»
Он услышал восклицания и скрежет лопат, затем увидел и людей на грудах развалин. Из лопнувшей водопроводной трубы на улицу хлестала вода. Она тускло поблескивала при свете синих лампочек.
Гребер столкнулся с человеком, отдававшим какие-то приказания.
— Это номер восемнадцать?
— Что? А ну, давайте-ка отсюда! Вы зачем тут?
— Я ищу своих родителей. Они жили в доме восемнадцать. Где они?
— Ну, откуда я могу знать? Что я, господь бог, что ли?
— Они спасены?
— Справляйтесь в другом месте. Это нас не касается. Мы только откапываем.
— А тут есть засыпанные?
— Конечно. Или вы воображаете, что мы тут для собственного удовольствия? — Человек повернулся к своему отряду: — Отставить! Тихо! Вильман, выстукивать!
Люди, работавшие под его началом, выпрямились. Они были — кто в свитерах, кто в заношенных белых рубашках, в промасленных комбинезонах механиков или в солдатских брюках и штатских пиджаках. Все были покрыты грязью, лица залиты потом. Один из них, держа в руках молоток, опустился на колени среди развалин и начал стучать по трубе, торчавшей из мусора.
— Тише! — повторил начальник.
Водворилась тишина. Человек с молотком приник ухом к трубе. Стало слышно дыхание людей и шорох осыпавшейся штукатурки. Издали доносился звон санитарных и пожарных машин. Человек продолжал стучать молотком по трубе. Затем он поднялся: — Они еще отвечают. Стучат чаще. Вероятно, воздуха уже не хватает.
Он несколько раз быстро простучал в ответ.
— Живее! — крикнул начальник. — Вон туда направо! Постарайтесь протолкнуть трубу, чтобы дать им приток воздуха.
Гребер все еще стоял рядом с ним.
— Откапываете бомбоубежище?
— Ну да, а что же еще? Как вы думаете, может здесь человек еще стучать, если он не в бомбоубежище?
У Гребера сжало горло. — Там люди из этого дома? Комендант МПВО сказал, что здесь больше никто не жил.
— Ваш комендант, верно, спятил. Под развалинами люди, они стучат, для нас этого достаточно.
Гребер снял свой ранец. — Я сильный, я тоже буду копать. — Он посмотрел на начальника. — Я не могу иначе. Может быть, мои родители…
— Пожалуйста! Вильман, вот еще подкрепление. У вас есть лишний топор?
Прежде всего показались раздавленные ноги. Упавшая балка сломала их и придавила. Но человек еще был жив и в сознании. Гребер жадно впился в него глазами. Нет, он его не знает. Балку распилили и подали носилки. Человек не кричал. Он только закатил глаза, и они вдруг побелели.
Команда расширила вход и обнаружила еще два трупа. Оба были совершенно расплющены. На плоских лицах не выступала ни одна черта, нос исчез, зубы казались двумя рядами плоских, довольно редких и кривых, миндалин, запеченных в булке. Гребер склонился над мертвыми. Он увидел темные волосы. Его родители были белокуры. Трупы вытащили наружу. Они лежали на мостовой, какие-то странно плоские и необычные.
Ночь посветлела. Взошел месяц. Тон неба стал мягким, прохладным и свежим, каким-то голубовато-белесым.
— Давно был налет? — спросил Гребер, когда его сменили.
— Вчера вечером.
Гребер взглянул на свои руки. В этом почти призрачном свете они казались черными. И кровь, стекавшая с них, была черной. Он не знал, его это кровь или чужая. Он даже не помнил, что ногтями разгребал мусор и осколки стекол. Команда продолжала работать. Глаза людей слезились от едких испарений, обычных после бомбежки. То и дело приходилось вытирать слезы рукавом, но они тут же выступали опять.
— Эй, солдат! — окликнули его из-за спины.
Гребер повернул голову.
— Это ваш ранец? — спросил человек, смутно маячивший сквозь влагу, застилавшую Греберу глаза.
— Где?
— Да вон. Кто-то удирает с ним.
Гребер равнодушно отвернулся.
— Он стащил ваш ранец, — пояснил человек и указал рукой. — Вы еще можете поймать его. Скорей! Я тут сменю вас.
Гребер ничего не соображал. Он просто подчинился приказу этого голоса и этой руки. Он побежал по улице, увидел, как кто-то перелезает через кучу обломков, тут же нагнал вора и схватился за ранец. Оказалось — старик, он попытался вырвать ранец из рук Гребера, но тот наступил на ремни. Тогда старик выпустил ранец, повернулся, поднял руки и пронзительно завизжал. В лунном свете его раскрытый рот казался большим и черным, глаза блестели.
Подошел патруль. Два эсэсовца. — Что случилось?
— Ничего, — ответил Гребер и надел ранец.
Визжавший старик смолк. Он дышал шумно и хрипло.
— Что вы тут делаете? — спросил один из эсэсовцев, уже пожилой обершарфюрер. — Документы!
— Я помогал откапывать. Вон там. На этой улице жили мои родители. И я должен…
— Предъявите солдатскую книжку! — приказал обершарфюрер более резким тоном.
Гребер растерянно смотрел на патруль. Было явно бесполезно заводить спор о том, имеют ли эсэсовцы право проверять документы солдат. Их было двое и оба вооружены. Он начал шарить по карманам, ища отпускной билет. Обершарфюрер вынул карманный фонарик и стал читать. Свет, озаривший на миг этот клочок бумаги, был так ярок, что, казалось, бумага светится изнутри. Гребер чувствовал, как дрожит каждая его мышца. Наконец фонарик потух, и обершарфюрер вернул ему билет.
— Вы живете на Хакенштрассе, восемнадцать?
— Ну да, — ответил Гребер, бесясь от нетерпения. — Там. Мы как раз откапываем. Я ищу свою семью.
— Где?
— Вон… Где роют. Разве вы не видите?
— Но это же не восемнадцатый номер, — сказал обершарфюрер.
— Что?
— Это не восемнадцать, а двадцать два. Восемнадцатый вот этот. — Он указал на груду развалин, из которых торчали стальные балки.
— Вы знаете наверное? — запинаясь, пробормотал Гребер.
— Разумеется. Теперь тут ничего не разберешь. Но восемнадцатый вот этот, я знаю точно.
Гребер посмотрел на развалины. Они уже не дымились.
— Эту часть улицы разбомбили не вчера, — сказал обершарфюрер. — По-моему, на прошлой неделе.
— А вы не знаете… — Гребер запнулся, но продолжал: — Вы не знаете, кого-нибудь удалось спасти?
— Не могу вам сказать. Но всегда кого-нибудь да спасают. Может быть, ваших родителей и не было в доме. Большинство населения при воздушной тревоге уходит в более надежные бомбоубежища.
— А где я могу справиться? И как узнать, что с ними. теперь?
— Сейчас, ночью, — нигде. Ратуша разрушена, и там все вверх дном. Справьтесь завтра с утра в районном управлении. Что у вас тут все-таки произошло с этим человеком?
— Ничего. А как вы думаете, под развалинами остались еще люди?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90