Но как бы там ни было, а одеться было необходимо. Перебрав все свои наряды, сестры, наконец, остановились на самых скромных, но вполне приличных для приема любого гостя, не только не подчеркивающих, но, скорее, затеняющих естественную красоту обеих девушек. Сабрина выбрала более темные цвета, а Вега на этот раз надела серое платье вместо белого или голубого.
- А знаешь, Вегочка, - заговорила Сабрина, когда наряды уже были выбраны, но перед тем, как их надеть, нужно было еще поправить прическу, и сестры уселись каждая перед своим туалетным столиком, - ведь Реджинальд Тревор очень переменился. Я недавно говорила с ним и была поражена: он словно переродился за то время, пока мы с ним не встречались.
- Разве? - удивилась Вега. - Что же могло так подействовать на него?.. Должно быть, тебе только показалось, что он изменился. Если бы это было верно, он едва ли бы остался в свите этого надутого павлина Руперта.
- Мало ли какие соображения могут удерживать его до поры до времени! А что он стал совершенно другим, чем был раньше, - это верно. В нем уже незаметно ни прежнего бахвальства, ни самодовольства, ни...
- Одним словом, - иронически перебила сестру Вега, - по какому-то волшебству, все его прежние качества исчезли и изменились!.. Напрасно, стало быть, ты, мудрая Саб, боялась, как бы я не увлеклась им... помнишь, когда он только познакомился было с нами, а ты уж по уши была влюблена в своего Ричарда?
- Ах, Вегочка! Мало ли что было! Я никогда не считала себя "мудрой", а всегда понимала, что могу ошибиться, как и всякий другой человек, в особенности молодой. Это ты меня так прозвала и, конечно, тоже в насмешку.
Вега молча расчесывала свои длинные золотистые волосы; целым каскадом окатившие ее белоснежные плечи, думая о том, что, быть может, Реджинальд Тревор и в самом деле изменился. Быть может, он искренне любит ее, и ее отказ произвел в нем коренной переворот. Она слышала, что так бывает. Вероятно, он понял, что таким, каким он был, его не может полюбить ни одна порядочная девушка. Ну и отлично, тем лучше для него, но ей, самой Веге, разве это не все равно? Его доброе отношение к Уинифреде, конечно, стоит признательности, в которой ему не будет отказано. А дальше - какое ей дело до него? Да и Сабрина хлопочет, разумеется, только о справедливости, она видит, что человек исправился, радуется этому и хочет, чтобы радовалась и сестра...
- Ах, Боже мой, Вегочка! - раздался вдруг возглас Сабрины, уже закончившей свой туалет и смотревшей в окно. - Пойди-ка скорее сюда и посмотри, что там делается.
Испуганная встревоженным голосом сестры, Вега, как была с распущенными волнами волос, так и бросилась к окну и выглянула во двор. В ворота въезжало трое всадников, в середине ехал кто-то в черной одежде гражданского покроя, а с двух сторон его - по солдату в вышитых золотыми шнурками мундирах багряного цвета.
- Это Рекс! Его взяли в плен! - продолжала Сабрина, вглядевшись. Попался-таки... Вот несчастье-то!
- Да, Саб, это действительно он, - подтвердила Вега. - Ах, какая неудача!.. Теперь одна надежда на то, что отец не успел еще выехать из Глостера.
Но и эта надежда оказалась напрасной. Едва успела Вега выразить ее, как в аллее, по ту сторону двора, появилось еще несколько багряных всадников с человеком посредине, тоже в темной одежде. По-видимому, это тоже был конвой с каким-нибудь пленником.
- О, Саб, да ведь это наш отец! - вскричала Вега, отскочив от окна и бросаясь на шею сестры. Крепко обхватив друг друга, сестры громко разрыдались.
Над Холлимидом спустилась ночь. Сама по себе очень темная, эта ночь освещалась множеством больших и малых огней, горевших вокруг дома и в нем самом. Октябрь шел к концу, и становилось свежо, поэтому в доме топились все камины. Повсюду, на столах и стенах, пылало пламя толстых восковых свечей. Горели и спускавшиеся с потолка фигурные бронзовые канделябры.
Во дворе были разложены костры, вокруг которых, в самых непринужденных позах, расположились солдаты принца. Все они сытно и вкусно поужинали, получили по хорошей порции вина и пива, так что находились в самом прекрасном настроении. Их веселый и шумный гомон далеко разносился по тихим окрестностям.
Не менее весело, хотя и не так шумно, было и в парадной столовой дома. Там, за богато убранным столом, уставленным всякого рода прекрасной старинной фарфоровой посудой, бутылками с дорогими винами и серебряными кубками, восседали непрошеные гости. Самого хозяина дома здесь не было. Он находился в одной из соседних комнат, перед запертыми дверями которой стояла стража.
Дочери его все еще оставались наверху. Они видели в окно, как их отца провели под конвоем, точно какого-нибудь злодея, пойманного на месте преступления. Это зрелище наполнило их негодованием и ужасом. Еще больше сжалось у них сердце, когда они узнали, что не только не будут допущены к отцу, но даже к дверям его комнаты, через которые они могли бы перекинуться с ним несколькими словами. Эта бесчеловечность со стороны роялистов глубоко потрясла молодых девушек. Очевидно, взятие в плен их отца сулило впереди новые беды.
Несчастные девушки страшились даже подумать о будущем. Они могли лишь дрожать, плакать, молиться и со страхом прислушиваться к шагам поднимавшихся по лестнице к ним людей. Хотя дверь в их комнату не была заперта на ключ и никакой стражи к ним не было приставлено, они чувствовали себя в таком же заключении, в каком был их отец. Придворная челядь, находившаяся в свите принца Руперта, рыскала по всему двору, громко разговаривала и смеялась, словом, вела себя самым бесцеремонным образом. Попасться на глаза этой нахальной челяди было небезопасно для девушек, потому они по собственной воле заперлись в своей половине и боялись даже шевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимание.
По всему было заметно, что принц почему-то вдруг резко изменил свое первоначальное отношение к обитателям Холлимида. Сначала он был таким любезным, вежливым и обещал не допускать никаких бесчинств со стороны своих людей, а теперь, по-видимому, разрешил им не стесняться во всякого рода вольностях. Это, конечно, что-то означало, но что именно?
Причина была, в сущности, простая. Вскоре после прибытия принца в Холлимид к нему явился гонец из Монмаутса с извещением о новом поражении роялистов: парламентские дружины взяли еще один из их укрепленных городов. Выведенный из себя этим неприятным известием, принц решил полностью последовать лукавому совету Ленсфорда и, сбросив с себя личину даже условной порядочности, поступить со всем семейством республиканца Поуэля, как с военнопленными, и отвести их в Бристоль. Став, таким образом, полновластным повелителем для этого семейства, он мог заставить "пикантную блондиночку" покориться его прихотям, как это уже было со многими девушками и замужними женщинами, имевшими несчастье приглянуться этому развратнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
- А знаешь, Вегочка, - заговорила Сабрина, когда наряды уже были выбраны, но перед тем, как их надеть, нужно было еще поправить прическу, и сестры уселись каждая перед своим туалетным столиком, - ведь Реджинальд Тревор очень переменился. Я недавно говорила с ним и была поражена: он словно переродился за то время, пока мы с ним не встречались.
- Разве? - удивилась Вега. - Что же могло так подействовать на него?.. Должно быть, тебе только показалось, что он изменился. Если бы это было верно, он едва ли бы остался в свите этого надутого павлина Руперта.
- Мало ли какие соображения могут удерживать его до поры до времени! А что он стал совершенно другим, чем был раньше, - это верно. В нем уже незаметно ни прежнего бахвальства, ни самодовольства, ни...
- Одним словом, - иронически перебила сестру Вега, - по какому-то волшебству, все его прежние качества исчезли и изменились!.. Напрасно, стало быть, ты, мудрая Саб, боялась, как бы я не увлеклась им... помнишь, когда он только познакомился было с нами, а ты уж по уши была влюблена в своего Ричарда?
- Ах, Вегочка! Мало ли что было! Я никогда не считала себя "мудрой", а всегда понимала, что могу ошибиться, как и всякий другой человек, в особенности молодой. Это ты меня так прозвала и, конечно, тоже в насмешку.
Вега молча расчесывала свои длинные золотистые волосы; целым каскадом окатившие ее белоснежные плечи, думая о том, что, быть может, Реджинальд Тревор и в самом деле изменился. Быть может, он искренне любит ее, и ее отказ произвел в нем коренной переворот. Она слышала, что так бывает. Вероятно, он понял, что таким, каким он был, его не может полюбить ни одна порядочная девушка. Ну и отлично, тем лучше для него, но ей, самой Веге, разве это не все равно? Его доброе отношение к Уинифреде, конечно, стоит признательности, в которой ему не будет отказано. А дальше - какое ей дело до него? Да и Сабрина хлопочет, разумеется, только о справедливости, она видит, что человек исправился, радуется этому и хочет, чтобы радовалась и сестра...
- Ах, Боже мой, Вегочка! - раздался вдруг возглас Сабрины, уже закончившей свой туалет и смотревшей в окно. - Пойди-ка скорее сюда и посмотри, что там делается.
Испуганная встревоженным голосом сестры, Вега, как была с распущенными волнами волос, так и бросилась к окну и выглянула во двор. В ворота въезжало трое всадников, в середине ехал кто-то в черной одежде гражданского покроя, а с двух сторон его - по солдату в вышитых золотыми шнурками мундирах багряного цвета.
- Это Рекс! Его взяли в плен! - продолжала Сабрина, вглядевшись. Попался-таки... Вот несчастье-то!
- Да, Саб, это действительно он, - подтвердила Вега. - Ах, какая неудача!.. Теперь одна надежда на то, что отец не успел еще выехать из Глостера.
Но и эта надежда оказалась напрасной. Едва успела Вега выразить ее, как в аллее, по ту сторону двора, появилось еще несколько багряных всадников с человеком посредине, тоже в темной одежде. По-видимому, это тоже был конвой с каким-нибудь пленником.
- О, Саб, да ведь это наш отец! - вскричала Вега, отскочив от окна и бросаясь на шею сестры. Крепко обхватив друг друга, сестры громко разрыдались.
Над Холлимидом спустилась ночь. Сама по себе очень темная, эта ночь освещалась множеством больших и малых огней, горевших вокруг дома и в нем самом. Октябрь шел к концу, и становилось свежо, поэтому в доме топились все камины. Повсюду, на столах и стенах, пылало пламя толстых восковых свечей. Горели и спускавшиеся с потолка фигурные бронзовые канделябры.
Во дворе были разложены костры, вокруг которых, в самых непринужденных позах, расположились солдаты принца. Все они сытно и вкусно поужинали, получили по хорошей порции вина и пива, так что находились в самом прекрасном настроении. Их веселый и шумный гомон далеко разносился по тихим окрестностям.
Не менее весело, хотя и не так шумно, было и в парадной столовой дома. Там, за богато убранным столом, уставленным всякого рода прекрасной старинной фарфоровой посудой, бутылками с дорогими винами и серебряными кубками, восседали непрошеные гости. Самого хозяина дома здесь не было. Он находился в одной из соседних комнат, перед запертыми дверями которой стояла стража.
Дочери его все еще оставались наверху. Они видели в окно, как их отца провели под конвоем, точно какого-нибудь злодея, пойманного на месте преступления. Это зрелище наполнило их негодованием и ужасом. Еще больше сжалось у них сердце, когда они узнали, что не только не будут допущены к отцу, но даже к дверям его комнаты, через которые они могли бы перекинуться с ним несколькими словами. Эта бесчеловечность со стороны роялистов глубоко потрясла молодых девушек. Очевидно, взятие в плен их отца сулило впереди новые беды.
Несчастные девушки страшились даже подумать о будущем. Они могли лишь дрожать, плакать, молиться и со страхом прислушиваться к шагам поднимавшихся по лестнице к ним людей. Хотя дверь в их комнату не была заперта на ключ и никакой стражи к ним не было приставлено, они чувствовали себя в таком же заключении, в каком был их отец. Придворная челядь, находившаяся в свите принца Руперта, рыскала по всему двору, громко разговаривала и смеялась, словом, вела себя самым бесцеремонным образом. Попасться на глаза этой нахальной челяди было небезопасно для девушек, потому они по собственной воле заперлись в своей половине и боялись даже шевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимание.
По всему было заметно, что принц почему-то вдруг резко изменил свое первоначальное отношение к обитателям Холлимида. Сначала он был таким любезным, вежливым и обещал не допускать никаких бесчинств со стороны своих людей, а теперь, по-видимому, разрешил им не стесняться во всякого рода вольностях. Это, конечно, что-то означало, но что именно?
Причина была, в сущности, простая. Вскоре после прибытия принца в Холлимид к нему явился гонец из Монмаутса с извещением о новом поражении роялистов: парламентские дружины взяли еще один из их укрепленных городов. Выведенный из себя этим неприятным известием, принц решил полностью последовать лукавому совету Ленсфорда и, сбросив с себя личину даже условной порядочности, поступить со всем семейством республиканца Поуэля, как с военнопленными, и отвести их в Бристоль. Став, таким образом, полновластным повелителем для этого семейства, он мог заставить "пикантную блондиночку" покориться его прихотям, как это уже было со многими девушками и замужними женщинами, имевшими несчастье приглянуться этому развратнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71