Благодаря своей бронзовой коже, черным, как вороново крыло, волосам, она могла бы служить украшением любого индейского стана.
По-видимому, когда-то она была удивительно хороша собой; когда улыбалась, она показывала двойной ряд блестящих белых зубов, хотя улыбка ее напоминала тигрицу, скалившую зубы, чтобы броситься на свою добычу.
Кара Попетта, которой не было еще и 30 лет, могла бы называться еще красавицей, если бы не багровый шрам, пересекающий правую щеку и совсем обезобразивший ее лицо.
Судя по выражению ее глаз, душа ее была тоже обезображена многими рубцами. Взгляд, который она бросила на пленника, заставил бы задрожать Генри, если бы он понял его значение.
Но Генри некогда было предаваться размышлению, начальник немедленно приказал ему сесть за стол.
- Бесполезно вас спрашивать, умеете ли вы писать, синьор artista, проговорил бандит, указывая пальцем на перо и чернила. - Рука, умеющая владеть кистью, сумеет держать и перо. Пишите под мою диктовку, переводя на ваш язык. А вот и бумага. На столе лежало несколько листов почтовой бумаги.
Пленник взялся за перо, не будучи в состоянии представить себе, кому он будет писать. Впрочем, он недолго оставался в неизвестности.
- Сперва адрес, - приказал разбойник.
- Кому? - спросил пленник, приготовляясь писать.
- Синьору генералу Гардингу.
- Генералу Гардингу? - вскрикнул Генри, вскочив на ноги и уронив перо. Моему отцу? Что вам от него надо?
- Без вопросов, синьор художник! Садитесь и пишите.
Генри снова сел и написал адрес. Он вспомнил о своем последнем письме, посланном из гостиницы, находящейся на границе владений его отца, но у него не было времени предаваться воспоминаниям, бандит торопил его.
"Дорогой отец", - продиктовал бандит.
Генри опять остановился. Он вспомнил, что он тогда не поставил слово "дорогой". Неужели он напишет его сегодня под диктовку разбойника?
Надо было повиноваться, начальник повторил фразу, сопровождая ее страшным ругательством.
- А теперь, - сказал Корвино, - пишите и не останавливайтесь, иначе это будет дорого стоить.
Эта угроза была произнесена тоном, не оставляющим сомнения в ее значении.
Генри написал следующее письмо:
"Дорогой отец, уведомляю вас, что я в плену в горах Италии на расстоянии сорока миль от Рима, на границе Неаполитанской территории. Люди, у которых я нахожусь в неволе, неумолимы и убьют меня, если не получат выкупа. Они будут ждать вашего ответа и с этой целью посылают вам гонца, за целость которого будет порукой моя голова. Если вы его арестуете или почему-либо он не вернется сюда, это отразится на мне, и я буду подвергнут самым ужасным пыткам. Выкуп мой определен в тридцать тысяч лир. За эту сумму я получу свободу и знаю, что обещание свое они сдержат, так как эти люди, сделавшиеся разбойниками вследствие нелепых преследований деспотичного правительства, тем не менее исповедуют истинные принципы честности и порядочности. Если вы не пришлете денег, дорогой отец, могу вас заверить, вы никогда не увидите более вашего сына".
- Теперь подпишитесь, - сказал разбойник, видя, что Генри кончил писать.
Генри выпрямился и уронил перо. Он писал под диктовку и, занятый переводом, не мог осознать истинный смысл написанного.
Но когда у него потребовали подписаться под этим унизительным призывом к отцовскому милосердию, - а в нем еще жило воспоминание о его последнем гордом письме, - он почувствовал не только отвращение, но и стыд.
- Подпишитесь, - вскричал бандит, приподнимаясь на своем кресле, подпишитесь же!
Генри колебался.
- Если вы сейчас же не возьмете пера и не подпишите своего имени под этим письмом, клянусь Мадонной, прольется кровь! Cospetto! - я не позволю насмехаться надо мной какому-то мазилке, проклятому англичанину!
- О синьор, - вскричала Попетта, до сих пор не проронившая ни одного слова. - Послушайтесь его, duono cavaliere. Муж всегда так поступает с теми, которые слишком удаляются от большого города. Подпишите, саго mio, и все пойдет хорошо. Вы будете свободны и вернетесь к своим друзьям.
Произнеся эту маленькую речь, Попетта сошла с дивана, на котором отдыхала, подошла к молодому англичанину и положила ему руку на плечо.
Но ласковый тон ее голоса и мягкое выражение глаз не понравились ее мужу и господину. Корвино вскочил с места, схватил свою жену за талию и грубо отбросил в угол комнаты.
- Не вмешивайся не в свое дело! - крикнул он.
Затем, обратясь к пленнику и вытаскивая пистолет из кармана, он прохрипел: "Подписывайте"!
Дальнейшее сопротивление было бы безумием. Намерение бандита было ясно, послышался звук взводимого курка.
На один миг у пленника мелькнула мысль броситься на противника и схватиться с ним, но если бы даже он вышел победителем из этой борьбы, Догги Дик и десятка два других разбойников немедленно расстреляли его без всякого сомнения.
Оставалось или умереть, или подписать.
Генри наклонился и написал два слова: Генри Гардинг.
- Синьор Рикардо! - позвал начальник.
Вошел Догги Дик.
- Умеешь читать? - спросил Корвино, протягивая ему письмо.
- Я не больно учен, - ответил ренегат, - но думаю, что сумею разобрать эти каракули.
Он прочел письмо по складам и удостоверил перевод.
Конверт запечатали, надписали адрес под диктовку синьора Рикардо. После этого пленника опять связали и отвели в темницу.
В тот же вечер в Рим был послан гонец.
Глава XXI
ПОД КЕДРОМ
Целый год прошел с того дня, когда Бэла Мейноринг отвергла руку младшего сына генерала Гардинга.
Снова перепела свистели на полях, стонала кукушка в лесу и соловей наполнял рощу своими ночными мелодиями.
Мисс Мейноринг по-прежнему оставалась царицей всех балов в округе, хотя две или три молодых девушки начинали оспаривать у ней пальму первенства.
Поклонники ее оставались все те же, за исключением Генри Гардинга.
Говорили, что место его занял его брат Нигель. Впрочем, это могло быть одно предположение, которое шепнул мне один молодой человек на балу, где был также и Нигель.
Сначала я не поверил, но к концу вечера должен был убедиться в этом собственными глазами.
Летние балы представляют гораздо больше случаев пококетничать для молодых девушек. Прогулки вдвоем по темной аллее особенно приятны после душной залы.
Ускользнув таким образом с одной молодой особой, я остановился возле величественного кедра, ветки которого, почти касаясь земли, образовали вокруг его ствола зеленую палатку днем и темный грот ночью.
Вдруг моя спутница проговорила: "Мне кажется, я забыла свой зонтик под этим деревом, подождите здесь, я поищу его".
С этими словами она скрылась под кедром.
Боясь, чтобы не случилось чего с молодой девушкой, я проскользнул следом за ней.
Мы искали несколько минут, но бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
По-видимому, когда-то она была удивительно хороша собой; когда улыбалась, она показывала двойной ряд блестящих белых зубов, хотя улыбка ее напоминала тигрицу, скалившую зубы, чтобы броситься на свою добычу.
Кара Попетта, которой не было еще и 30 лет, могла бы называться еще красавицей, если бы не багровый шрам, пересекающий правую щеку и совсем обезобразивший ее лицо.
Судя по выражению ее глаз, душа ее была тоже обезображена многими рубцами. Взгляд, который она бросила на пленника, заставил бы задрожать Генри, если бы он понял его значение.
Но Генри некогда было предаваться размышлению, начальник немедленно приказал ему сесть за стол.
- Бесполезно вас спрашивать, умеете ли вы писать, синьор artista, проговорил бандит, указывая пальцем на перо и чернила. - Рука, умеющая владеть кистью, сумеет держать и перо. Пишите под мою диктовку, переводя на ваш язык. А вот и бумага. На столе лежало несколько листов почтовой бумаги.
Пленник взялся за перо, не будучи в состоянии представить себе, кому он будет писать. Впрочем, он недолго оставался в неизвестности.
- Сперва адрес, - приказал разбойник.
- Кому? - спросил пленник, приготовляясь писать.
- Синьору генералу Гардингу.
- Генералу Гардингу? - вскрикнул Генри, вскочив на ноги и уронив перо. Моему отцу? Что вам от него надо?
- Без вопросов, синьор художник! Садитесь и пишите.
Генри снова сел и написал адрес. Он вспомнил о своем последнем письме, посланном из гостиницы, находящейся на границе владений его отца, но у него не было времени предаваться воспоминаниям, бандит торопил его.
"Дорогой отец", - продиктовал бандит.
Генри опять остановился. Он вспомнил, что он тогда не поставил слово "дорогой". Неужели он напишет его сегодня под диктовку разбойника?
Надо было повиноваться, начальник повторил фразу, сопровождая ее страшным ругательством.
- А теперь, - сказал Корвино, - пишите и не останавливайтесь, иначе это будет дорого стоить.
Эта угроза была произнесена тоном, не оставляющим сомнения в ее значении.
Генри написал следующее письмо:
"Дорогой отец, уведомляю вас, что я в плену в горах Италии на расстоянии сорока миль от Рима, на границе Неаполитанской территории. Люди, у которых я нахожусь в неволе, неумолимы и убьют меня, если не получат выкупа. Они будут ждать вашего ответа и с этой целью посылают вам гонца, за целость которого будет порукой моя голова. Если вы его арестуете или почему-либо он не вернется сюда, это отразится на мне, и я буду подвергнут самым ужасным пыткам. Выкуп мой определен в тридцать тысяч лир. За эту сумму я получу свободу и знаю, что обещание свое они сдержат, так как эти люди, сделавшиеся разбойниками вследствие нелепых преследований деспотичного правительства, тем не менее исповедуют истинные принципы честности и порядочности. Если вы не пришлете денег, дорогой отец, могу вас заверить, вы никогда не увидите более вашего сына".
- Теперь подпишитесь, - сказал разбойник, видя, что Генри кончил писать.
Генри выпрямился и уронил перо. Он писал под диктовку и, занятый переводом, не мог осознать истинный смысл написанного.
Но когда у него потребовали подписаться под этим унизительным призывом к отцовскому милосердию, - а в нем еще жило воспоминание о его последнем гордом письме, - он почувствовал не только отвращение, но и стыд.
- Подпишитесь, - вскричал бандит, приподнимаясь на своем кресле, подпишитесь же!
Генри колебался.
- Если вы сейчас же не возьмете пера и не подпишите своего имени под этим письмом, клянусь Мадонной, прольется кровь! Cospetto! - я не позволю насмехаться надо мной какому-то мазилке, проклятому англичанину!
- О синьор, - вскричала Попетта, до сих пор не проронившая ни одного слова. - Послушайтесь его, duono cavaliere. Муж всегда так поступает с теми, которые слишком удаляются от большого города. Подпишите, саго mio, и все пойдет хорошо. Вы будете свободны и вернетесь к своим друзьям.
Произнеся эту маленькую речь, Попетта сошла с дивана, на котором отдыхала, подошла к молодому англичанину и положила ему руку на плечо.
Но ласковый тон ее голоса и мягкое выражение глаз не понравились ее мужу и господину. Корвино вскочил с места, схватил свою жену за талию и грубо отбросил в угол комнаты.
- Не вмешивайся не в свое дело! - крикнул он.
Затем, обратясь к пленнику и вытаскивая пистолет из кармана, он прохрипел: "Подписывайте"!
Дальнейшее сопротивление было бы безумием. Намерение бандита было ясно, послышался звук взводимого курка.
На один миг у пленника мелькнула мысль броситься на противника и схватиться с ним, но если бы даже он вышел победителем из этой борьбы, Догги Дик и десятка два других разбойников немедленно расстреляли его без всякого сомнения.
Оставалось или умереть, или подписать.
Генри наклонился и написал два слова: Генри Гардинг.
- Синьор Рикардо! - позвал начальник.
Вошел Догги Дик.
- Умеешь читать? - спросил Корвино, протягивая ему письмо.
- Я не больно учен, - ответил ренегат, - но думаю, что сумею разобрать эти каракули.
Он прочел письмо по складам и удостоверил перевод.
Конверт запечатали, надписали адрес под диктовку синьора Рикардо. После этого пленника опять связали и отвели в темницу.
В тот же вечер в Рим был послан гонец.
Глава XXI
ПОД КЕДРОМ
Целый год прошел с того дня, когда Бэла Мейноринг отвергла руку младшего сына генерала Гардинга.
Снова перепела свистели на полях, стонала кукушка в лесу и соловей наполнял рощу своими ночными мелодиями.
Мисс Мейноринг по-прежнему оставалась царицей всех балов в округе, хотя две или три молодых девушки начинали оспаривать у ней пальму первенства.
Поклонники ее оставались все те же, за исключением Генри Гардинга.
Говорили, что место его занял его брат Нигель. Впрочем, это могло быть одно предположение, которое шепнул мне один молодой человек на балу, где был также и Нигель.
Сначала я не поверил, но к концу вечера должен был убедиться в этом собственными глазами.
Летние балы представляют гораздо больше случаев пококетничать для молодых девушек. Прогулки вдвоем по темной аллее особенно приятны после душной залы.
Ускользнув таким образом с одной молодой особой, я остановился возле величественного кедра, ветки которого, почти касаясь земли, образовали вокруг его ствола зеленую палатку днем и темный грот ночью.
Вдруг моя спутница проговорила: "Мне кажется, я забыла свой зонтик под этим деревом, подождите здесь, я поищу его".
С этими словами она скрылась под кедром.
Боясь, чтобы не случилось чего с молодой девушкой, я проскользнул следом за ней.
Мы искали несколько минут, но бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44