Веселее и громче всех гоготал сам Тосихито.
- Ну, раз так, приглашаю тебя к себе, - проговорил он. Физиономия его
при этом сморщилась, потому что рвущийся наружу смех столкнулся в его
горле с только что выпитой водкой. - Ладно, так тому и быть...
- Покорнейше благодарю, - повторил гои, заикаясь и краснея.
И, разумеется, все снова захохотали. Что же касается Тосихито,
который только и стремился привлечь всеобщее внимание, то он гоготал еще
громче прежнего, и плечи его тряслись от смеха. Этот северный варвар
признавал в жизни только два способа времяпрепровождения. Первый -
наливаться сакэ, второй - хохотать.
К счастью, очень скоро все перестали о них говорить. Не знаю уж, в
чем тут дело. Скорее всего, остальной компании не понравилось, что
внимание общества привлечено к какому-то красноносому гои. Во всяком
случае, тема беседы изменилась, а поскольку сакэ и закусок осталось
маловато, общий интерес привлекло сообщение о том, как некий оруженосец
пытался сесть на коня, влезши второпях обеими ногами в одну штанину своих
мукабаки. Только гои, по-видимому, не слыхал ничего. Наверное, все мысли
его были заняты двумя словами: бататовая каша. Перед ним стоял жареный
фазан, но он не брал палочек. Его чаша была наполнена черным сакэ, но он к
ней не прикасался. Он сидел неподвижно, положив руки на колени, и все его
лицо, вплоть до корней волос, тронутых сединой, пылало наивным румянцем от
волнения, словно у девицы на смотринах. Он сидел, забыв о времени,
уставившись на черную лакированную миску из-под бататовой каши, и
бессмысленно улыбался...
Однажды утром, спустя несколько дней, по дороге в Аватагути вдоль
реки Камогава неторопливо ехали два всадника. Один, при длинном богатом
мече, черноусый красавец с роскошными кудрями, был в плотной голубой
каригину и в того же цвета хакама. Другой, самурай лет сорока, с мокрым
красным носом, был в двух ватниках поверх обтрепанного суйкана, небрежно
подпоясан и вообще вид собой являл донельзя расхлябанный. Впрочем, кони у
того и у другого были отличные, жеребцы-трехлетки, один буланый, другой
гнедой, добрые скакуны, так что проходившие по дороге торговцы вразнос и
самураи оборачивались и глядели им вслед. Позади, не отставая от
всадников, шли еще двое - очевидно, оруженосец и слуга. Нет необходимости
подсказывать читателю, что всадниками были Тосихито и гои.
Стояла зима, однако день выдался тихий и ясный, и ни малейший ветерок
не шевелил стебли пожухлой полыни по берегам речки, бежавшей меж угрюмых
камней на белой равнине. Жидкий, как масло, солнечный свет озарял
безлистные ветви низеньких ив, и на дороге отчетливо выделялись даже тени
трясогузок, вертевших хвостами на верхушках деревьев. Над темной зеленью
холмов Хигасиямы округло вздымались горы Хиэй, похожие на волны
заиндевевшего бархата. Всадники ехали медленно, не прикасаясь к плеткам, и
перламутровая инкрустация их седел блестела на солнце.
- Позволительно ли будет спросить, куда мы направляемся? - произнес
гои, дергая повод неумелой рукой.
- Скоро приедем, - ответил Тосихито. - Это ближе, чем ты полагаешь.
- Значит, это Аватагути?
- Очень даже может быть...
Заманивая сегодня утром гои, Тосихито объявил, что они поедут в
направлении Хигасиямы, потому что там-де есть горячий источник.
Красноносый гои принял это за чистую монету. Он давно не мылся в бане, и
тело его невыносимо чесалось. Угоститься бататовой кашей да вдобавок еще
помыться горячей водой - чего еще оставалось желать? Только об этом он и
мечтал, трясясь на буланом жеребце, сменном коне Тосихито. Однако они
проезжали одну деревню за другой, а Тосихито и не думал останавливаться.
Между тем они миновали Аватагути.
- Значит, это не в Аватагути?
- Потерпи еще немного, - отозвался Тосихито, усмехаясь.
Он продолжал ехать как ни в чем не бывало и только отвернулся, чтобы
не видеть лица гои. Хижины по сторонам дороги попадались все реже, на
просторных зимних полях виднелись только вороны, добывающие себе корм, и
тусклой голубизной отливал вдали снег, сохранившийся в тени гор. Небо было
ясное, острые верхушки желтинника вонзались в него так, что болели глаза,
и от этого почему-то было особенно зябко.
- Значит, это где-нибудь неподалеку от Ямасина?
- Ямасина - вон она. Нет, это еще немного подальше.
Действительно, вот и Ямасину они проехали. Да что Ямасина. Незаметно
оставили позади Сэкияму, а там солнце перевалило за полдень, и они
подъехали к храму Миидэра. В храме у Тосихито оказался приятель-монах.
Зашли к монаху, отобедали у него, а по окончании трапезы снова
взгромоздились на коней и пустились в дорогу. Теперь их путь, в отличие от
прежнего, лежал через совершенно уже пустынную местность. А надо сказать,
что в те времена повсюду рыскали шайки разбойников... Гои, совсем
сгорбившись, заглянул Тосихито в лицо и осведомился:
- Нам далеко еще?
Тосихито улыбнулся. Так улыбается взрослому мальчишка, которого
уличили в проказливой шалости. У кончика носа собираются морщины, мускулы
вокруг глаз растягиваются, и кажется, будто он готов разразиться смехом,
но не решается.
- Говоря по правде, я вознамерился отвезти тебя к себе в Цуругу, -
произнес наконец Тосихито и, рассмеявшись, указал плетью куда-то вдаль.
Там ослепительно сверкнуло под лучами солнца озеро Оми.
Гои растерялся.
- Вы изволили сказать - в Цуругу? Ту, что в провинции Этидзэн? Ту
самую?
Он уже слышал сегодня, что Тосихито, ставши зятем цуругского Арихито
Фудзивары, большею частью живет в Цуруге. Однако до сего момента ему и в
голову не приходило, что Тосихито потащит его туда. Прежде всего, разве
возможно благополучно добраться до провинции Этидзэн, лежащей за многими
горами и реками, вот так - вдвоем, в сопровождении всего лишь двух слуг?
Да еще в такие времена, когда повсеместно ходят слухи о несчастных
путниках, убитых разбойниками?.. Гои умоляюще поглядел на Тосихито.
- Да как же это так? - проговорил он. - Я думал, что надо ехать до
Хигасиямы, а оказалось, что едем до Ямасины. Доехали до Ямасины, а
оказалось, что надо в Миидэру... И вот теперь вы говорите, что надо в
Цуругу, в провинцию Этидзэн... Как же так... если бы вы хоть сразу
сказали, а то потащили с собой, как холопа какого-нибудь... В Цуругу, это
же нелепо...
Гои едва не плакал. Если бы надежда "нажраться бататовой каши" не
возбудила его смелости, он, вероятно, тут же оставил бы Тосихито и
повернул обратно в Киото.
1 2 3 4 5 6
- Ну, раз так, приглашаю тебя к себе, - проговорил он. Физиономия его
при этом сморщилась, потому что рвущийся наружу смех столкнулся в его
горле с только что выпитой водкой. - Ладно, так тому и быть...
- Покорнейше благодарю, - повторил гои, заикаясь и краснея.
И, разумеется, все снова захохотали. Что же касается Тосихито,
который только и стремился привлечь всеобщее внимание, то он гоготал еще
громче прежнего, и плечи его тряслись от смеха. Этот северный варвар
признавал в жизни только два способа времяпрепровождения. Первый -
наливаться сакэ, второй - хохотать.
К счастью, очень скоро все перестали о них говорить. Не знаю уж, в
чем тут дело. Скорее всего, остальной компании не понравилось, что
внимание общества привлечено к какому-то красноносому гои. Во всяком
случае, тема беседы изменилась, а поскольку сакэ и закусок осталось
маловато, общий интерес привлекло сообщение о том, как некий оруженосец
пытался сесть на коня, влезши второпях обеими ногами в одну штанину своих
мукабаки. Только гои, по-видимому, не слыхал ничего. Наверное, все мысли
его были заняты двумя словами: бататовая каша. Перед ним стоял жареный
фазан, но он не брал палочек. Его чаша была наполнена черным сакэ, но он к
ней не прикасался. Он сидел неподвижно, положив руки на колени, и все его
лицо, вплоть до корней волос, тронутых сединой, пылало наивным румянцем от
волнения, словно у девицы на смотринах. Он сидел, забыв о времени,
уставившись на черную лакированную миску из-под бататовой каши, и
бессмысленно улыбался...
Однажды утром, спустя несколько дней, по дороге в Аватагути вдоль
реки Камогава неторопливо ехали два всадника. Один, при длинном богатом
мече, черноусый красавец с роскошными кудрями, был в плотной голубой
каригину и в того же цвета хакама. Другой, самурай лет сорока, с мокрым
красным носом, был в двух ватниках поверх обтрепанного суйкана, небрежно
подпоясан и вообще вид собой являл донельзя расхлябанный. Впрочем, кони у
того и у другого были отличные, жеребцы-трехлетки, один буланый, другой
гнедой, добрые скакуны, так что проходившие по дороге торговцы вразнос и
самураи оборачивались и глядели им вслед. Позади, не отставая от
всадников, шли еще двое - очевидно, оруженосец и слуга. Нет необходимости
подсказывать читателю, что всадниками были Тосихито и гои.
Стояла зима, однако день выдался тихий и ясный, и ни малейший ветерок
не шевелил стебли пожухлой полыни по берегам речки, бежавшей меж угрюмых
камней на белой равнине. Жидкий, как масло, солнечный свет озарял
безлистные ветви низеньких ив, и на дороге отчетливо выделялись даже тени
трясогузок, вертевших хвостами на верхушках деревьев. Над темной зеленью
холмов Хигасиямы округло вздымались горы Хиэй, похожие на волны
заиндевевшего бархата. Всадники ехали медленно, не прикасаясь к плеткам, и
перламутровая инкрустация их седел блестела на солнце.
- Позволительно ли будет спросить, куда мы направляемся? - произнес
гои, дергая повод неумелой рукой.
- Скоро приедем, - ответил Тосихито. - Это ближе, чем ты полагаешь.
- Значит, это Аватагути?
- Очень даже может быть...
Заманивая сегодня утром гои, Тосихито объявил, что они поедут в
направлении Хигасиямы, потому что там-де есть горячий источник.
Красноносый гои принял это за чистую монету. Он давно не мылся в бане, и
тело его невыносимо чесалось. Угоститься бататовой кашей да вдобавок еще
помыться горячей водой - чего еще оставалось желать? Только об этом он и
мечтал, трясясь на буланом жеребце, сменном коне Тосихито. Однако они
проезжали одну деревню за другой, а Тосихито и не думал останавливаться.
Между тем они миновали Аватагути.
- Значит, это не в Аватагути?
- Потерпи еще немного, - отозвался Тосихито, усмехаясь.
Он продолжал ехать как ни в чем не бывало и только отвернулся, чтобы
не видеть лица гои. Хижины по сторонам дороги попадались все реже, на
просторных зимних полях виднелись только вороны, добывающие себе корм, и
тусклой голубизной отливал вдали снег, сохранившийся в тени гор. Небо было
ясное, острые верхушки желтинника вонзались в него так, что болели глаза,
и от этого почему-то было особенно зябко.
- Значит, это где-нибудь неподалеку от Ямасина?
- Ямасина - вон она. Нет, это еще немного подальше.
Действительно, вот и Ямасину они проехали. Да что Ямасина. Незаметно
оставили позади Сэкияму, а там солнце перевалило за полдень, и они
подъехали к храму Миидэра. В храме у Тосихито оказался приятель-монах.
Зашли к монаху, отобедали у него, а по окончании трапезы снова
взгромоздились на коней и пустились в дорогу. Теперь их путь, в отличие от
прежнего, лежал через совершенно уже пустынную местность. А надо сказать,
что в те времена повсюду рыскали шайки разбойников... Гои, совсем
сгорбившись, заглянул Тосихито в лицо и осведомился:
- Нам далеко еще?
Тосихито улыбнулся. Так улыбается взрослому мальчишка, которого
уличили в проказливой шалости. У кончика носа собираются морщины, мускулы
вокруг глаз растягиваются, и кажется, будто он готов разразиться смехом,
но не решается.
- Говоря по правде, я вознамерился отвезти тебя к себе в Цуругу, -
произнес наконец Тосихито и, рассмеявшись, указал плетью куда-то вдаль.
Там ослепительно сверкнуло под лучами солнца озеро Оми.
Гои растерялся.
- Вы изволили сказать - в Цуругу? Ту, что в провинции Этидзэн? Ту
самую?
Он уже слышал сегодня, что Тосихито, ставши зятем цуругского Арихито
Фудзивары, большею частью живет в Цуруге. Однако до сего момента ему и в
голову не приходило, что Тосихито потащит его туда. Прежде всего, разве
возможно благополучно добраться до провинции Этидзэн, лежащей за многими
горами и реками, вот так - вдвоем, в сопровождении всего лишь двух слуг?
Да еще в такие времена, когда повсеместно ходят слухи о несчастных
путниках, убитых разбойниками?.. Гои умоляюще поглядел на Тосихито.
- Да как же это так? - проговорил он. - Я думал, что надо ехать до
Хигасиямы, а оказалось, что едем до Ямасины. Доехали до Ямасины, а
оказалось, что надо в Миидэру... И вот теперь вы говорите, что надо в
Цуругу, в провинцию Этидзэн... Как же так... если бы вы хоть сразу
сказали, а то потащили с собой, как холопа какого-нибудь... В Цуругу, это
же нелепо...
Гои едва не плакал. Если бы надежда "нажраться бататовой каши" не
возбудила его смелости, он, вероятно, тут же оставил бы Тосихито и
повернул обратно в Киото.
1 2 3 4 5 6