Некоторые слова он выкрикивал, и его голос срывался в плач.
- Надо снять носки, - уговаривала его тетя Груша, и он согласился потерпеть.
Его ступни были темно-синими в глубоких грязных трещинах. Из трещин шла кровь.
Тетя Груша налила в тазик горячей воды и попробовала вымыть ему ноги, но, как только она прикасалась к его ступням, он начи-нал плакать и кричать.
Тогда тетя Груша вызвала по телефону врачей, но приехали они только через час. За это время дядя Кирша задремал на диванчике, но спал он беспокойно - хрипло дышал и всхлипывал во сне.
Врачей приехало двое. Один был старый и толстый, другой молодой и кудрявый. Я испугалась, что это подросток Валера, но толстый врач называл его Егор. У Валеры были желтые неподвижные глаза, а глаз этого я никак не могла разглядеть в темноте.
- Да включите же наконец свет! - закричал толстый доктор на тетю Грушу.
Тетя Груша неуклюже побежала к выключателю. От света дядя Кирша проснулся.
- У нас гости? - пьяно поморщился он на врачей. - Я никого не звал.
Толстый врач дотронулся до его ноги. Дядя Кирша вскрикнул.
При свете я посмотрела на молодого врача. У него были желтые неподвижные глаза.
- У тебя есть брат? - поняла я.
- Приготовь шприц, - попросил его толстый врач.
- Есть, - ответил он кому-то из нас.
Тетя Груша подошла к дяде Кирше и погладила его по голове.
- Где ты был, Кирилл? - снова спросила она.
Вместо ответа дядя Кирша снова заплакал.
- А где сейчас твой брат? - спросила я у молодого врача.
- Шляется где-нибудь, - раздраженно ответил он. - Будем брать в больницу?
- Будем, - кивнул толстый врач.
Тетя Груша заплакала.
- А где вы живете? - снова спросила я.
Молодой врач посмотрел на меня своими неподвижными глазами и сказал:
- У зоопарка.
- А как его зовут? - не отставала я.
- Кого? - не понял он.
- Твоего брата.
- Его зовут...
Но он так и не успел мне ответить, потому что в комнату вошли два санитара с носилками и унесли дядю Киршу в машину.
- Груша! - пьяно крикнул он на всю улицу.
В окнах Вовкиной квартиры зажегся свет. На мгновение вы
глянула его бабушка, и следом за ней мелькнуло испуганное Вовкино лицо. Машина с дядей Киршей тронулась.
Рано утром к нам пришла Вовкина бабушка. У нее под глазами чернели круги от бессонной ночи. Она стояла в ночной рубашке и в тапочках. Поверх рубашки был наброшен цветастый халат, но она его даже не запахнула.
- Что-то с Кириллом Николаевичем? - тревожно спросила она.
- Да, - кивнула тетя Груша. - Этой ночью его увезли в боль-ницу.
- Мой Вова... - и голос Вовкиной бабушки задрожал. - Мой Вова что-то видел! Вчера, когда вы с Лелей ушли домой, мы еще посидели немножко. Он сначала качался на качелях, а потом вдруг спрыгнул, крикнул мне, что сейчас придет, и побежал за дом. Его долго не было, и я уже собралась идти за ним, как вдруг он вер-нулся. Он был очень напуган и все повторял: "Дядя Кирша... дядя Кирша..." Я побежала за дом, но там не было никого. Вова мне ничего не рассказывает, может быть, расскажет вам!
Но Вовка, он стоял в подъезде под нашей дверью и подслуши-вал, Вовка пронзительно закричал:
- Не расскажу... не расскажу!
- Может быть, Леле скажешь? - мягко попросила его бабушка.
- И Леле не скажу, и никому!
И убежал обратно в свою квартиру.
Днем тетя Груша закрыла меня на ключ, а сама пошла на улицу. Она вернулась очень поздно, когда совсем стемнело.
- Я ничего не нашла, - сказала она.
- А куда ты ходила? - спросила я.
Она промолчала, но я знала, что она была за домом.
Все следующее утро тетя Груша звонила по телефону. Потом мы с ней пили чай с молоком на кухне, и она поджаривала на сково-родке кусочки хлеба и заливала их яйцом. Она почти не разговари-вала со мной, а когда я что-то спрашивала у нее, она мне не отве-чала, и мне приходилось повторять свой вопрос заново. На подоконнике лежала коробка папирос. На коробке была проведена голубая, сло-манная в трех местах линия и нарисован всадник на белом коне.
- Каз-бек, - прочитала я. - Кто такой Казбек?
Тетя Груша промолчала.
- Я тебя спрашиваю, кто такой Казбек? - повторила я.
- Гора, - сухо ответила тетя Груша.
- Какая гора?
- Высокая...
На подоконнике стояла пожелтевшая пепельница, полная окур-ков и плевков дяди Кирши. Я посмотрела в пепельницу: на дне лежал серый пепел и жженые спички. Форточка была открыта, и тюлевая занавеска подергивалась от ветра и краем норовила угодить в окурки. Я отодвинула пепельницу. Пепельница взвизгнула, проехав по подокон-нику, но тетя Груша даже не обернулась. И тогда я поняла: тетя Груша больше меня не любит. Она за что-то злится на меня. Наверное, вспомнила, как я выбросила ее рубль. Я села на табуретку, на которой обычно сидел дядя Кирша, и зарыдала. Тетя Груша выключила сково-родку с жареным хлебом и подошла ко мне. Она обняла меня. Я уткнулась лицом в ее коричневое платье с черными оборками и спросила:
- Это ты из-за дяди Кирши со мной не разговариваешь?
Тетя Груша вздохнула.
- Ты что! - убеждала ее я и гладила по коричневому воротнику. - Нам с тобой и без него будет хорошо! Пусть он там лежит в своей больнице. Так ему и надо! Ведь он обидел тебя. Давай выбросим рыболовные крючки из банки, его удочки все равно поломали!
И тогда зарыдала тетя Груша.
В комнате зазвонил телефон. Я выбежала на звонок, зажала нос двумя пальцами и сказала: "Алле!", но не услышала ответа, потому что тетя Груша выхватила у меня трубку.
- Да, да! - кому-то отвечала она. - Скажите ему, что мы сейчас приедем. Я вас не слышу... Нет, нет!
Мы вышли на улицу. Под деревьями снова никого не было. Круг, начерченный для игры в "ножички", стерся. Качели во дворе стояли совершенно пустые, но с дерева сорвался листик и упал на сиденье. У листика были желтые края. Тетя Груша быстро шла и тяжело дышала. Я за ней не успевала. Тогда она взяла меня за руку, мы побежали на остановку и сели в трамвай.
- Следующая остановка - улица Зои Космодемьянской, - объявили в вагоне.
Трамвай задрожал, звякнул и поехал. Я смотрела в окно.
Кирпичные дома улицы Гоголя кончились, и пошли маленькие, деревян-ные. Они тесно жались друг к другу, просто валились. Соприкасались крышами, иногда даже стенами, и часто окно одного дома в упор смотрело в окно другого. И тогда дом не выдерживал такого присталь-ного взгляда и с грохотом захлопывал ставни.
Через несколько сидений перед нами ехал Харитон Климович. Но он не хотел, чтобы мы его узнали. Он надел черные очки и закрыл лицо книжкой. На обложке я прочла слово "Любовь", но дальше шли его желтые пальцы с розовыми ногтями, поэтому второе слово я про-честь не смогла. У Харитона Климовича был черный пиджак, и из кармана торчал белый угол платочка.
- Зоя Космодемьянская была молодой девушкою, когда ее убили фашисты, громко сказала мне тетя Груша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
- Надо снять носки, - уговаривала его тетя Груша, и он согласился потерпеть.
Его ступни были темно-синими в глубоких грязных трещинах. Из трещин шла кровь.
Тетя Груша налила в тазик горячей воды и попробовала вымыть ему ноги, но, как только она прикасалась к его ступням, он начи-нал плакать и кричать.
Тогда тетя Груша вызвала по телефону врачей, но приехали они только через час. За это время дядя Кирша задремал на диванчике, но спал он беспокойно - хрипло дышал и всхлипывал во сне.
Врачей приехало двое. Один был старый и толстый, другой молодой и кудрявый. Я испугалась, что это подросток Валера, но толстый врач называл его Егор. У Валеры были желтые неподвижные глаза, а глаз этого я никак не могла разглядеть в темноте.
- Да включите же наконец свет! - закричал толстый доктор на тетю Грушу.
Тетя Груша неуклюже побежала к выключателю. От света дядя Кирша проснулся.
- У нас гости? - пьяно поморщился он на врачей. - Я никого не звал.
Толстый врач дотронулся до его ноги. Дядя Кирша вскрикнул.
При свете я посмотрела на молодого врача. У него были желтые неподвижные глаза.
- У тебя есть брат? - поняла я.
- Приготовь шприц, - попросил его толстый врач.
- Есть, - ответил он кому-то из нас.
Тетя Груша подошла к дяде Кирше и погладила его по голове.
- Где ты был, Кирилл? - снова спросила она.
Вместо ответа дядя Кирша снова заплакал.
- А где сейчас твой брат? - спросила я у молодого врача.
- Шляется где-нибудь, - раздраженно ответил он. - Будем брать в больницу?
- Будем, - кивнул толстый врач.
Тетя Груша заплакала.
- А где вы живете? - снова спросила я.
Молодой врач посмотрел на меня своими неподвижными глазами и сказал:
- У зоопарка.
- А как его зовут? - не отставала я.
- Кого? - не понял он.
- Твоего брата.
- Его зовут...
Но он так и не успел мне ответить, потому что в комнату вошли два санитара с носилками и унесли дядю Киршу в машину.
- Груша! - пьяно крикнул он на всю улицу.
В окнах Вовкиной квартиры зажегся свет. На мгновение вы
глянула его бабушка, и следом за ней мелькнуло испуганное Вовкино лицо. Машина с дядей Киршей тронулась.
Рано утром к нам пришла Вовкина бабушка. У нее под глазами чернели круги от бессонной ночи. Она стояла в ночной рубашке и в тапочках. Поверх рубашки был наброшен цветастый халат, но она его даже не запахнула.
- Что-то с Кириллом Николаевичем? - тревожно спросила она.
- Да, - кивнула тетя Груша. - Этой ночью его увезли в боль-ницу.
- Мой Вова... - и голос Вовкиной бабушки задрожал. - Мой Вова что-то видел! Вчера, когда вы с Лелей ушли домой, мы еще посидели немножко. Он сначала качался на качелях, а потом вдруг спрыгнул, крикнул мне, что сейчас придет, и побежал за дом. Его долго не было, и я уже собралась идти за ним, как вдруг он вер-нулся. Он был очень напуган и все повторял: "Дядя Кирша... дядя Кирша..." Я побежала за дом, но там не было никого. Вова мне ничего не рассказывает, может быть, расскажет вам!
Но Вовка, он стоял в подъезде под нашей дверью и подслуши-вал, Вовка пронзительно закричал:
- Не расскажу... не расскажу!
- Может быть, Леле скажешь? - мягко попросила его бабушка.
- И Леле не скажу, и никому!
И убежал обратно в свою квартиру.
Днем тетя Груша закрыла меня на ключ, а сама пошла на улицу. Она вернулась очень поздно, когда совсем стемнело.
- Я ничего не нашла, - сказала она.
- А куда ты ходила? - спросила я.
Она промолчала, но я знала, что она была за домом.
Все следующее утро тетя Груша звонила по телефону. Потом мы с ней пили чай с молоком на кухне, и она поджаривала на сково-родке кусочки хлеба и заливала их яйцом. Она почти не разговари-вала со мной, а когда я что-то спрашивала у нее, она мне не отве-чала, и мне приходилось повторять свой вопрос заново. На подоконнике лежала коробка папирос. На коробке была проведена голубая, сло-манная в трех местах линия и нарисован всадник на белом коне.
- Каз-бек, - прочитала я. - Кто такой Казбек?
Тетя Груша промолчала.
- Я тебя спрашиваю, кто такой Казбек? - повторила я.
- Гора, - сухо ответила тетя Груша.
- Какая гора?
- Высокая...
На подоконнике стояла пожелтевшая пепельница, полная окур-ков и плевков дяди Кирши. Я посмотрела в пепельницу: на дне лежал серый пепел и жженые спички. Форточка была открыта, и тюлевая занавеска подергивалась от ветра и краем норовила угодить в окурки. Я отодвинула пепельницу. Пепельница взвизгнула, проехав по подокон-нику, но тетя Груша даже не обернулась. И тогда я поняла: тетя Груша больше меня не любит. Она за что-то злится на меня. Наверное, вспомнила, как я выбросила ее рубль. Я села на табуретку, на которой обычно сидел дядя Кирша, и зарыдала. Тетя Груша выключила сково-родку с жареным хлебом и подошла ко мне. Она обняла меня. Я уткнулась лицом в ее коричневое платье с черными оборками и спросила:
- Это ты из-за дяди Кирши со мной не разговариваешь?
Тетя Груша вздохнула.
- Ты что! - убеждала ее я и гладила по коричневому воротнику. - Нам с тобой и без него будет хорошо! Пусть он там лежит в своей больнице. Так ему и надо! Ведь он обидел тебя. Давай выбросим рыболовные крючки из банки, его удочки все равно поломали!
И тогда зарыдала тетя Груша.
В комнате зазвонил телефон. Я выбежала на звонок, зажала нос двумя пальцами и сказала: "Алле!", но не услышала ответа, потому что тетя Груша выхватила у меня трубку.
- Да, да! - кому-то отвечала она. - Скажите ему, что мы сейчас приедем. Я вас не слышу... Нет, нет!
Мы вышли на улицу. Под деревьями снова никого не было. Круг, начерченный для игры в "ножички", стерся. Качели во дворе стояли совершенно пустые, но с дерева сорвался листик и упал на сиденье. У листика были желтые края. Тетя Груша быстро шла и тяжело дышала. Я за ней не успевала. Тогда она взяла меня за руку, мы побежали на остановку и сели в трамвай.
- Следующая остановка - улица Зои Космодемьянской, - объявили в вагоне.
Трамвай задрожал, звякнул и поехал. Я смотрела в окно.
Кирпичные дома улицы Гоголя кончились, и пошли маленькие, деревян-ные. Они тесно жались друг к другу, просто валились. Соприкасались крышами, иногда даже стенами, и часто окно одного дома в упор смотрело в окно другого. И тогда дом не выдерживал такого присталь-ного взгляда и с грохотом захлопывал ставни.
Через несколько сидений перед нами ехал Харитон Климович. Но он не хотел, чтобы мы его узнали. Он надел черные очки и закрыл лицо книжкой. На обложке я прочла слово "Любовь", но дальше шли его желтые пальцы с розовыми ногтями, поэтому второе слово я про-честь не смогла. У Харитона Климовича был черный пиджак, и из кармана торчал белый угол платочка.
- Зоя Космодемьянская была молодой девушкою, когда ее убили фашисты, громко сказала мне тетя Груша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29