ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Она умерла спокойно, с улыбкой на устах. Спасти её было невозможно.
Раздался дружный вздох толпы. «Вздох облегчения?» — подумал Теннисон. Ожиданию пришёл конец.
А потом чей-то гулкий, звенящий голос — скорее робота, чем человека, начал читать поминальную молитву, к нему стали присоединяться другие, и вскоре пение могучего хора разнеслось по всему Ватикану. Кто стоял, кто упал на колени; через несколько мгновений мерно и громко загудели большие колокола базилики.
Экайер повернулся к Теннисону.
— Ты, наверное, хочешь помолиться вместе со всеми? — спросил Теннисон. — Не обращай на меня, безбожника, внимания.
— Да нет… — покачал головой Экайер и заговорил совсем о другом: — Знаешь, если бы Мэри могла это видеть, она была бы счастлива. Ведь она верила по-настоящему. Всегда ходила на мессу, часами простаивала на коленях, вознося молитвы Господу. Не для виду, не напоказ. Вера была её жизнью.
«Наверное, именно поэтому она и нашла Рай», — подумал Теннисон, но вслух ничего не сказал.
Они шли рядом и молчали. Потом Экайер спросил:
— Какое у тебя настроение, Джейсон?
— Грустно, — ответил Теннисон.
— Ты не виноват. И не должен чувствовать себя виновным.
— Нет, виноват, — покачал головой Теннисон. — Врач всегда чувствует себя виноватым. Это врождённое качество, та цена, которую приходится платить за то, что стал врачом. Но это пройдёт.
— У меня куча дел. Обойдёшься без меня?
— Пойду прогуляюсь, — сказал Теннисон. — Думаю, прогулка будет мне на пользу.
«Точно, нужно прогуляться», — решил он. Джилл ушла в библиотеку, сказала, что надеется за работой отвлечься от мрачных мыслей. Вернуться к себе? Без Джилл там скучно и тоскливо. Оставалось одно — пойти прогуляться.
Он вышел из Ватикана и побрёл, сам не зная куда. Облегчения он не чувствовал. Звон колоколов усиливал раздражение и душевное беспокойство.
Минут через пятнадцать он обнаружил, что поднимается по холму к хижине Декера. Он резко остановился, повернулся и пошёл обратно. Нет, к хижине он идти не мог, просто не мог. Должно пройти время, прежде чем он снова сможет туда пойти.
Он свернул на боковую тропинку. Она вела к пригорку, откуда он часто любовался горами. Он шёл, а вслед ему звонили колокола.
Дойдя до любимого пригорка, он уселся на невысокий валун и стал смотреть на горы. Солнце стояло высоко и ярко высвечивало бледно-голубые предгорья, по которым взбирались вверх темно-зеленые языки лесов. Заснеженные пики сияли, как сахарные головы.
«Как все меняется, — думал Теннисон. — Через час все будет по-другому, не так, как сейчас. Горы меняются ежеминутно, и в нашем понятии они вечны. Но когда-нибудь их тут не станет. Пройдут тысячелетия, и они сравняются с долинами, и все живое, что сейчас прячется в лесах и скалах, сойдёт в долины и навсегда забудет, что тут некогда были горы… Ничто не остаётся неизменным. Ничто не вечно.
А мы стремимся к знаниям. Обливаясь потом, задыхаясь, карабкаемся вверх по их крутым склонам. Мучительно ищем ответа, ожидая, что он окажется окончательным, а когда находим ответ, то вместе с ним возникает и новый вопрос, и так без конца. И все-таки мы не оставляем попыток — мы не можем иначе. Это наш крест».
Теннисон вытянул перед собой руки. Он смотрел на них по-другому, не так, как прежде, как будто раньше никогда не видел. Одно-единственное лёгкое касание этих пальцев, одно-единственное любовное прикосновение и опухоль исчезла с лица Джилл.
«Теперь в этом нет сомнений, — думал он. — Огромное, мерзкое пятно было на её щеке, а я прикоснулся — и оно исчезло. Что же это такое? Спонтанная ремиссия? Нет, не может быть, так спонтанная ремиссия не происходит. На спонтанную ремиссию уходит какое-то время, а тут опухоль исчезла моментально».
Они говорили о происшедшем между собой, и сами не верили в то, что говорили. «Это подействовала сила, — говорила Джилл, — которой тебя наделили обитатели математического мира. Это дар одного мира другому миру».
Теннисон разглядывал руки, поворачивал их так и сяк. Руки как руки, такие же, как всегда. Он заглянул внутрь себя, но и там никаких изменений не обнаружил. Все как обычно.
«А может быть, — думал он, — в людях дремлют многие скрытые способности, эволюционные по природе — спят и ждут своего часа. Вся история человечества пестрит сказками о чудесах типа исцеления наложением рук. Многие клялись и божились, что такое происходило, но нигде не было тому документальных подтверждений.
А тут ещё Шептун… Шептун тут давно, но до появления на Харизме Декера никто не мог его увидеть. Декер не только видел Шептуна, но и разговаривал с ним. Но в сознание к Декеру Шептун войти не мог. А ко мне и Джилл вошёл. Какая разница была между нами и Декером? Может быть, и это — признаки скрытых талантов, которые сейчас у людей только в зародыше и развиты в неравной степени? Вероятно, можно быть носителем какой-то способности, даже не подозревая о её существовании».
Но все-таки случай с Джилл под такие объяснения никак не подходил. Десятки раз он проводил рукой по изуродованной щеке любимой, но только когда он возвратился из математического мира, противное пятно исчезло. Следовательно, способность творить чудеса была не врождённой. И обрести её он мог только там.
Он снова взглянул на руки. Самые обычные руки, которыми он пользовался всю жизнь.
Теннисон встал с камня и сунул руки в карманы, чтобы больше не смотреть на них. Колокола базилики все ещё звонили. Можно было погулять ещё, но не хотелось.
«Пойду-ка домой, — решил он. — Джилл ещё не вернулась, без неё будет скучно, но, пожалуй, можно будет найти, чем заняться. Может быть, попробовать приготовить к обеду что-нибудь экзотическое? Ох, вряд ли получится что-то съедобное. Конечно, хорошо бы порадовать Джилл, да ведь она не станет есть мою стряпню. Тоже мне, сюрприз получится… И Губерта нет…»
Тропинка круто повернула, и Теннисон застыл на месте. Навстречу ему по пригорку взбиралась знакомая фигура. На том, кто шёл вверх по пригорку, была лиловая мантия с подоткнутыми полами, чтобы не испачкать. Это был кардинал Феодосий. Красная митра, украшенная бриллиантами, красовалась на его металлической голове.
— Преосвященный! — воскликнул Теннисон. — Вот уж не думал не гадал вас встретить. Не знал, что вы любитель прогулок.
— Я-то нет, — сказал Феодосий, поравнявшись с Теннисоном, — а вот вы, я слышал, ходок.
— Да, я люблю побродить. Давайте как-нибудь выберем время и погуляем вместе. Мне было бы приятно. Тут столько красивого. Думаю, вам бы тоже понравилось.
— О какой красоте вы говорите, доктор Теннисон? О красоте природы?
— Конечно. Мы забрались бы с вами повыше в горы. Там такие прекрасные цветы растут вдоль тропинок…
— Красота — в глазах смотрящего, — сказал кардинал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92