— Знаешь что? Я видел сон, как мы с Бертой купили рояль для Мари. Только он оказался слишком большим и загромоздил всю столовую. Малышке пришлось играть на нем, сидя в коридоре, а мы с Бертой устроились на самом рояле. И вдруг крышка как лопнет!.. А тут еще…
— Оставь меня в покое со своим роялем и готовься.
— К чему?
— К галерее кошмаров! Надеюсь, у тебя нет сейчас приступа желчи, иначе тебе придется туго.
От наших разговоров просыпается Юдифь и спрашивает, что происходит. Я говорю ей, что мы идем на пляж подышать морским воздухом, она тут же засыпает.
Берюрье следует за мной, на ходу почесывая живот и ниже. Когда он просыпается, то первым делом всегда чешет себя сверху донизу.
— Насколько я тебя знаю, — говорит он, — случилось что-то важное.
— Действительно, “случилось”.
— Что именно?
— Это будет моим сюрпризом.
Я показываю ему хижину Валерии. Он вытаскивает руку из трусов и, не колеблясь, раскрывает дверь.
Когда Берюрье выходит из домика, то кажется немного бледным. Из его чрева доносятся подозрительные звуки. Он быстро забегает за камень и опорожняет свой кишечник, после чего, за неимением туалетной бумаги, подтирается листом какого-то растения.
— Ярости, — говорит Берю. — От таких вещей у меня случается понос.
Я отхожу от этого места подальше, а мой приятель снова заходит за камень и производит два таких залпа, после которых пушечная стрельба Французской эскадры в Тулоне кажется детской забавой.
— Ты думаешь, что ее обезглавила эта девка?
— Я ничего не думаю.
— А ты видел ее руки?
— Может быть, это подстроили специально?
— Она под наркозом.
— Знаю, но она могла накачаться и после убийства.
— В таком случае, она вымыла бы руки.
— Не обязательно. Она могла придумать эту мизансцену, чтобы быстрее оправдаться. Слишком дико все будет выглядеть в глазах следователя — обезглавленная подруга и ты, с окровавленными руками, спишь рядом!
— Что будем делать?
— Займемся проверкой. На этом острове нас семнадцать человек. Валерия мертва, мы с тобой и наши соседки отпадают. Это уже пятеро. Осталось двенадцать. Подружка Валерии — подозреваемая номер один. Надо осмотреть руки и вещи всех остальных. Невозможно без брызг отделить голову от туловища. Даже если убийца надел перчатки и халат, все равно что-то должно попасть на ноги, на волосы. Это нам и надо.
Трогательная картина предстает перед нами — Антония и ее чернокожая подружка, обнявшись, спят обнаженными на широком и удобном ложе. При других обстоятельствах этот вид вызвал бы у меня восторг, но сейчас было не до этого. После того спектакля, этот только приятен, и у нас нет времени решать, кто из них “он”, а кто — “она”.
Свет будит обеих, Антония вытаскивает правую ноту из кольца, в которое она зажата левой рукой и ногой музыкантши.
— Что вам нужно? — спрашивает Антония, встревоженная нашим появлением, но нисколько не смущенная.
— Справку, дорогая.
— В такое время?
— Если бы с одной из нас произошел несчастный случай, то что бы вы сделали?
— Боже мой! Я оказала бы немедленную помощь!
— А если бы это было очень серьезным?
— Я бы выпустила красные ракеты — это единственный способ дать сигнал о тревоге.
Я беру ее руки и тщательно их рассматриваю. Они совершенно чистые.
— Что вы делаете? — спрашивает удивленная девица.
— Проверяю, красавица. Потому что здесь, в пансионе наслаждений, случилось нечто страшное, и я хочу знать — по чьей вине?
— Но что случилось?
— Я сейчас все расскажу.
Подаю Мастеру знак начать обследование вещей барышень, а сам довольствуюсь осмотром их тела. Ни один миллиметр нежной кожи не ускользает от моего зоркого взгляда. Я тщателен, как часовой мастер.
Ничего, ровным счетом ничего. Это же отмечает и Берюрье.
И тогда Антония испускает крик, подобный воплю раненого зверя:
— Но-но… Но это же мужчина!
Подрагивающим пальцем она указывает на член Берю, предательски торчащий из-под тонкой рубашки — мой боров забыл надеть трусики у того камня.
Вследствие невозможности утверждать обратное, признаю, что это — мужчина. Тогда мамзель хватает меня между ног и обнаруживает то же самое.
— И вы — тоже? — вздыхает она. Мне приходится согласиться.
Она, не церемонясь, выливает из своего прелестного ротика грязный поток ругательств. Она так изощряется, что я, человек не совсем выдержанный, перехожу в наступление.
Начинаю осаду.
В конце-то концов, почему моя сексуальная жизнь должна зачахнуть из-за того, что несчастную Валерию обезглавили! У меня весьма требовательные половые железы, железы настоящего мужчины! Им нужна свобода и возможность действовать. Поэтому я отпускаю удила и даю им волю. Пусть поступают, как хотят…
Я выигрываю осаду без всяких хлопот, с первого приступа, без предварительной подготовки почвы. Стоя передо мной, эта злючка в один миг распахивает коленки и сама нанизывает себя на мой “вертел”. Мне остается только подбадривать ее и слегка придерживать, когда она слишком увлекается. Довольно легкая, она с таким азартом намыливает моего “замарашку” своей “губкой”, что я едва удерживаю равновесие. В конце концов, я опускаю ее на постель, и сам продолжаю наш удачный дивертисмент. Антония — прекрасная партнерша, и фигурка у нее, как у богини”.
Узрев все это, Берюрьерша решает, что теперь можно снова стать Берюрье и освободиться от женского реквизита.
Он остается нагишом, покрытый только черной шерстью. Его “мортира” угрожающе целится в туземочку.
— Я побалуюсь с этой чернушкой, — заявляет Берю. — Уверен, что после меня никому и не придет в голову мысль — назвать ее “мадемуазель”.
Певица жалобно пищит, когда Берю хватает ее своими лапами. Недолгое сопротивление, и толстяк кладет ее на пол, наваливается сверху и, не обращая внимания на слабое хныканье, вгоняет в темнокожее тело свое гигантское “орудие”. Девушка тотчас затихает, только широко раскрытые глаза говорят о переживаемом ею потрясении. Да, “чудо” таких размеров, как у Берюрье, видимо, отродясь не видели в этих водах!
Тут Антония вновь требует моего внимания, и я переключаюсь на нее.
В общем, скажу лишь, что мы прикладываем огромное старание и всячески пытаемся утолить их желания: и спереди, и сзади, и снизу, и сверху. Мы оставляем их только тогда, когда переполняем их блаженством до такой степени, что они не способны уже выражать нам свою признательность. Темнокожая певичка долго не хочет выпускать член Берюрье из объятий своего юного лона, а потом — из нежных рук.
Наконец, мы отправляем их в столовую и приказываем не выходить из нее без нашего разрешения. Наказываем также не выпускать из нее и тех, кого мы туда пришлем. Расследование надо продолжать.
Что мы и делаем. Мы будим одних, разъединяем других, просим, высмеиваем, приказываем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Оставь меня в покое со своим роялем и готовься.
— К чему?
— К галерее кошмаров! Надеюсь, у тебя нет сейчас приступа желчи, иначе тебе придется туго.
От наших разговоров просыпается Юдифь и спрашивает, что происходит. Я говорю ей, что мы идем на пляж подышать морским воздухом, она тут же засыпает.
Берюрье следует за мной, на ходу почесывая живот и ниже. Когда он просыпается, то первым делом всегда чешет себя сверху донизу.
— Насколько я тебя знаю, — говорит он, — случилось что-то важное.
— Действительно, “случилось”.
— Что именно?
— Это будет моим сюрпризом.
Я показываю ему хижину Валерии. Он вытаскивает руку из трусов и, не колеблясь, раскрывает дверь.
Когда Берюрье выходит из домика, то кажется немного бледным. Из его чрева доносятся подозрительные звуки. Он быстро забегает за камень и опорожняет свой кишечник, после чего, за неимением туалетной бумаги, подтирается листом какого-то растения.
— Ярости, — говорит Берю. — От таких вещей у меня случается понос.
Я отхожу от этого места подальше, а мой приятель снова заходит за камень и производит два таких залпа, после которых пушечная стрельба Французской эскадры в Тулоне кажется детской забавой.
— Ты думаешь, что ее обезглавила эта девка?
— Я ничего не думаю.
— А ты видел ее руки?
— Может быть, это подстроили специально?
— Она под наркозом.
— Знаю, но она могла накачаться и после убийства.
— В таком случае, она вымыла бы руки.
— Не обязательно. Она могла придумать эту мизансцену, чтобы быстрее оправдаться. Слишком дико все будет выглядеть в глазах следователя — обезглавленная подруга и ты, с окровавленными руками, спишь рядом!
— Что будем делать?
— Займемся проверкой. На этом острове нас семнадцать человек. Валерия мертва, мы с тобой и наши соседки отпадают. Это уже пятеро. Осталось двенадцать. Подружка Валерии — подозреваемая номер один. Надо осмотреть руки и вещи всех остальных. Невозможно без брызг отделить голову от туловища. Даже если убийца надел перчатки и халат, все равно что-то должно попасть на ноги, на волосы. Это нам и надо.
Трогательная картина предстает перед нами — Антония и ее чернокожая подружка, обнявшись, спят обнаженными на широком и удобном ложе. При других обстоятельствах этот вид вызвал бы у меня восторг, но сейчас было не до этого. После того спектакля, этот только приятен, и у нас нет времени решать, кто из них “он”, а кто — “она”.
Свет будит обеих, Антония вытаскивает правую ноту из кольца, в которое она зажата левой рукой и ногой музыкантши.
— Что вам нужно? — спрашивает Антония, встревоженная нашим появлением, но нисколько не смущенная.
— Справку, дорогая.
— В такое время?
— Если бы с одной из нас произошел несчастный случай, то что бы вы сделали?
— Боже мой! Я оказала бы немедленную помощь!
— А если бы это было очень серьезным?
— Я бы выпустила красные ракеты — это единственный способ дать сигнал о тревоге.
Я беру ее руки и тщательно их рассматриваю. Они совершенно чистые.
— Что вы делаете? — спрашивает удивленная девица.
— Проверяю, красавица. Потому что здесь, в пансионе наслаждений, случилось нечто страшное, и я хочу знать — по чьей вине?
— Но что случилось?
— Я сейчас все расскажу.
Подаю Мастеру знак начать обследование вещей барышень, а сам довольствуюсь осмотром их тела. Ни один миллиметр нежной кожи не ускользает от моего зоркого взгляда. Я тщателен, как часовой мастер.
Ничего, ровным счетом ничего. Это же отмечает и Берюрье.
И тогда Антония испускает крик, подобный воплю раненого зверя:
— Но-но… Но это же мужчина!
Подрагивающим пальцем она указывает на член Берю, предательски торчащий из-под тонкой рубашки — мой боров забыл надеть трусики у того камня.
Вследствие невозможности утверждать обратное, признаю, что это — мужчина. Тогда мамзель хватает меня между ног и обнаруживает то же самое.
— И вы — тоже? — вздыхает она. Мне приходится согласиться.
Она, не церемонясь, выливает из своего прелестного ротика грязный поток ругательств. Она так изощряется, что я, человек не совсем выдержанный, перехожу в наступление.
Начинаю осаду.
В конце-то концов, почему моя сексуальная жизнь должна зачахнуть из-за того, что несчастную Валерию обезглавили! У меня весьма требовательные половые железы, железы настоящего мужчины! Им нужна свобода и возможность действовать. Поэтому я отпускаю удила и даю им волю. Пусть поступают, как хотят…
Я выигрываю осаду без всяких хлопот, с первого приступа, без предварительной подготовки почвы. Стоя передо мной, эта злючка в один миг распахивает коленки и сама нанизывает себя на мой “вертел”. Мне остается только подбадривать ее и слегка придерживать, когда она слишком увлекается. Довольно легкая, она с таким азартом намыливает моего “замарашку” своей “губкой”, что я едва удерживаю равновесие. В конце концов, я опускаю ее на постель, и сам продолжаю наш удачный дивертисмент. Антония — прекрасная партнерша, и фигурка у нее, как у богини”.
Узрев все это, Берюрьерша решает, что теперь можно снова стать Берюрье и освободиться от женского реквизита.
Он остается нагишом, покрытый только черной шерстью. Его “мортира” угрожающе целится в туземочку.
— Я побалуюсь с этой чернушкой, — заявляет Берю. — Уверен, что после меня никому и не придет в голову мысль — назвать ее “мадемуазель”.
Певица жалобно пищит, когда Берю хватает ее своими лапами. Недолгое сопротивление, и толстяк кладет ее на пол, наваливается сверху и, не обращая внимания на слабое хныканье, вгоняет в темнокожее тело свое гигантское “орудие”. Девушка тотчас затихает, только широко раскрытые глаза говорят о переживаемом ею потрясении. Да, “чудо” таких размеров, как у Берюрье, видимо, отродясь не видели в этих водах!
Тут Антония вновь требует моего внимания, и я переключаюсь на нее.
В общем, скажу лишь, что мы прикладываем огромное старание и всячески пытаемся утолить их желания: и спереди, и сзади, и снизу, и сверху. Мы оставляем их только тогда, когда переполняем их блаженством до такой степени, что они не способны уже выражать нам свою признательность. Темнокожая певичка долго не хочет выпускать член Берюрье из объятий своего юного лона, а потом — из нежных рук.
Наконец, мы отправляем их в столовую и приказываем не выходить из нее без нашего разрешения. Наказываем также не выпускать из нее и тех, кого мы туда пришлем. Расследование надо продолжать.
Что мы и делаем. Мы будим одних, разъединяем других, просим, высмеиваем, приказываем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34