Вы знаете, я всегда был оптимистом, но на этот раз у меня не осталось ни грамма иллюзий…
— Слушайте внимательно, — говорю я Ренару. — Мне неизвестно, куда делась лампа. Я спрятал ее у себя дома. Наверное, кто-то выкрал ее, а я даже не подумал проверить содержимое коробки…
— Это все, что вы можете заявить?
Его вопрос меня удивляет.
— Все!
— Нам прекрасно известно, что вы не заходили к себе домой…
Ай! Какой же я идиот, что сказал это. Конечно, они следили за мной и знают, что я не совался в свой дом…
Ренар (я продолжаю называть его этой фамилией) приказывает своим людям обыскать Жизель. Несмотря на протесты бедной девочки, ее ощупывают с ног до головы.
Обыск, естественно, ничего не дает.
Фрицы недолго совещаются. Один из офицеров делает знак их людям, и нас тащат по ледяным коридорам. Я хочу шепнуть малышке несколько ободряющих слов, но эти хамы разделяют нас на одном из перекрестков.
Меня вталкивают в узкую темную комнатушку без окон, и дверь за мной закрывается.
Глава 14
Меня оставляют гнить в этом шкафу двадцать четыре часа, не давая жратвы. Должно быть, эти ребята слыхали о методах Людовика XI. Когда они открывают дверь, я едва не падаю в обморок, оглушенный слабостью и светом. Я задыхаюсь, потому что мои легкие совершенно атрофировались. Я уже не осознаю, что происходит вокруг. Меня толкают, и я иду… И вот я снова в классе, где нахожу Ренара и Грету — я помню, что так мой предатель обращался к Флоранс.
Они сидят за столом. Он в форме полковника гестапо, великолепно сидящей на нем.
— Добрый день, господин комиссар.
Я в ответ машу рукой. Мне становится немного лучше. Свежий воздух идет мне на пользу. Если бы еще закинуть в себя антрекот и литр вина, то я бы снова пришел в рабочее состояние…
— Ну, — спрашивает Ренар, — надумали проявить добрую волю?
— Простите?
— Вы прекрасно слышали мой вопрос.
— О какой доброй воле вы говорите?
— Слушайте, не изображайте из себя невинность. Скажите, где спрятали интересующий нас предмет, и, даю вам слово, вас и вашу подругу до конца военных действий отправят в тюрьму.
Сказать нечего, предложение разумное, но принять я его не могу по двум причинам. Первая: я больше не верю этой парочке; вторая — и этот аргумент неоспорим — я не имею ни малейшего понятия, где находится эта чертова лампа.
Все это я высказываю собеседнику, но он, кажется, сомневается в моей правдивости.
— На случай, если вы намерены продолжать хранить молчание, — говорит он, — предупрежу сразу, что вы подвергаете себя риску очень сурового наказания.
— Я думаю, мы зря теряем время, — перебивает его Грета. — Вам следует применить другие методы, дорогой.
— Ладно.
По знаку Карла-Ренара его длинный подручный, похожий на клизму, привязывает мои руки и ноги к стулу.
Грета подходит ко мне с сигаретой в руке и прижимает ее горящий конец к моему лицу. Кожа на щеке дымится, жуткая боль ударяет в мозг. Я стискиваю зубы, чтобы не закричать.
— Что вы об этом думаете, мой друг? — спрашивает она со смехом.
— Неплохо, но у тебя маловато воображения, голубка моя. Могу тебе гарантировать и дать расписку на гербовой бумаге, что, если однажды ты попадешь ко мне в руки, я проделаю с тобой более интересные вещи. А трюк с сигаретой стар, как садизм девицы твоего пошиба.
— Карл! Он надо мной издевается…
Она задыхается от бешенства.
— Не волнуйся, — советует ее напарник. — Он очень смелый человек и не сдастся с первого раза.
— Слушайте, фрицы, — говорю я ему, — В средние века существовал замечательный способ добиваться от подозреваемого признаний: ему сдавливали руки и ноги в раскаленных до красна тисках. А еще окунали в кипящее масло. В десяти случаях из десяти парень садился за стол и признавался во всем, чего от него хотели. Если его спрашивали, кто подбил Еву куснуть яблоко, он клялся головой своей бабки, что это сделал он. Пыткой обычно можно заставить признаться в чем угодно. Вот только никогда нельзя заставить человека сказать то, чего он не знает. Понимаете?
— Прекрасно понимаю, мой дорогой комиссар, но, если позволите, я сделаю вывод из вашего рассуждения. Разумеется, человека нельзя заставить сказать то, чего он не знает, но то, что он знает, выжать можно. Например, в вашем случае: либо вы знаете, где лампа, либо нет.
— Совершенно верно!
— Если вы правда не знаете этого, в чем я лично сомневаюсь, наша… настойчивость будет бесполезной, согласен, но если вы знаете, то скажете. Надо попробовать. У меня есть шанс победить, в противном случае вы пострадаете зря. Жаль, но я устрою вам эту маленькую проверку…
Я пожимаю плечами.
— Замолчи, ты выжимаешь у меня слезу.
Ренар отвешивает мне удар кулаком в физию.
— Это чтобы научить вас вежливости, — говорит он.
Меня охватывает приступ ярости, который длинный быстро успокаивает демонстрацией места зимовки раков.
Я просто в бешенстве. С каким бы наслаждением я выпустил обойму в кишки этой милой компании! Для начала меня молотят, как боксерскую грушу, но я продолжаю молчать. Я слишком переполнен ненавистью, чтобы чувствовать боль.
Затем они колотят меня резиновой дубинкой по мозгам. Мне кажется, я схожу с ума. Многие свихивались и от меньшего. У меня такое чувство, что в моей голове идет скачка на Гран-При. В глазах мелькают красные молнии, все плывет…
— Вы будете говорить? — спрашивает Карл.
Этот голос! Мне кажется, от него я страдаю сильнее всего. Я живу в каком-то кошмаре.
— Вы будете говорить?
— Да пошел ты!..
Они останавливают сеанс.
Ренар что-то приказывает своим головорезам. Один из них выходит из комнаты и возвращается с Жизель.
— Раз вы так упрямы, мы попытаем счастья с мадемуазель…
— Сволочи!
Они связывают ее так же, как и меня. После двух пощечин она начинает рыдать.
— Мужайся, милая! — ору я ей.
Мужества этой девочке не занимать, это я вам говорю. Ни одна другая куколка не вынесла бы то, что терпит она. Она вся посинела от ударов, но молчит. Я снимаю перед ней шляпу!
— Эти мерзавцы как каменные! — восклицает Карл.
— Используйте сильные средства! Суперсильные! — советует подлюка Грета.
Карл пожимает плечами, подходит к шкафу, открывает дверцу и достает маленькую птичью клетку, в которой шевелится что-то темное. Он ставит клетку на стол и, указывая на нее пальцем, спрашивает:
— Вы видите, что находится в этой клетке?
Мы смотрим: крыса.
— Да, это крыса, — говорит Карл. — Самая обыкновенная крыса. Я вам объясню, какую роль ей предстоит сыграть. Этот рецепт пришел из Китая. У китайцев богатое воображение и большие познания в психологии…
Он замолкает, чтобы посмотреть, какой эффект произведут на нас его слова. Мы держимся спокойно. Эта клетка с крысой принесла в комнату какую-то разрядку.
— Крыса голодна, — возобновляет Ренар свой рассказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Слушайте внимательно, — говорю я Ренару. — Мне неизвестно, куда делась лампа. Я спрятал ее у себя дома. Наверное, кто-то выкрал ее, а я даже не подумал проверить содержимое коробки…
— Это все, что вы можете заявить?
Его вопрос меня удивляет.
— Все!
— Нам прекрасно известно, что вы не заходили к себе домой…
Ай! Какой же я идиот, что сказал это. Конечно, они следили за мной и знают, что я не совался в свой дом…
Ренар (я продолжаю называть его этой фамилией) приказывает своим людям обыскать Жизель. Несмотря на протесты бедной девочки, ее ощупывают с ног до головы.
Обыск, естественно, ничего не дает.
Фрицы недолго совещаются. Один из офицеров делает знак их людям, и нас тащат по ледяным коридорам. Я хочу шепнуть малышке несколько ободряющих слов, но эти хамы разделяют нас на одном из перекрестков.
Меня вталкивают в узкую темную комнатушку без окон, и дверь за мной закрывается.
Глава 14
Меня оставляют гнить в этом шкафу двадцать четыре часа, не давая жратвы. Должно быть, эти ребята слыхали о методах Людовика XI. Когда они открывают дверь, я едва не падаю в обморок, оглушенный слабостью и светом. Я задыхаюсь, потому что мои легкие совершенно атрофировались. Я уже не осознаю, что происходит вокруг. Меня толкают, и я иду… И вот я снова в классе, где нахожу Ренара и Грету — я помню, что так мой предатель обращался к Флоранс.
Они сидят за столом. Он в форме полковника гестапо, великолепно сидящей на нем.
— Добрый день, господин комиссар.
Я в ответ машу рукой. Мне становится немного лучше. Свежий воздух идет мне на пользу. Если бы еще закинуть в себя антрекот и литр вина, то я бы снова пришел в рабочее состояние…
— Ну, — спрашивает Ренар, — надумали проявить добрую волю?
— Простите?
— Вы прекрасно слышали мой вопрос.
— О какой доброй воле вы говорите?
— Слушайте, не изображайте из себя невинность. Скажите, где спрятали интересующий нас предмет, и, даю вам слово, вас и вашу подругу до конца военных действий отправят в тюрьму.
Сказать нечего, предложение разумное, но принять я его не могу по двум причинам. Первая: я больше не верю этой парочке; вторая — и этот аргумент неоспорим — я не имею ни малейшего понятия, где находится эта чертова лампа.
Все это я высказываю собеседнику, но он, кажется, сомневается в моей правдивости.
— На случай, если вы намерены продолжать хранить молчание, — говорит он, — предупрежу сразу, что вы подвергаете себя риску очень сурового наказания.
— Я думаю, мы зря теряем время, — перебивает его Грета. — Вам следует применить другие методы, дорогой.
— Ладно.
По знаку Карла-Ренара его длинный подручный, похожий на клизму, привязывает мои руки и ноги к стулу.
Грета подходит ко мне с сигаретой в руке и прижимает ее горящий конец к моему лицу. Кожа на щеке дымится, жуткая боль ударяет в мозг. Я стискиваю зубы, чтобы не закричать.
— Что вы об этом думаете, мой друг? — спрашивает она со смехом.
— Неплохо, но у тебя маловато воображения, голубка моя. Могу тебе гарантировать и дать расписку на гербовой бумаге, что, если однажды ты попадешь ко мне в руки, я проделаю с тобой более интересные вещи. А трюк с сигаретой стар, как садизм девицы твоего пошиба.
— Карл! Он надо мной издевается…
Она задыхается от бешенства.
— Не волнуйся, — советует ее напарник. — Он очень смелый человек и не сдастся с первого раза.
— Слушайте, фрицы, — говорю я ему, — В средние века существовал замечательный способ добиваться от подозреваемого признаний: ему сдавливали руки и ноги в раскаленных до красна тисках. А еще окунали в кипящее масло. В десяти случаях из десяти парень садился за стол и признавался во всем, чего от него хотели. Если его спрашивали, кто подбил Еву куснуть яблоко, он клялся головой своей бабки, что это сделал он. Пыткой обычно можно заставить признаться в чем угодно. Вот только никогда нельзя заставить человека сказать то, чего он не знает. Понимаете?
— Прекрасно понимаю, мой дорогой комиссар, но, если позволите, я сделаю вывод из вашего рассуждения. Разумеется, человека нельзя заставить сказать то, чего он не знает, но то, что он знает, выжать можно. Например, в вашем случае: либо вы знаете, где лампа, либо нет.
— Совершенно верно!
— Если вы правда не знаете этого, в чем я лично сомневаюсь, наша… настойчивость будет бесполезной, согласен, но если вы знаете, то скажете. Надо попробовать. У меня есть шанс победить, в противном случае вы пострадаете зря. Жаль, но я устрою вам эту маленькую проверку…
Я пожимаю плечами.
— Замолчи, ты выжимаешь у меня слезу.
Ренар отвешивает мне удар кулаком в физию.
— Это чтобы научить вас вежливости, — говорит он.
Меня охватывает приступ ярости, который длинный быстро успокаивает демонстрацией места зимовки раков.
Я просто в бешенстве. С каким бы наслаждением я выпустил обойму в кишки этой милой компании! Для начала меня молотят, как боксерскую грушу, но я продолжаю молчать. Я слишком переполнен ненавистью, чтобы чувствовать боль.
Затем они колотят меня резиновой дубинкой по мозгам. Мне кажется, я схожу с ума. Многие свихивались и от меньшего. У меня такое чувство, что в моей голове идет скачка на Гран-При. В глазах мелькают красные молнии, все плывет…
— Вы будете говорить? — спрашивает Карл.
Этот голос! Мне кажется, от него я страдаю сильнее всего. Я живу в каком-то кошмаре.
— Вы будете говорить?
— Да пошел ты!..
Они останавливают сеанс.
Ренар что-то приказывает своим головорезам. Один из них выходит из комнаты и возвращается с Жизель.
— Раз вы так упрямы, мы попытаем счастья с мадемуазель…
— Сволочи!
Они связывают ее так же, как и меня. После двух пощечин она начинает рыдать.
— Мужайся, милая! — ору я ей.
Мужества этой девочке не занимать, это я вам говорю. Ни одна другая куколка не вынесла бы то, что терпит она. Она вся посинела от ударов, но молчит. Я снимаю перед ней шляпу!
— Эти мерзавцы как каменные! — восклицает Карл.
— Используйте сильные средства! Суперсильные! — советует подлюка Грета.
Карл пожимает плечами, подходит к шкафу, открывает дверцу и достает маленькую птичью клетку, в которой шевелится что-то темное. Он ставит клетку на стол и, указывая на нее пальцем, спрашивает:
— Вы видите, что находится в этой клетке?
Мы смотрим: крыса.
— Да, это крыса, — говорит Карл. — Самая обыкновенная крыса. Я вам объясню, какую роль ей предстоит сыграть. Этот рецепт пришел из Китая. У китайцев богатое воображение и большие познания в психологии…
Он замолкает, чтобы посмотреть, какой эффект произведут на нас его слова. Мы держимся спокойно. Эта клетка с крысой принесла в комнату какую-то разрядку.
— Крыса голодна, — возобновляет Ренар свой рассказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37