А еще это люк под ногами преступника.
Девица элегантно одета, в руке у нее большой чемодан. Все это подтверждает мою правоту: она задумала это уже давно и сейчас уезжает начинать новую жизнь. Если бы я прислушался к себе, то выдал бы длинную тираду на эту благодатную тему. Задавал себе вопросы о совести, морали. Да кучу всяких вопросов. Но полицейский не прислушивается к себе; он знает, что преступник не может начать новую жизнь. Никто и никогда не может начать новую жизнь!
Изабель садится прямо передо мной.
О чем она мечтает?
Представляет себе небоскребы, супермаркеты, негров.
Я увижу все это через несколько часов, если самолет не сваляет дурака, а она — никогда!
Я мог бы взять ее прямо сейчас, приказать остановить автобус и сдать ее первому же полицейскому патрулю. Нет, я даю ей маленькую отсрочку. Это проявление моей галантности и гуманизма. Ведь если ты полицейский, ты не перестаешь быть человеком. Знакомая песенка!
Мы едем по моему старому Парижу, по которому я уже начинаю скучать. Порт д'Итали.., табличка: “Фонтенбло 60 км”.
Грустные и добрые парижские предместья.
Шоссе.
Где мысли Изабель? Далеко от ее убийств, в каком-нибудь штате с завораживающим названием? Небраска… Миссури… Арканзас…
— Всем просьба выйти! — внезапно объявляет водитель.
Перед нами расстилается огромная взлетно-посадочная полоса, прочерченная огоньками.
Я вынимаю револьвер и приставляю его к затылку Изабель.
— Не рыпайся, красотка, ты попалась. Пассажиры просто каменеют.
— Полиция! — говорю я. — Предупредите полицию аэропорта, что я должен им передать опасную преступницу. Изабель не оборачивается.
— Это вы? — просто спрашивает она.
— Да, — отвечаю я.
И она произносит слова, слышанные мной только что от Фелиси:
— Я это чувствовала.
— Да, — говорю я, — женщины чувствуют такие вещи. — Жаль… — шепчет она.
— Обидно, — вздыхаю я. — Так близко от цели, от новой жизни, Изабель! И добавляю:
— Но что поделаешь! Я не просто человек, я еще и полицейский!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27