— Ну, что вы! В море кораблю никакой зверь не страшен.
— А я, признаться, боюсь. Ведь я плавать не умею.
— Не беспокойтесь, Генриетта Николаевна. Пароходы тонут раз в сто лет.
— Ух, и страшно! — шепнул Вовка Леночке. — Пароход на дно, а мы все — в воду! Будем плавать, пока не спасут.
— Тебе хорошо, — вздохнула та, — ты рыжий! Тебя сразу заметят… Дядя Фёдор тебя спасёт. А нас с бабушкой он и спасать не будет. Он нас совсем не замечает: всё с твоей мамой разговаривает…
Подошла мама, и кораблекрушительные разговоры прекратились.
Вечером, ложась спать, Вовка неожиданно спросил:
— Мама, а дядя Фёдор и на Камчатке будет с нами?
— С чего это ты взял? — Мама подозрительно посмотрела на Вовку. — Он сам по себе, мы сами по себе. И вообще ты чересчур много времени проводишь с ним. Он может подумать, что мы навязываемся…
Она обняла Вовку и, припав лицом к самому его уху, прошептала:
— Никто нам не нужен. Никто… Мы никогда…
— Когда? — не понял Вовка.
— Нет, нет, это я так. Уже десятый час, спи.
Ссора
Всё шло хорошо. И вдруг, перед самым прибытием в Новый порт, мама и Фёдор поссорились.
Из-за пустяка.
— Прошли Курильские острова, — сообщил утром Фёдор, просовывая голову в дверь. — Ещё сутки — и дома!
Вовка довольно кивнул.
— Доставлю вас и сдам в порту под расписку, — пошутил Фёдор. — Хотя и сдавать-то некому…
— А уж это не ваше дело, — неожиданно обиделась мама. Лицо у неё покраснело. — Может быть, и есть кому.
— Тоня, мне казалось…
— Вам казалось! Не думаете ли вы, что нам так уж нужна ваша помощь? Вы слишком… Владимир, не суй нос куда не следует! Марш на палубу!
Ошеломлённый Вовка вытащил из угла клетку с Мурзиком и поволок её наверх.
— А где мама и дядя Федя? — спросила на палубе, Леночка.
— Ему казалось… — задумчиво ответил Вовка, выдирая из клетки грязную газету.
— Что казалось?
— А? — словно очнулся он. — Не суй нос куда не следует. Держи ежа. Да не пищи ты, он сам тебя боится. Трясётся, как лихорадка на проводах. Ещё хвасталась: я! я!.. Ну и уходи! Разнюнилась!
Вовка поссорился с Леночкой, пнул ногой Мурзика, а вечером нагрубил маме.
Всё, что так чудесно налаживалось, полетело кувырком.
Снова о мире
В эту ночь Вовка долго не мог уснуть.
Последняя ночь на пароходе!
Он лежал на койке и смотрел широко открытыми глазами в потолок.
Мир оказался сложным. Он тянулся на тысячи и тысячи километров. Его пересекали бурные реки, высокие горы и бесконечные железные дороги. Над ним летели стремительные самолёты. Тупоносые автобусы тащили по его дорогам оранжевые хвосты пыли. По морям плыли, качаясь, пароходы, и двухтрубные паромы несли через реки на своей спине стада красных вагонов.
Мир населяли строители, лётчики, охотники за тиграми. Тысячи хороших людей. Но в нём жил и вор Кожаный, бродил по улицам безнадзорный Степан-Григорий, разъезжал по своим, никого не касающимся, делам толстоносый пассажир в разрезанном донизу валенке.
В мире было всё. Не было только человека, которому Вовка мог бы сказать короткое ласковое слово «папа»…
Вовка тихонько спустил ноги с койки, оделся и выскользнул из каюты.
На палубе никого не было.
Он скрючился на скамейке, обхватив руками голые ноги
Над пароходом висело чёрное небо с большими, как фонари, звёздами.
Откуда-то, словно издалека, долетал шелест бегущих за бортом волн. Глухо и ровно стучали машины.
Справа послышался звук шагов. Кто-то осторожно прошёлся по палубе, подошёл к борту и чиркнул спичкой, собираясь закурить.
Колеблющийся огонёк вырвал из темноты сложенные над спичкой ладони и осветил черты бульдожьего лица.
Это лицо Вовка узнал бы среди миллиона других. У борта стоял Кожаный.
Вовка растерялся. У него застучали зубы. Ему показалось, что они стучат громче, чем пароходная машина. «Услышит!» — подумал он и соскочил со скамейки.
Кожаный тотчас же направился в его сторону.
Не в силах оставаться на месте, Вовка бросился бежать. Кожаный в два прыжка догнал его и схватил.
Пальцы Кожаного ножами вонзились в Вовкино плечо. Он вытащил упирающегося мальчика на освещённую судовыми огнями часть палубы.
— Это ты? — поражённый не меньше Вовки прохрипел Кожаный. — Ты как сюда попал?
Вовка пролепетал что-то насчёт мамы и Камчатки.
— Вот это да! — Кожаный секунду помедлил, а затем, приблизив своё лицо к Вовкиному, тихо и отчётливо произнёс: — Забудь, что ты меня видел. Понял? Скажешь кому-нибудь слово — выброшу за борт!
Он разжал пальцы — будто вытащил ножи — сделал шаг назад и растаял в темноте.
Что делать?
— Ты где был? — встретила Вовку в коридоре мама. — Кто тебе разрешил ночью одному выходить наверх? Ну, что за ребёнок: одни волнения, одни неприятности… Будешь сидеть под замком.
Она втащила Вовку в каюту.
Не поворачиваясь, чтобы мама не увидела его побледневшего лица, Вовка торопливо разделся и юркнул в постель.
«Выкину за борт!» — звучали в его ушах последние слова Кожаного.
«Выкинет!» — безнадёжно думал Вовка.
Если бы в эту минуту мама подошла к нему, села рядом, обняла и начала допытываться, в чём дело, — может быть, Вовка всё и рассказал бы. Но она, вздыхая и бормоча, забралась к себе наверх и погасила свет.
Оба лежали тихо, не шевелясь, до тех пор, пока внезапно не замолчала машина и не раздался грохот брошенного якоря.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
МОРЕТРЯСЕНИЕ
Пришли!
За дверью послышался шум. Кто-то, грохоча сапогами, пробежал по коридору. Раздались возбуждённые голоса. Дверь распахнулась. На пороге стоял Фёдор.
— Скорее собирайтесь. Пришли. Всех свозят на берег, — сказал он, тяжело переводя дыхание.
— Что случилось? — не глядя на Фёдора, спросила мама.
— Идёт цунами. Пароход через час снимается с якоря.
Цунами?.. Цунами?.. В голове у Вовки завертелась тысяча вопросов.
Глядя, как мама торопливо швыряет в чемоданы бельё и книжки, он лихорадочно соображал:
«…Сейчас все сойдут на берег… И Кожаный… А что, если не говорить?.. Ведь никто не узнает…»
Фёдор вытащил чемоданы в коридор и торопливо потащил их куда-то.
— Дядя Фёдор!..
Вовка сорвался с места и кинулся вслед за Фёдором, прыгая, как заяц, через чужие узлы.
— Вова, назад!
Куда там! Вовка догнал Фёдора в самом конце коридора, повис на чемодане и, когда Фёдор наклонился, прошептал побелевшими губами прямо ему в ухо:
— Кожаный… Здесь… на пароходе… Я видел!
Фёдор грохнул чемоданами об пол.
— Что же ты молчал? Вот не вовремя! Знаешь что, дуй к Леночке, веди их с бабушкой сюда. Чемоданы постоят. Я мигом… Фёдор убежал. Коридор и лестница, ведущая на палубу, быстро наполнились людьми. Пассажиры тащили узлы, проталкивали вперёд детей, дожёвывали на ходу бутерброды.
Когда все собрались, появился Фёдор.
— Уф, еле успел — сказал он, отдуваясь. — Был у капитана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15