— На сухаричек, погрызи — я мигом. Кожаный усадил Вовку на табурет, исчез и вернулся с сумкой.
— Отдашь Грише, — сказал он. — Ну, погостил, детка, и хватит, теперь иди.
Ничему уже не удивляясь, Вовка покорно взял сумку, — она почему-то стала тяжёлой, — и потащил её назад к проходной.
Навстречу попались две девочки. Они тоже несли сумки. В сумках стояли кастрюльки, бутылки и лежали краюшки хлеба.
Когда Вовка, пройдя проходную, доплёлся до того места, где они расстались с Григорием, тот неожиданно появился из-за куста, вырвал сумку из Вовкиных рук и торопливо зашагал обратно к посёлку.
— Живей, живей!-шипел он на Вовку, который еле поспевал за ним. — Нам, пока обед не кончился, ещё раз обернуться надо.
Они добежали до базара и остановились у зелёного, сколоченного из фанерных щитов, ларька.
Двое парней, держась друг за друга, примеряли у ларька новенькие сапоги.
Сапоги блестели на солнце, как стальные.
Григорий обошёл ларёк и стал около узенькой, увешенной замками двери.
— Тётя Маня! — шёпотом позвал он.
Ларёк затрясся. Дверь распахнулась, и на пороге показалась огромная женщина — целая гора мяса, упакованная в дюжину кофт и юбок.
— С кем это ты? — басом спросила она, двинув тройным подбородком в Вовкину сторону.
— Новенький. Туда ходил, — многозначительно объяснил Григорий.
— А-а… Это хорошо, тебя-то уж там не пропустят — приметили, — согласилась тётя Маня, протянула огромную, с короткими пальчиками, руку за сумкой, взяла её и исчезла за дверью.
Через минуту ларёк снова заходил ходуном. Из двери высунулась тёти-Манина рука с сумкой.
— Лови!
Григорий на лету подхватил сумку и, не оглядываясь, зашагал прочь…
— Павел Афанасьевич, когда мама придёт? — спросил Вовка Кожаного, второй раз в этот день очутившись в бараке.
— Скоро. Телеграмма есть — через три дня приедет, — трепля Вовку по щеке, ответил тот. — Уехала она тебя искать. А теперь неси, милый, сумку. Неси.
Мир, Вовка и пуговица
Раньше мир был прост.
Он был лишь немногим больше посёлка, где жили Вовка с мамой.
Где-то неподалёку, вероятно, за речкой, лежали города и страны, нарисованные на картах — Ленинград, Москва, Африка,-о которых говорило радио и о которых писали в книжках.
В мире жило не так уж много людей, и все они относились к Вовке самым наилучшим образом. Всё, что будет сегодня, завтра, через год, — всё было заранее известно.
Жизнь была ясной, как медная пуговица.
Отъезд всё изменил.
Жизнь обрушилась на Вовку как водопад, как стремительный поток людей, городов, вопросов и происшествий.
Но хуже всего было то, что происходило с ним последние два дня.
Вовка трусил.
Он отчаянно трусил второй день подряд.
Его пугала непонятность того, что делается в обеденный перерыв в бараке у Кожаного. Пугал вахтер с винтовкой. Пугала тётя Маня-гора мяса в ларьке, где заканчивала каждый свой рейс жёлтая сумка.
— Если кто спросит, — наставлял Вовку Григорий, — говори, несёшь обед. Кожаный твердил:
— Был в милиции. Найдут. Сказано — приедет на третий день.
Маминого прихода Вовка ждал, как избавления.
Хлеб, колбаса и повидло, которые купил Григорий в первый день, уже кончились. Деньги —тоже. Ели мальчики мало и где придётся: то с Кожаным в столовой, то прямо на базаре, на мелочь, которую тётя Маня изредка давала Григорию.
— Ты к кому, мальчик?
Проснувшись на третий день утром, Вовка сразу же вспомнил, что сегодня должна прийти мама.
Он весело привскочил на кровати, но при первом же взгляде на тусклое окно, чёрный потолок, на Гришку, сопящего рядом у стены, чувство радости погасло.
В полдень снова отправились к Кожаному.
Когда Вовка хотел было, как всегда, незаметно проскользнуть мимо вахтера, тот неожиданно наклонился и спросил:
— Ты к кому, мальчик?
— К маме…
Вовку бросило в холод, затряслись руки. Не поднимая глаз, он просеменил мимо вахтера и еле живой доплёлся до барака.
— Что он тебя спрашивал? — настороженно и недобро спросил Кожаный.
— К кому иду.
— А ты что?
— К маме, сказал.
— Правильно! А, чёрт тебя побери, заметили…
В складе Кожаный на этот раз что-то замешкался. Когда он, наконец, передал Вовке сумку, она была вдвое тяжелее обычного.
Вовка потащил сумку к выходу и уже у самых дверей столкнулся с молодым мужчиной в серой шинели без погон.
— Ты откуда? — удивился молодой. — К вам приходил? — обратился он к Кожаному.
— Д-да… То есть, нет, — Кожаный замялся, как клещами, больно сжал Вовке плечо и незаметно стал выталкивать Вовку из барака.-Заблудился малец. К мамке обед носил. Сейчас я его провожу.
Молодой — видно, начальник — с подозрением посмотрел на жёлтую сумку, на Вовку, хотел было ещё что-то спросить, но промолчал.
Кожаный вывел Вовку во двор.
— Пулей! — злым голосом сквозь зубы процедил он. — Если задержат, — живым мне не попадайся.
Вовка медленно двинулся к проходной.
Там сменялись вахтеры.
Он уже прошёл было барьер, как вдруг один из вахтеров нагнулся и схватил его за руку.
— Постой-ка, — сказал он. — Что-то ты больно зачастил к нам! Спрашиваю: «Чей?» — продолжал он, обращаясь к товарищу. — Никто не знает. «Что носит?» Никто не ведает.
Он перегнулся через барьер ещё больше и запустил руку в сумку.
— А ну, показывай, что у тебя там.
Из сумки появился на свет свёрток, туго перемотанный тряпкой. Вахтер рванул её, тряпка лопнула, и в прореху вылез блестящий чёрный носок новенького сапога…
— Из склада воруют, — тихо промолвил вахтер и вдруг отчаянным голосом закричал: — Стой!
Но Вовка уже мчался прочь, не чуя под собою ног.
Подлезая под барьер, вахтер замешкался. Когда он выскочил из проходной, Вовка уже успел юркнуть в кусты.
Там его ждал Григорий.
Этому не нужно было объяснять ничего. Григорий тотчас же бросился напролом, в самую гущу кустов, перелез через какой-то забор, пробежал огородами и, шмыгнув в первый попавшийся сарай, затаился. Вовка не отставал от него ни на шаг.
— Ну, чего там получилось? —задыхаясь спросил Григорий.
Вовка рассказал всё по порядку.
— Ну и дурак! — неожиданно равнодушно заключил его приятель. — Теперь тебе такие сапоги дадут, только держись! Вахтёры не поймают — Пал-фанасич прибьёт.
Вовка, серый от испуга, молча стоял у стены.
— Вот чего, — решительно заявил Григорий.-Тебе сейчас деньги нужны. Без них пропадёшь. Когда ещё твоя мать придёт… Скидавай куртку, я мигом. Продам, принесу деньги.
Вовка покорно снял куртку, сел у стены на корточки и, зябко сунув ладони между колен, стал ждать.
Прошёл час или больше.
Григорий не возвращался.
На базаре
Вовка продрог. У него не попадал зуб на зуб.
Каждый раз, когда около сарая фырчала машина или слышались голоса людей, ему казалось, что вот-вот откроется дверь, в сарай войдут и его схватят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15