Вдруг упадёшь со скалы? Или подвернёшь ногу… Села я на камень и стала ждать. В тумане, вы знаете, слышен даже самый слабый звук. И вдруг отовсюду понеслись крики, зашуршали крылья. Это взлетали и садились ары, бакланы, ссорились чайки, свистели крыльями топорики. Представляете: в такой туман не выпускают самолёты, бывает, становятся на якорь корабли, а птицы летают! Молодцы!
Я заметил, как по-особенному научилась здесь Эля ходить. Тихо. Движения плавные, как в замедленном кино. Птицы её не пугаются. Идёт она прямо на чайку, та взмахнёт крылом, отскочит на шаг и продолжает свои дела — рвёт что-то на кусочки, ворчит.
— Будто собака! — сказала Михтарьянц про одну злую чайку.
Мы ходили по острову, и Эля рассказывала про птиц.
ИЗ РАССКАЗОВ МИХТАРЬЯНЦ
На Арий камень птицы прилетают весной. Надо снести яйца, вывести птенцов, поставить их на крыло, спустить на воду. Все это у каждой птицы по-своему.
У чайки-моевки птенец появляется на свет слабым, первую неделю лежит в гнезде и только к концу шестой недели крепнет, поднимается на ножки, пробует выходить на край обрыва. Станет здесь, развернёт крылья, с опаской посмотрит вниз — страшно! А справа и слева такие же, как он, — серые, голенастые, бедовые. Кричат, подбадривают. Вьются над ними с криками отцы, мамы. Но вот настаёт час — словно что-то толкнуло его, кувыркнулся птенец с обрыва, отчаянно замахал крыльями. Принял его воздух, поддержал. Описал смельчак круг и снова вернулся к гнезду. А за ним — как купальщики холодной осенью, зажмурив глаза, в ледяную воду — братья, сёстры, соседи по скале — прыг, прыг!
Эти первые полёты продолжаются примерно месяц. Держится теперь молодёжь выводком. Постепенно смелеет — всё позднее возвращаются молодые на скалу. Всё дальше и дальше их полёты. Значит, скоро на юг!..
У маленького топорика детство совсем не такое. Первые дни проводит малыш не под открытым небом, как чайка, а в глубине норы, на подстилке из сухой травы и перьев. Подрастёт, всё чаще начнёт выбираться на свет, расхаживать у входа в нору. И вот, подбадриваемый родителями, устремляется пешком через гальку, через обломки камней — к воде! Добежал до неё, упал, заработал лапками — поплыл. Прочь от берега! Больше не вернётся сюда в этом году маленькая красноносая птица. Уплывёт в открытое море. Будет там расти, откармливаться, взрослеть среди кочующих рыбьих стай и холодных свинцовых волн.
Такое же детство и у птенца кайры. Этот, правда, растёт на свету, на ветру, быстро оперяется, набирается сил. Но тоже придёт день — станет малыш на краю обрыва. А под ногами-то пропасть! Еле видны мелкие, как чешуйки, волны. И вдруг — замерло сердце, отчаянно затрепетали крылья. Вытянул вперёд шею, растопырил ноги — полетел! Вниз, вниз. По пути задел скалу, отскочил от неё, как мячик. Всё ниже и ниже. Держат крылышки, как парашюты, работают перепончатые лапки. Вот и вода. Уф! Заработал ножками — поплыл! Как и топорик, прочь от берега. А неподалёку уже отец и мать. Радуются, торопятся плыть следом. Им всем троим долго жить в море…
И уж совсем удивительно прощаются с берегом птенцы кайры на острове Тюленьем — ещё на одном острове, где побывала Михтарьянц.
Тюлений — небольшая плоская скала. У подножия её — котиковый пляж, на ровной, как стол, вершине — тысячи птиц. Отсюда совершают они полёты в море, чтобы накормить горластых большеротых птенцов.
Но вот птенцы подросли. В жизни колонии наступает великий день. Небывалое волнение охватывает и без того шумный птичий базар. Тысячные толпы кайр совершают не осмысленные на первый взгляд перемещения: они то сбиваются в стаи, то рассыпаются вновь. Но постепенно вся эта чёрно-белая масса сдвигается в сторону моря. И тогда происходит самое важное: какой-то сигнал, общее по наитию решение, случайный шаг вперёд одной птицы — и птичья толпа упорядочивается. Взрослые птицы спускаются со скалы и выстраиваются шеренгами, образуя проходы между котиками. И никогда не видавшие воды птенцы ручейками устремляются к морю. Они скатываются с обрыва и бегут по этим коридорам между коричневых рыкающих зверей, пока не достигнут камней, покрытых пеной. Бегут, бросаются в волны, а огромные звери, шумно дыша и вытягивая шеи, удивлённо смотрят им вслед.
КРАБЫ
На острове были ещё жильцы: кроме птиц, его населяли крабы. Мелкие, плоские, с паучьими ножками и острыми клешонками, они сновали у самой воды или сидели на камнях и аккуратно состригали с них жёлтые нитевидные водоросли.
Я спустился к самой воде, примостился на обломке скалы.
Сидит краб, перебирает клешонками, отправляет в рот ниточку за ниточкой. Клешнями ест, а глаза-бусинки смотрят вверх. Мелькнула над скалой светлая тень, зашелестели крылья — краб боком-боком к самому краю камня. Присел на краю, посмотрел ещё раз вверх и в воду — шлёп!
Я не ухожу, продолжаю наблюдать. Справа и слева от меня на облитых водой, солёных, поросших водорослями скалах — тысячи крабов. Расселось, расположилось тонконогое, закованное в панцири воинство. Блестят тёмными спинками, размахивают клешнями. Вдруг, как по команде, бросили еду, двинулись к воде. Я уже знаю, в чём дело. В небе — чайки.
Но вот чайки улетели, и крабы полезли из воды. Выскочит крабишка, встряхнётся, замрёт.
«Почему они так проворно из моря выскакивают?» — подумал я.
Осторожно (как бы не сорваться!) сполз к самой воде. Видно хорошо, до самого дна. Впрочем, какое тут дно — уступ скалы. На уступе — глаза. Смотрят на меня квадратные зрачки — не мигают. Вокруг глаз голубоватое облачко колышется, снуют белые колечки-присоски.
«Да это, никак, сам осьминожек к нам в гости пожаловал!» — догадался я.
В стороне от него из расселины ещё пара глаз смотрит.
Краб для осьминога — главная добыча. Вот отчего так странно ведут себя крабы. Не сладкая у них жизнь: только от чайки в воду спрятался, надо на берег от осьминожка бежать!
ЕЩЁ ИЗ РАССКАЗОВ МИХТАРЬЯНЦ
Над скалой всегда дикий гвалт: кричат во всё горло птенцы, торопят родителей маленькие кайры, бакланы, топорики, напоминают о себе, зовут, упрашивают. Все хотят есть.
Мечется взад-вперёд от скалы к скале легион чёрных, белых, коричневых птиц. Каждая пара кормит детей.
Но охотятся птицы каждая по-своему.
Чайка ловит добычу на лету. Нырять она не любит. Высмотрит у самой поверхности рыбёшку, пронесётся над ней, клювом, как крючком, подхватит — цоп! — и готово.
Кайра — та может нырнуть. Но долго под водой не сидит. Догоняя рыбу, гребёт чаще одними лапами. Схватила добычу — и тоже наверх.
Совсем другое дело — топорик. Этот под волной чувствует себя как дома. Плоский нос вперёд вытянул, лапами и крыльями как заработал… Мчится стрелой, никакой рыбине не уйти!
У огромной олуши и у маленькой вилохвостой крачки — своя манера охотиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Я заметил, как по-особенному научилась здесь Эля ходить. Тихо. Движения плавные, как в замедленном кино. Птицы её не пугаются. Идёт она прямо на чайку, та взмахнёт крылом, отскочит на шаг и продолжает свои дела — рвёт что-то на кусочки, ворчит.
— Будто собака! — сказала Михтарьянц про одну злую чайку.
Мы ходили по острову, и Эля рассказывала про птиц.
ИЗ РАССКАЗОВ МИХТАРЬЯНЦ
На Арий камень птицы прилетают весной. Надо снести яйца, вывести птенцов, поставить их на крыло, спустить на воду. Все это у каждой птицы по-своему.
У чайки-моевки птенец появляется на свет слабым, первую неделю лежит в гнезде и только к концу шестой недели крепнет, поднимается на ножки, пробует выходить на край обрыва. Станет здесь, развернёт крылья, с опаской посмотрит вниз — страшно! А справа и слева такие же, как он, — серые, голенастые, бедовые. Кричат, подбадривают. Вьются над ними с криками отцы, мамы. Но вот настаёт час — словно что-то толкнуло его, кувыркнулся птенец с обрыва, отчаянно замахал крыльями. Принял его воздух, поддержал. Описал смельчак круг и снова вернулся к гнезду. А за ним — как купальщики холодной осенью, зажмурив глаза, в ледяную воду — братья, сёстры, соседи по скале — прыг, прыг!
Эти первые полёты продолжаются примерно месяц. Держится теперь молодёжь выводком. Постепенно смелеет — всё позднее возвращаются молодые на скалу. Всё дальше и дальше их полёты. Значит, скоро на юг!..
У маленького топорика детство совсем не такое. Первые дни проводит малыш не под открытым небом, как чайка, а в глубине норы, на подстилке из сухой травы и перьев. Подрастёт, всё чаще начнёт выбираться на свет, расхаживать у входа в нору. И вот, подбадриваемый родителями, устремляется пешком через гальку, через обломки камней — к воде! Добежал до неё, упал, заработал лапками — поплыл. Прочь от берега! Больше не вернётся сюда в этом году маленькая красноносая птица. Уплывёт в открытое море. Будет там расти, откармливаться, взрослеть среди кочующих рыбьих стай и холодных свинцовых волн.
Такое же детство и у птенца кайры. Этот, правда, растёт на свету, на ветру, быстро оперяется, набирается сил. Но тоже придёт день — станет малыш на краю обрыва. А под ногами-то пропасть! Еле видны мелкие, как чешуйки, волны. И вдруг — замерло сердце, отчаянно затрепетали крылья. Вытянул вперёд шею, растопырил ноги — полетел! Вниз, вниз. По пути задел скалу, отскочил от неё, как мячик. Всё ниже и ниже. Держат крылышки, как парашюты, работают перепончатые лапки. Вот и вода. Уф! Заработал ножками — поплыл! Как и топорик, прочь от берега. А неподалёку уже отец и мать. Радуются, торопятся плыть следом. Им всем троим долго жить в море…
И уж совсем удивительно прощаются с берегом птенцы кайры на острове Тюленьем — ещё на одном острове, где побывала Михтарьянц.
Тюлений — небольшая плоская скала. У подножия её — котиковый пляж, на ровной, как стол, вершине — тысячи птиц. Отсюда совершают они полёты в море, чтобы накормить горластых большеротых птенцов.
Но вот птенцы подросли. В жизни колонии наступает великий день. Небывалое волнение охватывает и без того шумный птичий базар. Тысячные толпы кайр совершают не осмысленные на первый взгляд перемещения: они то сбиваются в стаи, то рассыпаются вновь. Но постепенно вся эта чёрно-белая масса сдвигается в сторону моря. И тогда происходит самое важное: какой-то сигнал, общее по наитию решение, случайный шаг вперёд одной птицы — и птичья толпа упорядочивается. Взрослые птицы спускаются со скалы и выстраиваются шеренгами, образуя проходы между котиками. И никогда не видавшие воды птенцы ручейками устремляются к морю. Они скатываются с обрыва и бегут по этим коридорам между коричневых рыкающих зверей, пока не достигнут камней, покрытых пеной. Бегут, бросаются в волны, а огромные звери, шумно дыша и вытягивая шеи, удивлённо смотрят им вслед.
КРАБЫ
На острове были ещё жильцы: кроме птиц, его населяли крабы. Мелкие, плоские, с паучьими ножками и острыми клешонками, они сновали у самой воды или сидели на камнях и аккуратно состригали с них жёлтые нитевидные водоросли.
Я спустился к самой воде, примостился на обломке скалы.
Сидит краб, перебирает клешонками, отправляет в рот ниточку за ниточкой. Клешнями ест, а глаза-бусинки смотрят вверх. Мелькнула над скалой светлая тень, зашелестели крылья — краб боком-боком к самому краю камня. Присел на краю, посмотрел ещё раз вверх и в воду — шлёп!
Я не ухожу, продолжаю наблюдать. Справа и слева от меня на облитых водой, солёных, поросших водорослями скалах — тысячи крабов. Расселось, расположилось тонконогое, закованное в панцири воинство. Блестят тёмными спинками, размахивают клешнями. Вдруг, как по команде, бросили еду, двинулись к воде. Я уже знаю, в чём дело. В небе — чайки.
Но вот чайки улетели, и крабы полезли из воды. Выскочит крабишка, встряхнётся, замрёт.
«Почему они так проворно из моря выскакивают?» — подумал я.
Осторожно (как бы не сорваться!) сполз к самой воде. Видно хорошо, до самого дна. Впрочем, какое тут дно — уступ скалы. На уступе — глаза. Смотрят на меня квадратные зрачки — не мигают. Вокруг глаз голубоватое облачко колышется, снуют белые колечки-присоски.
«Да это, никак, сам осьминожек к нам в гости пожаловал!» — догадался я.
В стороне от него из расселины ещё пара глаз смотрит.
Краб для осьминога — главная добыча. Вот отчего так странно ведут себя крабы. Не сладкая у них жизнь: только от чайки в воду спрятался, надо на берег от осьминожка бежать!
ЕЩЁ ИЗ РАССКАЗОВ МИХТАРЬЯНЦ
Над скалой всегда дикий гвалт: кричат во всё горло птенцы, торопят родителей маленькие кайры, бакланы, топорики, напоминают о себе, зовут, упрашивают. Все хотят есть.
Мечется взад-вперёд от скалы к скале легион чёрных, белых, коричневых птиц. Каждая пара кормит детей.
Но охотятся птицы каждая по-своему.
Чайка ловит добычу на лету. Нырять она не любит. Высмотрит у самой поверхности рыбёшку, пронесётся над ней, клювом, как крючком, подхватит — цоп! — и готово.
Кайра — та может нырнуть. Но долго под водой не сидит. Догоняя рыбу, гребёт чаще одними лапами. Схватила добычу — и тоже наверх.
Совсем другое дело — топорик. Этот под волной чувствует себя как дома. Плоский нос вперёд вытянул, лапами и крыльями как заработал… Мчится стрелой, никакой рыбине не уйти!
У огромной олуши и у маленькой вилохвостой крачки — своя манера охотиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33