Я достаю телефон и вытягиваю антенну. Начинаю выстукивать по кнопочкам номер, продиктованный Красильниковым. Тишина. Тихий, едва слышный щелчок — включилось записывающее устройство… Ну вот, наконец, и гудок.
— Алло, — мужской голос в трубке официально вежлив.
— Петра Филипповича можно?
— Кто его спрашивает?
— Майор Пронин.
Легкая заминка с той стороны.
— Шутите?
— Шучу. Скажите подполковнику Скороходову, что его беспокоят по поводу кассеты.
Снова заминка. На этот раз более длительная.
— Подождите одну минутку. Он сейчас подойдет.
Гляжу на часы. Минутка растягивается на семь. «Пеленгуют, — улыбаюсь я, — давайте, давайте». Наконец в трубке появляется новый голос, твердый, но напряженный.
— Скороходов. Слушаю вас.
— Добрый день, Петр Филиппович, — говорю медленно и размерено. У моего собеседника не должно возникнуть и тени мысли, будто я волнуюсь.
— Добрый день. Кто это говорит?
— Это не важно. Мое имя вам не скажет ровным счетом ничего. У меня кассета, отснятая вчера вашим сотрудником на Хованском кладбище.
— Да, да. Я слушаю вас, — ФСБ-шник напрягается сильнее.
— Если хотите, мы могли бы встретиться. У меня к вам есть разговор по поводу её содержания.
— Где и когда?
— Вы знаете памятник «мещанин Минин пытается отнять меч у князя Пожарского»?
— Естественно, — хмыкает Скороходов.
— Будьте около него в три часа.
— Хорошо. Как я вас узнаю?
— Пальтишко у меня будет серенькое, кепка, а чтоб не обознались, журнальчик будет в руке: «Огонек».
— Издеваетесь?
— Конечно. Я сам к вам подойду. Да, вот еще. Это уже серьезно. Я вам гарантирую личную безопасность. Будьте благоразумны. Приходите один. Если в округе будет хоть один топтун, встреча не состоится.
Глава 4
Подобные встречи — вещь серьезная. На них нельзя приходить с кондачка, в поэтическом расположении духа, с букетом цветов и радостным блеском в глазах. Да и откуда взяться блеску, когда человек, приглашенный на свидание — видавший виды гэбэшник. К тому же, здесь как в известном фильме Марка Захарова: «Он не один, он с кузнецом придет». А зачем нам, право, его кузнецы?
Есть, конечно, шанс, что он таки объявится в гордом одиночестве, без махальщиков и группы поддержки. Но шанс мизерный. Старая школа. Принимать решение и делать дело можно только колхозом. К тому же, вчера, на Хованском кладбище мы, как говорится, бросили перчатку в лицо всему отделу наружного наблюдения. Вот они все вместе и кинутся её поднимать. По квадратному сантиметру на душу населения. Не греет нас подобная перспектива, ну аж ни как не греет. На таких условиях встреча не состоится. До выхода на тропу войны у нас ещё три часа. Есть время хорошо подготовиться. Освоение местности, камуфляж, оборудование, маршруты отхода.
Трех человек для грядущей операции вполне достаточно. Слава Бирюков остается на базе. Судя по вдохновенному выражению, блуждающему на его лице, в голове нашего генератора идей зреет мысль. Какие-то неведомые пока нам кусочки информационной мозаики начали выстраиваться в его мозгах в стройный узор, и рисунок этого узора манит и притягивает к себе капитана Бирюкова неодолимо, словно блеск сокровищ Эльдорадо. Он бросает томные взоры на компьютер, явно ожидая нашего ухода, чтобы слиться с ним в экстазе. Дело известное. Впрочем, результаты подобных сеансов порою превосходят всякие ожидания.
А вот и мы. Тагир смотрит на нас оценивающим взглядом. Ему что, он остается в машине. Его задача — когда объекту наблюдения надоест-таки созерцать памятник дворянско-мещанской солидарности, упасть ему на хвост и висеть у него на филейных частях, пока господин подполковник не доберется до своего дома. Не только товарищей из ФСБ учили высокому искусству филерства. Мы это тоже умеем.
Со мной, в общем-то, тоже особых проблем нет. Форму свою майорскую я, конечно, не надевал давненько, но носить её ещё не разучился. Человек в форме и заметен и незаметен одновременно. Взгляд автоматически вычленяет его из толпы прочих штатских и продолжает скользить дальше, не фиксируясь на увиденном. Когда же людей в форме много — отличить одного от другого можно только специально задавшись этой целью. В клубе Министерства Обороны, я думаю, их будет много. От Красной площади до него рукой подать, так что место для залегания на грунт — лучше не придумаешь.
Валера преобразился. То есть, не то чтобы он перестал походить на громилу-налетчика и превратился в точную копию матери Терезы. Нет. Но теперь он похож на налетчика американского. Этакого техасского ганфайтера. Не хватает только стетсоновской шляпы и пары «кольтов» у пояса, чтобы затмить Клинта Иствуда в голливудских прериях. Однако сегодня нам не придется брать почтовый дилижанс, не ожидается даже мало-мальски стоящей потасовки в салуне «Семь Лун», а потому на груди у него драгоценный фотоаппарат «Никон», в кармане аккредитационная карточка на имя корреспондента «Балтимор кроникал» Джойса Макферсона, а в голове сплошной американский диалект английского языка.
С языком у нас вообще строго. Когда, попав в стены центра, мы столкнулись с этой проблемой, многим нашим ребятам пришлось здорово попотеть. Знание двух-трех иностранных языков было делом обязательным, и никакие поблажки здесь не делались. Мне было чуть проще. Благодаря своей прабабке, о которой я уже как-то упоминал, кроме русского, я достаточно бойко, как мне казалось, владел польским, французским и английским. Оказалось, что недостаточно. Когда после изнурительных марш бросков, работы на тренажерах где-нибудь в Балашихе или Суханово или многочасовых тренировок в Искусстве Пресечения Боя, приходишь в лингафонный кабинет, на традиционное хау ду ю ду, хочется ответить что-то такое исконно русское, что вся иностранщина в один момент вылетает из головы… точнее раньше вылетала. Теперь — все о’кей.
Последняя проверка. Согласование действий. Контроль связи. Все в порядке. Что ж, как говаривал один из советских лидеров: «Цели ясны. Задачи определены. За работу, товарищи!»
Половина третьего. Самое время идти. Прогуляться не спеша по Берсеневской набережной. Почитать мемориальные таблички на огромной Сталинской высотке. Лениво откозырять спешащим в увольнение кремлевским пограничникам. Выгулять на Красную площадь, и следуя традиционным туристическим маршрутам, продефилировать через неё от Александровского сада к боярским хоромам на улицу мятежного казачьего атамана. Вон он, памятник. Вот он, во всей красе. Объевшиеся достопримечательностями туристы, лениво скользят взглядами по величественным фигурам монумента, безнадежно пытаясь вспомнить, в честь чего поставлены здесь эти мужики. Пустое занятие. А вот в честь чего поставлен у пьедестала спасителям Отечества высокий грузный мужчина, лет пятидесяти-пятидесяти пяти, из прохожих, пожалуй, знаю один лишь я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34