- Правды, - неумолимо произнес майор.
Евгения Петровича бросило в жар.
- Я растерялся и пока не знаю, как вас переубедить, - затравленно озираясь, начал он, но Голиков не дал ему договорить.
- Кому вы передали ключи? Эльякову? Саркисову?
- Ах, вот как! Выходит, Баринов был прав - вам нужен стрелочник, презрительно усмехнулся Коржов. - Я никому никаких ключей не передавал, и понятия не имею, кто такой ваш Саркисов. Так и запишите.
- Девичья у вас память, гражданин Коржов. А ведь во время работы в таксопарке вы были на короткой ноге с Григорием Вазгеновичем. Нехорошо забывать старых знакомых.
- Я четыре года как перешел в автосервис, и не обязан помнить всех, с кем раньше работал, - огрызнулся Коржов.
- Значит, имена Петра Моисеева и Леонида Границкого вам тоже ни о чем ни говорят? - усилием воли майор заставлял себя сдерживаться.
- В первый раз слышу.
- Мне кажется, Евгений Петрович, вы начинаете терять ориентацию в происходящем. Иначе как объяснить столь глупое и бессмысленное запирательство?
Демонстративно скрестив на груди руки, Коржов невидящим взглядом уставился прямо перед собой. В этот момент в комнату вошел Железнов. Мельком взглянув на Коржова, он приветливо кивнул майору и присел на свободный стул возле двери.
- Видимо, придется помочь вам воскресить в памяти некоторые "забытые" имена, - продолжал Голиков. - Для начала давайте вернемся к событиям далекого детства. Новотроицк, детский дом, Виктор Ферезяев. Или вам более привычна фамилия Борохович?
Глаза у Коржова широко раскрылись, лицо посерело.
- Я не пойму, о чем речь, - наконец выдавил он из себя. - Я сирота и действительно воспитывался в детском доме, но Ферезяева и этого... второго не помню. Столько лет прошло...
- А почему вы об одном и том же человеке говорите во множественном числе? - с иронией спросил майор. - Не слишком ли это наивно звучит?
- В чем вы меня обвиняете? - как ни странно, Коржов начал понемногу приходить в себя. - Называете какие-то имена, намекаете на какие-то знакомства. Все ваши утверждения голословны.
- Да, прямых улик мне пока недостает, - признал Голиков, - но мы их найдем, обязательно найдем. Тайное всегда становится явным.
- Вот тогда и будем говорить, - язвительно бросил Коржов.
- Разрешите, Александр Яковлевич, у меня тоже имеется несколько вопросов к подозреваемому, - Железнов выразительно посмотрел на майора.
- Я отказываюсь отвечать на все ваши вопросы! - выпалил Евгений Петрович. - Вы не имеете права держать меня здесь. Это произвол! Я передовик производства, с пятьдесят второго года в партии...
- Не забудьте упомянуть, что после войны около двух лет проживали в Хролах у тетки Бороховича, - негромко добавил Железнов.
Коржов осекся на полуслове. Пожалуй, не менее удивлен был и Голиков.
- Какой бред... - обескураженно пролепетал Коржов. - Это просто чудовищно...
- Кстати, Александр Яковлевич, вы заметили, что я не обращаюсь к подозреваемому по имени? - продолжил Железнов. - Дело в том, что назвать его Евгением Петровичем Коржовым было бы кощунством по отношению к памяти настоящего Коржова - шестнадцатилетнего партизана, геройски погибшего осенью сорок третьего. Вы, наверно, не подозревали об этом факте "своей" биографии, гражданин Остроградский?
- Нет... нет... это невозможно, - послышалось бессвязное бормотанье.
- Ну что же, пора поставить все точки над "i". - Железнов подал знак стоящему в дверях Нефедову.
В комнату вошла пожилая женщина в старомодном пальто и свалявшемся пуховом платке. Сделав несколько неуверенных семенящих шажков, она вдруг замерла на месте и, простерев вперед руки, истошно вскрикнула:
- Жора, сынок!..
В ответ раздался леденящий душу вой.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
ТОЧКИ НАД "i"
Тени рассеялись. В невероятно запутанном лабиринте отыскалась та единственная тропинка, которая выводит к свету. Шаг за шагом иду я знакомым путем, пытаясь еще раз, уже для себя, убедиться - все ли я сделал возможное, чтобы своевременно разгадать преступный умысел, предотвратить зло.
И еще. Хочется понять, что же толкает человека на преступление. Нет, я не оговорился, именно человека. Ведь зверем не рождается никто...
"Жора, сынок, как ты мог?!" В выплаканных материнских глазах застыли немой укор, боль и отчаяние.
Всему есть предел. Встреча с матерью выбила последний камень из-под хитроумно выстроенного здания подлости и лжи, столько лет служившего убежищем Остроградскому-Коржову.
Признание было трудным. Прошло немало времени, прежде чем обвиняемый поставил подпись в конце протокола.
Остроградскому пришлось волей-неволей прожить вторую жизнь, такую же "черную", как небо в ту страшную осеннюю ночь сорок четвертого года, когда он принимал боевое крещение. Рядом с ним, сцепив зубы, стояли насмерть молодые ребята. Им наверняка было страшно, ведь убивать и быть убитым всегда ужасно. Но высшее чувство долга перед Родиной не позволяло им думать о себе, и уже поэтому каждый из них был героем.
Темная ночь - хорошая помощница в неблаговидных делах. Брошен автомат - без него легче, и, прижимаясь к земле, осторожно, словно вор, крался Остроградский подальше от поля боя, где погибали товарищи. Им руководил всепоглощающий животный страх. Ну, а потом... скитания по лесу, который стал отныне для него навсегда чужим. Деревья и кусты уже не укрывали его, как свое родное дитя, и лишь укоризненно шелестели листвой и жалобно стонали, оплакивая его честь. Но Остроградского не мучили угрызения совести. Желание выжить, любой ценой спасти свою шкуру целиком заполняло его.
Волею судьбы Георгий повстречал в лесу полицая Бороховича, который бежал от возмездия и теперь старался раствориться в необъятных просторах России. Безысходность положения сблизила их, заставила поневоле довериться друг другу. И страх, оказывается, имеет разные оттенки: Остроградский боялся за свою жизнь, а Борохович - расплаты за совершенные преступления. Один - жалкий трус, потерявший человеческое достоинство, а другой матерый зверь, беседуя, лицемерили друг перед другом, старались найти оправдание своим поступкам. Борохович рассказывал о том, как он, прикрывая отход своих, был контужен и попал в плен, как его силой принудили к сотрудничеству. Однако, надев ненавистную ему форму полицая, он старался помогать местному населению, не раз рисковал жизнью. Но кто теперь ему поверит, как он сможет доказать свою невиновность?
Остроградский слушал и со всем соглашался, хотя не верил ни единому слову. Но и он не мог предполагать, что осужденный за разбойное нападение Борохович бежал с этапа во время бомбежки и добровольно предложил свои услуги оккупантам. Как преданный пес, он без устали пытал, расстреливал, вешал. И за своей кровавой работой не замечал, что недолго осталось фашистским захватчикам топтать чужую землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57