Яркий брюнет. Низко, чуть не от бровей, густые жесткие волосы. Брови черные, густые. Некоторые женщины, правда не я, считали, что у него неотразимый взгляд. Пристальный взгляд, полный самодовольства, уверенности, что он — пуп земли, а все остальные, простите, — дерьмо.
— Ничего. Продолжайте.
Теперь, когда Розали разошлась, все ее сомнения рассеялись. Она ни разу не присела, расхаживала по кухне, где вкусно пахло, и, казалось, жонглировала кастрюлями и прочей утварью, время от времени поглядывая на электрические часы.
— Антуанетта, пройдя через его руки, потеряла голову. Мария тоже.
— Вы говорите о горничной и служанке?
— Да. И другие, работавшие до них. Прислуга в этом доме не задерживалась. Никто не знал, кто командует — старик или графиня. Понимаете, что я имею в виду? Оскар никогда ни за кем не бегал, как вы изволили выразиться. Увидев новую служанку, он просто смотрел на нее так, словно она принадлежит ему.
А потом, в первый же вечер, поднимался к ней в комнату, как будто все решено заранее.
Бывают — и часто — такие, кто считает, что перед ними не устоять.
Сколько слез пролила Антуанетта!
— Почему?
— Она действительно влюбилась в него и надеялась, что он на ней женится. Но, получив свое, он молча ушел. На следующий день она его больше не интересовала. Ни доброго слова, ни ласки, пока кровь снова не заиграет! Вот тогда он поднимался опять.
А женщин у него было сколько душе угодно, и не только служанок.
— Как вы думаете, он спал с хозяйкой?
— Не прошло и двух дней после смерти графа.
— Откуда вы знаете?
— Он выходил из ее комнаты в шесть утра, я видела. Это еще одна из причин моего увольнения. Когда слуги спят с хозяевами — конец всему.
— А он вел себя как хозяин?
— Что хотел, то и делал. Стало ясно: управы на него нет.
— Вам никогда не приходила мысль, что графа убили?
— Меня это не касается.
— Но вы думали так?
— А разве полиция думала иначе? Зачем же тогда нас допрашивали?
— Оскар мог это сделать?
— Не утверждаю. Могла и она.
— Потом вы работали в Ницце?
— В Ницце и в Монте-Карло. Мне нравится климат Юга, и в Париже я оказалась случайно, из-за хозяев.
— С тех пор вы ничего не знаете о графине?
— Видела ее несколько раз на улице, но мы ходим в разные места.
— А Оскара?
— На Юге я его никогда не встречала. Вряд ли он остался на Лазурном берегу.
— Но вы сказали, что несколько недель назад столкнулись с ним. Какой он?
— Сразу видно, человек из полиции. Неужели вы думаете, что, случайно встретив кого-нибудь на улице, у тебя только и забот приметы запоминать?
— Он постарел?
— Как и я. На пятнадцать лет.
— Значит, теперь ему под пятьдесят?
— Я старше его лет на десять. Поработаю еще годика три-четыре и заберусь к себе — я купила небольшой домик в Канне. А готовить буду самую малость: яичницу да отбивную.
— Не припомните, как он был одет?
— На площади Клиши?
— Да.
— По-моему, в чем-то темном. Не в черном, нет, а в темном. Теплое пальто, перчатки. Да, перчатки я приметила. Шикарный тип.
— А волосы?
— Кто же разгуливает зимой со шляпой в руках?
— Виски поседели?
— Пожалуй. Но меня поразило другое.
— Что именно?
— Он растолстел. Оскар и раньше-то не был худеньким и нарочно разгуливал полуголым, выставляя напоказ свои мускулы, — красовался перед женщинами. Глядя на него одетого, никому и в голову не приходило, что он такой сильный. Теперь же, если это, конечно, Оскар, он стал похож на быка. Шея толстая, короткая.
— Вам ничего не известно об Антуанетте?
— Она скоро умерла.
— От чего?
— Выкидыш. Во всяком случая, так мне сказали.
— А Мария Пинако?
— Что с ней сейчас, не знаю. Последний раз я видела ее в Ницце, на бульваре Альберта Первого. Уличная девка.
— Давно это было?
— Года два назад. Может, чуть больше. И только теперь она полюбопытствовала:
— Как убили графиню?
— Задушили.
Она промолчала, но всем своим видом подчеркнула, что способ убийства соответствует характеру Оскара.
— А кто второй?
— Девушка, которую вы, вероятно, не знаете: ей всего двадцать.
— Вот спасибо, не дали забыть, что я старуха.
— Я хотел сказать совсем другое. Девушка из Лизьё, и нет даже намека о ее пребывании на Юге. Известно лишь одно: она ездила в Ла-Бурбуль.
— Неподалеку от Мон-Дор?
— Да, в Оверни.
Кухарка посмотрела на Мегрэ — мысли ее были далеко.
— Раз уж я разболталась… — тихо начала она. — Оскар из Оверни. Откуда точно — не знаю, но говорил он с сильным акцентом, и я, чтобы позлить, называла его угольщиком. Он в лице менялся. Ну а теперь, коли не возражаете, давайте закругляться: через полчаса подавать на стол — дел невпроворот.
— Я, может быть, еще зайду.
— Если только будете не менее любезны, чем сегодня. Как вас зовут?
— Мегрэ.
Комиссар заметил, что девчушка, которая, видимо, читала газеты, чуть не подскочила. Кухарка же явно о нем никогда не слышала.
— Нетрудно запомнить. И потом, вы толстый. Ну а чтобы покончить с Оскаром, добавлю: сейчас он примерно вашей комплекции, ростом, правда, поменьше. Представляете?
— Благодарю вас.
— Не за что. Только если арестуете его, не вызывайте меня свидетелем. Хозяева этого не любят. Да и адвокаты своими вопросами лишь на смех выставляют. Я однажды столкнулась с этим и дала себе слово не повторять опыт. Так что на меня не рассчитывайте.
Она спокойно закрыла за ним дверь. Комиссару пришлось пройти по всей авеню, прежде чем удалось поймать такси. Но вместо набережной Орфевр он отправился домой пообедать и в уголовную полицию вернулся в половине третьего. Снег уже не шел, на улице лежал лишь тонкий слой черной скользкой грязи.
Когда Мегрэ открыл дверь комнатушки, дым в ней стоял столбом, а пепельница была полна окурков — все Торранс, потому что Филипп не курил. На подносе остатки бутербродов, пять пустых кружек.
— Выйди на минутку. Оказавшись в соседнем кабинете, Торранс вытер пот, глубоко вздохнул:
— Этот парень меня доконал. Сонный как муха — не расшевелить. Дважды он чуть было не заговорил, а ему, уверен, есть что сказать. Казалось, вот-вот перестанет упорствовать, запросит пощады. И вдруг, в последний момент, опять двадцать пять — клянется, что ничего не знает. Я уже на пределе. Пришлось дать ему оплеуху. И что бы вы думали?
Мегрэ молчал.
— Он схватился за щеку и начал скулить, словно имел дело с таким же недоноском:
«Вы злой!»
Вряд ли стоит применять силу, его это только возбуждает, могу поспорить.
Мегрэ не удержался от улыбки.
— Продолжать?
— Давай. Испробуем нечто другое. Он ел?
— Умял бутерброд — пальчик отставил в сторону. Парню явно не хватает отравы. Может, пообещать ему, вдруг расколется? В отделе по борьбе с наркотиками ничего нет?
— Я поговорю с шефом. А пока никакой самодеятельности. Продолжай его потрошить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Ничего. Продолжайте.
Теперь, когда Розали разошлась, все ее сомнения рассеялись. Она ни разу не присела, расхаживала по кухне, где вкусно пахло, и, казалось, жонглировала кастрюлями и прочей утварью, время от времени поглядывая на электрические часы.
— Антуанетта, пройдя через его руки, потеряла голову. Мария тоже.
— Вы говорите о горничной и служанке?
— Да. И другие, работавшие до них. Прислуга в этом доме не задерживалась. Никто не знал, кто командует — старик или графиня. Понимаете, что я имею в виду? Оскар никогда ни за кем не бегал, как вы изволили выразиться. Увидев новую служанку, он просто смотрел на нее так, словно она принадлежит ему.
А потом, в первый же вечер, поднимался к ней в комнату, как будто все решено заранее.
Бывают — и часто — такие, кто считает, что перед ними не устоять.
Сколько слез пролила Антуанетта!
— Почему?
— Она действительно влюбилась в него и надеялась, что он на ней женится. Но, получив свое, он молча ушел. На следующий день она его больше не интересовала. Ни доброго слова, ни ласки, пока кровь снова не заиграет! Вот тогда он поднимался опять.
А женщин у него было сколько душе угодно, и не только служанок.
— Как вы думаете, он спал с хозяйкой?
— Не прошло и двух дней после смерти графа.
— Откуда вы знаете?
— Он выходил из ее комнаты в шесть утра, я видела. Это еще одна из причин моего увольнения. Когда слуги спят с хозяевами — конец всему.
— А он вел себя как хозяин?
— Что хотел, то и делал. Стало ясно: управы на него нет.
— Вам никогда не приходила мысль, что графа убили?
— Меня это не касается.
— Но вы думали так?
— А разве полиция думала иначе? Зачем же тогда нас допрашивали?
— Оскар мог это сделать?
— Не утверждаю. Могла и она.
— Потом вы работали в Ницце?
— В Ницце и в Монте-Карло. Мне нравится климат Юга, и в Париже я оказалась случайно, из-за хозяев.
— С тех пор вы ничего не знаете о графине?
— Видела ее несколько раз на улице, но мы ходим в разные места.
— А Оскара?
— На Юге я его никогда не встречала. Вряд ли он остался на Лазурном берегу.
— Но вы сказали, что несколько недель назад столкнулись с ним. Какой он?
— Сразу видно, человек из полиции. Неужели вы думаете, что, случайно встретив кого-нибудь на улице, у тебя только и забот приметы запоминать?
— Он постарел?
— Как и я. На пятнадцать лет.
— Значит, теперь ему под пятьдесят?
— Я старше его лет на десять. Поработаю еще годика три-четыре и заберусь к себе — я купила небольшой домик в Канне. А готовить буду самую малость: яичницу да отбивную.
— Не припомните, как он был одет?
— На площади Клиши?
— Да.
— По-моему, в чем-то темном. Не в черном, нет, а в темном. Теплое пальто, перчатки. Да, перчатки я приметила. Шикарный тип.
— А волосы?
— Кто же разгуливает зимой со шляпой в руках?
— Виски поседели?
— Пожалуй. Но меня поразило другое.
— Что именно?
— Он растолстел. Оскар и раньше-то не был худеньким и нарочно разгуливал полуголым, выставляя напоказ свои мускулы, — красовался перед женщинами. Глядя на него одетого, никому и в голову не приходило, что он такой сильный. Теперь же, если это, конечно, Оскар, он стал похож на быка. Шея толстая, короткая.
— Вам ничего не известно об Антуанетте?
— Она скоро умерла.
— От чего?
— Выкидыш. Во всяком случая, так мне сказали.
— А Мария Пинако?
— Что с ней сейчас, не знаю. Последний раз я видела ее в Ницце, на бульваре Альберта Первого. Уличная девка.
— Давно это было?
— Года два назад. Может, чуть больше. И только теперь она полюбопытствовала:
— Как убили графиню?
— Задушили.
Она промолчала, но всем своим видом подчеркнула, что способ убийства соответствует характеру Оскара.
— А кто второй?
— Девушка, которую вы, вероятно, не знаете: ей всего двадцать.
— Вот спасибо, не дали забыть, что я старуха.
— Я хотел сказать совсем другое. Девушка из Лизьё, и нет даже намека о ее пребывании на Юге. Известно лишь одно: она ездила в Ла-Бурбуль.
— Неподалеку от Мон-Дор?
— Да, в Оверни.
Кухарка посмотрела на Мегрэ — мысли ее были далеко.
— Раз уж я разболталась… — тихо начала она. — Оскар из Оверни. Откуда точно — не знаю, но говорил он с сильным акцентом, и я, чтобы позлить, называла его угольщиком. Он в лице менялся. Ну а теперь, коли не возражаете, давайте закругляться: через полчаса подавать на стол — дел невпроворот.
— Я, может быть, еще зайду.
— Если только будете не менее любезны, чем сегодня. Как вас зовут?
— Мегрэ.
Комиссар заметил, что девчушка, которая, видимо, читала газеты, чуть не подскочила. Кухарка же явно о нем никогда не слышала.
— Нетрудно запомнить. И потом, вы толстый. Ну а чтобы покончить с Оскаром, добавлю: сейчас он примерно вашей комплекции, ростом, правда, поменьше. Представляете?
— Благодарю вас.
— Не за что. Только если арестуете его, не вызывайте меня свидетелем. Хозяева этого не любят. Да и адвокаты своими вопросами лишь на смех выставляют. Я однажды столкнулась с этим и дала себе слово не повторять опыт. Так что на меня не рассчитывайте.
Она спокойно закрыла за ним дверь. Комиссару пришлось пройти по всей авеню, прежде чем удалось поймать такси. Но вместо набережной Орфевр он отправился домой пообедать и в уголовную полицию вернулся в половине третьего. Снег уже не шел, на улице лежал лишь тонкий слой черной скользкой грязи.
Когда Мегрэ открыл дверь комнатушки, дым в ней стоял столбом, а пепельница была полна окурков — все Торранс, потому что Филипп не курил. На подносе остатки бутербродов, пять пустых кружек.
— Выйди на минутку. Оказавшись в соседнем кабинете, Торранс вытер пот, глубоко вздохнул:
— Этот парень меня доконал. Сонный как муха — не расшевелить. Дважды он чуть было не заговорил, а ему, уверен, есть что сказать. Казалось, вот-вот перестанет упорствовать, запросит пощады. И вдруг, в последний момент, опять двадцать пять — клянется, что ничего не знает. Я уже на пределе. Пришлось дать ему оплеуху. И что бы вы думали?
Мегрэ молчал.
— Он схватился за щеку и начал скулить, словно имел дело с таким же недоноском:
«Вы злой!»
Вряд ли стоит применять силу, его это только возбуждает, могу поспорить.
Мегрэ не удержался от улыбки.
— Продолжать?
— Давай. Испробуем нечто другое. Он ел?
— Умял бутерброд — пальчик отставил в сторону. Парню явно не хватает отравы. Может, пообещать ему, вдруг расколется? В отделе по борьбе с наркотиками ничего нет?
— Я поговорю с шефом. А пока никакой самодеятельности. Продолжай его потрошить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31