Думаю, так оно и лучше. Потом какая-то женщина отвела ее на «Золотое руно», они и сейчас там — завтракают вдвоем. Глядите! Вон из камбузной трубы повалил дым.
Теперь дымило большинстве судов, разнося вокруг аромат горячего кофе.
— Продолжай наблюдение, — распорядился Мегрэ.
Он не сел снова в такси, а вошел в танцзал, дверь которого была открыта. Хозяйка обрызгивала водой дощатую площадку, готовясь ее подмести.
— Он наверху? — спросил комиссар.
— Кажется, встал: я слышала шаги.
Мегрэ поднялся на несколько ступенек и прислушался. Там и вправду кто-то ходил. Потом открылась дверь, высунулся Гассен с намыленным лицом, посмотрел, пожал плечами и вернулся к себе.
Большой, с двумя флигелями и обширным двором, загородный дом Дюкро в Самуа был отделен от Сены бечевником.
Когда подъехало такси, Дюкро уже ждал у ворот. Он был в своем обычном синем костюме речника, на голове — новая фуражка.
— Отошлите машину, домой вас отвезут на моей.
Он подождал, пока комиссар расплатится, почему-то собственноручно запер калитку, сунул ключ в карман и окликнул шофера, который в глубине дома мыл из шланга серую машину.
— Эдгар! Никого не впускай, а если увидишь, что кто-то шляется около дома, сразу меня предупреди.
Потом пристально посмотрел на Мегрэ и спросил:
— Где он?
— Одевается.
— А как Алина? С ней все в порядке?
— Она его искала. Сейчас у нее там соседка.
— Хотите перекусить? Обед будет не раньше часа.
— Спасибо, нет.
— Стаканчик?
— Нет, сейчас не надо.
Дюкро остался стоять во дворе. Оглядел дом и, указав концом трости на одно из окон, заметил:
— Моя старуха еще не оделась. А молодые — слышите? — уже ругаются.
И в самом деле, из открытых окон комнаты на втором этаже доносились довольно громкие голоса.
— Огород у нас за домом, там еще остались старые конюшни. Дом слева принадлежит одному крупному издателю, а справа живут какие-то англичане.
Все пространство между Сеной и лесом Фонтенбло занимали дачи и виллы. С соседнего участка, примыкавшего прямо к саду Дюкро, доносился глухой стук теннисных мячей. На краю лужайки в качалке отдыхала старая дама в белом.
— Вы в самом деле не хотите выпить?
Дюкро казался не в своей тарелке, словно не знал, что ему делать с гостем. Он был небрит, веки устало опущены.
— Вот так-то! Здесь мы проводим воскресные дни, — он сказал это так, словно вздохнул. — Представляете, что за жизнь!
Вокруг все было спокойно; резкими пятнами чередовались свет и тень; сквозь листву вьющихся роз белели стены, землю покрывали ровные крупинки гравия. За оградой неторопливо текла Сена, ее поверхность бороздили лодки. По бечевнику разъезжали верховые.
Показывая гостю усадьбу, Дюкро повел его в огород.
По грядке салата бродил павлин. Дюкро, ворча, кивнул на него:
— Фантазия дочери. Думает, это самый шик. Хотела завести еще лебедей, да у нас нет воды.
Внезапно, посмотрев Мегрэ в глаза, он спросил:
— Ну, так как, остаетесь при своем мнении?
Вопрос был неслучаен. Дюкро давно, во всяком случае, еще накануне обмозговал его и теперь не мог думать ни о чем другом. Оттого-то он и был мрачен — вопрос имел для него первостепенное значение.
Мегрэ посасывал трубку, провожая взглядом кольца дыма, уходившие вверх и таявшие в прозрачном воздухе.
— Я расстаюсь с полицией в среду.
— Знаю.
Они отлично понимали друг друга, только виду не показывали. Не случайно же Дюкро сам запер калитку и тем более не случайно прогуливался с Мегрэ по усадьбе.
— Вам этого недостаточно? — спросил комиссар так тихо, так отстраненно, что можно было усомниться, сказал ли он что-нибудь вообще.
Вдруг Дюкро остановился и принялся старательно рыхлить маленькими граблями землю вокруг смородиновых кустов. Когда он поднял голову, выражение лица его разительно изменилось: в одно мгновение с него слетела маска, а перед комиссаром предстал совсем другой человек — не на шутку встревоженный, растерянный. Но этим дело и ограничилось. Лицо опять застыло, губы покривились в злой усмешке. На гостя он больше не смотрел только оглядывал все вокруг: небо, окна большого белого дома, грядки.
— Ко мне ведь придут? — спросил он и наконец взглянул Мегрэ в лицо. Взгляд рассказал обо всем, что творилось у него в душе, — об отчаянных усилиях казаться беспечным, о неуверенности в себе и даже о чем-то вроде желания припугнуть.
Встретившись глазами с Мегрэ, он отвернулся и после секундного молчания предложил:
— Давайте сменим тему. Не пойти ли нам все же пропустить по стаканчику? Хотите знать, что меня удивляет? То, что ваше расследование никак не коснулось ни моего зятька Дешарма, ни моей любовницы, ни…
— По-моему, вы хотели сменить тему?
Но Дюкро, с напускной бравадой тронув комиссара за плечо, продолжал:
— Минутку! Давайте играть в открытую. Итак, кого вы подозреваете?
— Подозреваю в чем?
Оба ухмыльнулись. Со стороны могло показаться, что они обмениваются безобидными шутками.
— Во всем.
— А если в каждом отдельном случае повинны разные люди?
Дюкро нахмурился: такой ответ его никак не устраивал. Он толкнул кухонную дверь; его жена, еще в халате, наставляла замарашку прислугу. При виде мужчин, заставших ее непричесанной, она разволновалась и, прикрывая рукой пучок на затылке, рассыпалась в жалких, торопливых извинениях.
— Хватит! — ворчливо перебил ее муж. — Комиссару плевать на это! Мели, принесите из подвала бутылку… чего бы? Шампанского? Не хотите? Ладно, тогда идемте в гостиную, там ждут аперитивы.
Он грубо захлопнул дверь, а в гостиной принялся перебирать бутылки, стоявшие на подоконнике.
— Перно? Горячевки? Ну вот, теперь видели? А дочь ее и того хуже. Если б не траур, она бы появилась в розовых или зеленых шелках с парадной улыбочкой и слащавым видом.
Дюкро налил два стакана и подтолкнул к Мегрэ кресло.
— Мне-то чихать, что соседи смеются над нами, особенно когда мы обедаем на террасе. Сегодня тоже будем обедать там.
Взгляд его медленно переходил с предмета на предмет. Гостиная была обставлена богато, не обошлось, разумеется, и без огромного рояля.
— Ваше здоровье!.. Когда я решил купить первый буксир, мне, конечно, нужны были льготные условия оплаты. У меня набралось двенадцать переводных векселей, банк был готов их учесть, но при условии, что я представлю поручительство. Я — к тестю. А он, понимаете ли, отказал — мол, не имеете права пускать по миру семью. А кто теперь содержит его старуху? Все я.
Чувствовалось — застарелая злость так глубоко сидит в нем, что ему вроде бы и сказать о ней больше уже нечего. В поисках новой темы он придвинул ящик с сигарами.
— Хотите? Если предпочитаете трубку, не стесняйтесь.
А сам нервно теребил подвернувшуюся под руку вышитую салфетку.
— Подумать только, на что они гробят время!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Теперь дымило большинстве судов, разнося вокруг аромат горячего кофе.
— Продолжай наблюдение, — распорядился Мегрэ.
Он не сел снова в такси, а вошел в танцзал, дверь которого была открыта. Хозяйка обрызгивала водой дощатую площадку, готовясь ее подмести.
— Он наверху? — спросил комиссар.
— Кажется, встал: я слышала шаги.
Мегрэ поднялся на несколько ступенек и прислушался. Там и вправду кто-то ходил. Потом открылась дверь, высунулся Гассен с намыленным лицом, посмотрел, пожал плечами и вернулся к себе.
Большой, с двумя флигелями и обширным двором, загородный дом Дюкро в Самуа был отделен от Сены бечевником.
Когда подъехало такси, Дюкро уже ждал у ворот. Он был в своем обычном синем костюме речника, на голове — новая фуражка.
— Отошлите машину, домой вас отвезут на моей.
Он подождал, пока комиссар расплатится, почему-то собственноручно запер калитку, сунул ключ в карман и окликнул шофера, который в глубине дома мыл из шланга серую машину.
— Эдгар! Никого не впускай, а если увидишь, что кто-то шляется около дома, сразу меня предупреди.
Потом пристально посмотрел на Мегрэ и спросил:
— Где он?
— Одевается.
— А как Алина? С ней все в порядке?
— Она его искала. Сейчас у нее там соседка.
— Хотите перекусить? Обед будет не раньше часа.
— Спасибо, нет.
— Стаканчик?
— Нет, сейчас не надо.
Дюкро остался стоять во дворе. Оглядел дом и, указав концом трости на одно из окон, заметил:
— Моя старуха еще не оделась. А молодые — слышите? — уже ругаются.
И в самом деле, из открытых окон комнаты на втором этаже доносились довольно громкие голоса.
— Огород у нас за домом, там еще остались старые конюшни. Дом слева принадлежит одному крупному издателю, а справа живут какие-то англичане.
Все пространство между Сеной и лесом Фонтенбло занимали дачи и виллы. С соседнего участка, примыкавшего прямо к саду Дюкро, доносился глухой стук теннисных мячей. На краю лужайки в качалке отдыхала старая дама в белом.
— Вы в самом деле не хотите выпить?
Дюкро казался не в своей тарелке, словно не знал, что ему делать с гостем. Он был небрит, веки устало опущены.
— Вот так-то! Здесь мы проводим воскресные дни, — он сказал это так, словно вздохнул. — Представляете, что за жизнь!
Вокруг все было спокойно; резкими пятнами чередовались свет и тень; сквозь листву вьющихся роз белели стены, землю покрывали ровные крупинки гравия. За оградой неторопливо текла Сена, ее поверхность бороздили лодки. По бечевнику разъезжали верховые.
Показывая гостю усадьбу, Дюкро повел его в огород.
По грядке салата бродил павлин. Дюкро, ворча, кивнул на него:
— Фантазия дочери. Думает, это самый шик. Хотела завести еще лебедей, да у нас нет воды.
Внезапно, посмотрев Мегрэ в глаза, он спросил:
— Ну, так как, остаетесь при своем мнении?
Вопрос был неслучаен. Дюкро давно, во всяком случае, еще накануне обмозговал его и теперь не мог думать ни о чем другом. Оттого-то он и был мрачен — вопрос имел для него первостепенное значение.
Мегрэ посасывал трубку, провожая взглядом кольца дыма, уходившие вверх и таявшие в прозрачном воздухе.
— Я расстаюсь с полицией в среду.
— Знаю.
Они отлично понимали друг друга, только виду не показывали. Не случайно же Дюкро сам запер калитку и тем более не случайно прогуливался с Мегрэ по усадьбе.
— Вам этого недостаточно? — спросил комиссар так тихо, так отстраненно, что можно было усомниться, сказал ли он что-нибудь вообще.
Вдруг Дюкро остановился и принялся старательно рыхлить маленькими граблями землю вокруг смородиновых кустов. Когда он поднял голову, выражение лица его разительно изменилось: в одно мгновение с него слетела маска, а перед комиссаром предстал совсем другой человек — не на шутку встревоженный, растерянный. Но этим дело и ограничилось. Лицо опять застыло, губы покривились в злой усмешке. На гостя он больше не смотрел только оглядывал все вокруг: небо, окна большого белого дома, грядки.
— Ко мне ведь придут? — спросил он и наконец взглянул Мегрэ в лицо. Взгляд рассказал обо всем, что творилось у него в душе, — об отчаянных усилиях казаться беспечным, о неуверенности в себе и даже о чем-то вроде желания припугнуть.
Встретившись глазами с Мегрэ, он отвернулся и после секундного молчания предложил:
— Давайте сменим тему. Не пойти ли нам все же пропустить по стаканчику? Хотите знать, что меня удивляет? То, что ваше расследование никак не коснулось ни моего зятька Дешарма, ни моей любовницы, ни…
— По-моему, вы хотели сменить тему?
Но Дюкро, с напускной бравадой тронув комиссара за плечо, продолжал:
— Минутку! Давайте играть в открытую. Итак, кого вы подозреваете?
— Подозреваю в чем?
Оба ухмыльнулись. Со стороны могло показаться, что они обмениваются безобидными шутками.
— Во всем.
— А если в каждом отдельном случае повинны разные люди?
Дюкро нахмурился: такой ответ его никак не устраивал. Он толкнул кухонную дверь; его жена, еще в халате, наставляла замарашку прислугу. При виде мужчин, заставших ее непричесанной, она разволновалась и, прикрывая рукой пучок на затылке, рассыпалась в жалких, торопливых извинениях.
— Хватит! — ворчливо перебил ее муж. — Комиссару плевать на это! Мели, принесите из подвала бутылку… чего бы? Шампанского? Не хотите? Ладно, тогда идемте в гостиную, там ждут аперитивы.
Он грубо захлопнул дверь, а в гостиной принялся перебирать бутылки, стоявшие на подоконнике.
— Перно? Горячевки? Ну вот, теперь видели? А дочь ее и того хуже. Если б не траур, она бы появилась в розовых или зеленых шелках с парадной улыбочкой и слащавым видом.
Дюкро налил два стакана и подтолкнул к Мегрэ кресло.
— Мне-то чихать, что соседи смеются над нами, особенно когда мы обедаем на террасе. Сегодня тоже будем обедать там.
Взгляд его медленно переходил с предмета на предмет. Гостиная была обставлена богато, не обошлось, разумеется, и без огромного рояля.
— Ваше здоровье!.. Когда я решил купить первый буксир, мне, конечно, нужны были льготные условия оплаты. У меня набралось двенадцать переводных векселей, банк был готов их учесть, но при условии, что я представлю поручительство. Я — к тестю. А он, понимаете ли, отказал — мол, не имеете права пускать по миру семью. А кто теперь содержит его старуху? Все я.
Чувствовалось — застарелая злость так глубоко сидит в нем, что ему вроде бы и сказать о ней больше уже нечего. В поисках новой темы он придвинул ящик с сигарами.
— Хотите? Если предпочитаете трубку, не стесняйтесь.
А сам нервно теребил подвернувшуюся под руку вышитую салфетку.
— Подумать только, на что они гробят время!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28