Зимой он становился к печке и грел спину. Летом снимал шляпу, утирал лоб и опять нахлобучивал ее на голову. Полдничал ваш дядя всегда одинаково: две чашки слабого чая и тосты, которые он намазывал апельсиновым повидлом. Как и везде, он садился на место мадам Элуа, с таким видом, словно он здесь хозяин. Без стеснения просматривал попадавшиеся под руку письма, счета, векселя... Вот и все, что мне удалось узнать, месье Жиль. Если все-таки зайдете, мне, пожалуй, лучше вас подождать.
В полутьме магазина, куда не проникало солнце, Жиль с трудом различил лицо и темный силуэт тетки. Ему показалось, что она следит за ним; он собрался с духом, пересек улицы и повернул дверную ручку.
Вопреки его ожиданиям, Жерардина Элуа даже не поздоровалась. Она осталась стоять у прилавка, наблюдая за двумя приказчиками, которые готовили заказ к отправке. Держалась она еще более прямо, чем обычно. Оправленная в золото камея, как всегда, была приколота строго посредине корсажа.
- Добрый вечер, тетя! - смущенно выдавил Жиль.
Жерардина сделала вид, будто лишь сейчас заметила его. Однако не ответила на приветствие и, побледнев еще сильней, выпалила:
- Что вам угодно? Я знаю: вы считаете, что здесь вы хозяин. Что ж, скоро так и будет?
- Но...
- Сестра вашей матери не потерпит, чтобы вы подсылали полицейских к ее дому.
Она подошла к двери и с вызовом посмотрела в сторону Ренке, ждавшего на другой стороне улицы.
- К концу месяца я освобожу помещение. Вы этого хотите, не так ли?
Сердце Жиля сжалось. Он не предполагал, что его тетка, пятидесятилетняя деловая женщина, с характером, который, по общему мнению, не уступал в твердости мужскому, может неожиданно утратить самообладание, словно какая-нибудь девчонка.
На мгновение он испугался, что она разрыдается. Он чувствовал, что она на пределе, искал слова, чтобы успокоить и подбодрить ее.
В ту же секунду на винтовой лестнице появился Боб. Сначала показались ноги, потом торс. Наконец над перилами свесилась красная физиономия.
Мать, всполошившись, бросилась к лестнице. Взбежала по ней. Преградила Бобу дорогу. Заставила вернуться.
В просторном магазине, где воздух был пропитан крепким запахом пряностей и норвежской смолы, внезапно воцарилось молчание, и приказчики, остолбенело посмотрев друг на друга, проводили взглядом Жиля, который в полной растерянности направился к выходу.
III
В десять утра, поставив машину у низкой стены и нагрузившись пакетами, Жиль двинулся к группе домиков, видневшихся неподалеку.
Воздух был прохладен, природа по-утреннему свежа, краски чисты, и звуки словно накладывались друг на друга: вот закудахтали куры, спасаясь из-под ног Жиля; вот ударил молот в кузнице на деревенской площади; вот замычала в дальнем хлеву корова...
Жиля заметили. Какая-то женщина выглянула за порог, ее примеру последовала соседка, на дорогу высыпали чумазые ребятишки.
Жиль редко робел сильнее, чем в ту минуту, когда он, с кучей пакетов в руках, остановился перед домом, где родились его отец и дядя.
- Мадам Анрике? - пробормотал он разочарованно: родственница, подозрительно оглядевшая его с ног до головы, производила впечатление женщины вульгарной и грубой.
- Вам что от меня нужно? Может, привезли ту часть наследства, которая нам полагается?
Жиль изумился: откуда она его знает? Но когда мадам Анрике посторонилась, пропуская его в дом, он увидел на столе, подле чашки кофе с молоком, утренний выпуск местной газеты. На первой полосе красовалась его фотография.
- Я тут привез детям сладкого,- неловко пояснил он.
По рассказу Колетты о поездке в Ниёль-сюр-Мер Жиль составил себе совершенно иное представление о доме и его хозяевах. В углу большой комнаты стояли две неприбранные кровати, на одной из которых лежала неумытая девочка.
- Не обращайте внимания. У нее корь. А вы, озорники, марш на улицу!
Мать вытолкнула за двери двух мальчуганов - шести и четырех лет, уже подбиравшихся к пакетам. Потом подняла с полу малыша, еще не умеющего ходить, и вынесла его на обочину дороги.
В доме было грязно. Кастрюли стояли на полу. В камине дотлевали головешки.
- Может быть, присядете?
Знаменитое плетеное кресло оказалось настолько ветхим, что Жиль так и не понял, как оно не развалилось под дядей. Над камином висела фотография, и Жиль на мгновение замер, растерянно и восхищенно всматриваясь в нее.
Это был старинный снимок, изображавший двух сестер, девушек лет около двадцати. Та, что покрупнее, курносая, отдаленно напоминала Жилю стоявшую перед ним родственницу.
- Ваша мать? - спросил он.
- А то кто же?
Другая - была его бабушка, мать Октава Мовуазена. На портрете в дядиной спальне она была уже старушкой. Здесь, лет в семнадцать восемнадцать, она выглядела маленькой, изящной и - что особенно поразило Жиля - чуточку неземной, как Колетта.
- Выпьете чего-нибудь?
Тетка Анрике выглянула за дверь и крикливым голосом приструнила ребятишек, затеявших ссору на дороге.
- Я понимаю, вы его племянник. Но это ничего не значит: что обещано, то обещано, и я бы не прочь взглянуть на это ваше завещание. Эх, послушай я умных людей, все теперь было бы иначе!
- Сколько вы рассчитывали получить?
- Почем я знаю? Во всяком случае, столько, чтобы детей поднять.
- Вот пока пять тысяч франков. Потом привезу еще.
Вместо благодарности она посмотрела на Жиля еще подозрительней, но кредитки, положенные им на стол, все-таки взяла.
- Расписку дать?
- Не надо. До свиданья, тетя!
Жиль с удовольствием увез бы с собой фотографию двух сестер, но не решился попросить об этом. Когда он вернулся к машине, ее уже облепили дети. Колени у них были слишком крупные для тонких ножонок, черты лица неправильные, выражение такое же упрямое, как у матери.
Еще через несколько минут Жиль остановил машину на деревенской площади. Кузница была открыта, в темноте ее алел огонь. Привязанная к кольцу лошадь ожидала, пока ее подкуют.
Чуть дальше - два кафе. Из одного, утирая рот и волоча ноги, на площадь вышел почтальон, только что пропустивший стаканчик белого вина. Это и был Анрике, родственник Жиля и муж женщины, у которой тот побывал.
Мужчины издали примерились друг к другу. Почтальон пробурчал что-то не слишком любезное и, несколько раз обернувшись, пошел разносить почту дальше.
А Жиль отправился на кладбище, где седой старичок прибирал дорожки.
Утренняя прохлада была здесь, пожалуй, еще более ощутима; в ветвях кипарисов порхали птицы; в кустах, невидимые, перекликались два дрозда слышно было, как они подпрыгивают.
Старичок поднял голову, притронулся к фуражке. Жиль шел между могил и читал надписи, особенно - давние. Попадались имена, которые он видел на ла-рошельских магазинах. Попались и несколько Анрике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44