..
- Я играл в жаке... jacques - настольная игра с костями и фишками признался он.
- В "Гран-Кафе"?
- Нет, в "Коммерс"... С новым мясником...
- Почему ты никогда ничего мне не рассказываешь?
- Потому!
- И теперь ничего не скажешь?
- Нет!
Этим летом они решили отправиться в Савойю, в которой особо ничего не увидели, так как госпожа Мегрэ была плохим ходоком.
*4
Это было три года спустя, в то же время, когда начали цвести лилии. Мегрэ, в сабо, пересаживал молодой салат-латук, когда его жена открыла почтовый ящик и достала похоронное извещение.
- Смотри-ка! Она все-таки умерла... - сказала она.
- Кто?
- Женщина из "Гран-Кафе"... Госпожа Урбен... Молочница говорила, что в течение трех месяцев она не могла пить ничего, кроме молока... Надо бы, чтобы ты засвидетельствовал свое почтение...
В тот же вечер Мегрэ отправился в похоронную контору и несколько минут постоял в холодном зале, в одном из углов которого шмыгала носом Анжель.
Два дня спустя все пошли на кладбище, и чета Мегрэ вернулась оттуда рука об руку; погода была прекрасная и не оставляла места для черных мыслей.
- Это напоминает мне один из плохих моментов моей жизни... - начал он внезапно, хотя его никто не спрашивал.
Госпожа Мегрэ на этот раз предусмотрительно промолчала, и они продолжили прогулку, сойдя с дороги, чтобы пройтись по берегу Луары.
- Не знаю, вспоминаешь ли ты мясника... Я знал все, с первых мгновений, и даже, наверное, с момента, когда только объявили новость... Конечно, то, что я знал, я не мог никому сказать... Это был вопрос чести, чести перед лицом смерти...
Госпожа Мегрэ машинально обрывала лепестки маргаритки, держа ее в руке, как на картине какого-то художника, имя которого Мегрэ позабыл. Они медленно шли, раздвигая высокие травы. Брюки бывшего комиссара были усыпаны репейниками.
- Что меня поразило, так это болезненная настойчивость, с которой мясник рассказывал нам о том, что у него с собой много денег... Как большая часть торговцев из провинции, он трясся над своим портмоне... Оно было у него просто огромным, набитым в основном мелкими, грязными купюрами и лежало в кармане брюк. Я хорошо помню жест, которым он доставал его, каждый раз приподнимая фартук...
Однако этим вечером он всем постарался показать, что его бумажник набит крупными купюрами... Но удивительная вещь, у меня сложилось впечатление, что, хотя сверху пачки торчал тысячефранковый банкнот, внизу была всего лишь обычная бумага...
И этот визит к нотариусу...
Когда сообщили, что он убит, я сказал себе: "Очень странное совпадение..."
Потому что я никогда не видел людей, которые бы так настойчиво напрашивались, чтобы их ограбили, а возможно, и убили...
Когда я узнал об убийстве, то был уверен: несмотря на то, что деньги пропали, бумажник обнаружат в кармане покойника...
- Так его не убивали? - удивилась госпожа Мегрэ.
- Конечно нет! И бедняга не сумел даже чисто подделать самоубийство. Он сделал это по-любительски.
Если бы для официального расследования прислали кого-то другого, не Габриэлли, его бы быстро раскрыли. Но Габриэлли, без сомнения очаровательный молодой человек, гораздо сильнее в русском бильярде, чем в полицейском деле...
Она улыбнулась, и они прошли еще немного.
- Вот почему я был обязан молчать... Вот почему не хотел выслушивать откровения всех этих людей... Но они все-таки приходили ко мне, хныча или умоляя...
- Я все-таки не понимаю, почему мясник сделал это...
- Потому что этот бедняга был способен как на плохое, так и на хорошее... Без ума от этой девочки, он умолял ее уехать с ним и, если бы она согласилась, безо всяких угрызений совести бросил бы жену и сына... Он даже не вспомнил бы о них... Он ведь уже начал от них отдаляться, сначала не обращая или почти не обращая на них внимания, затем делая Анжель подарки, с которыми она не знала, что делать, так как не могла показаться в них Урбену... Когда она дала ему понять, что не хочет больше его видеть, он решил убить себя... И, почувствовав себя несчастным, понял, сколько боли причинил близким... Я уверен, именно в этот момент он подумал о жене и сыне... не в смысле, что он умрет, а потому что это послужит им... Вот почему он подписал страховое соглашение, вот почему и речи не могло быть о самоубийстве, вот откуда его глупое, как мы считали, поведение: разговоры о нотариусе и неоднократное упоминание, что у него с собой много денег...
- Надо же, а я никогда не думала об этом... - сказала госпожа Мегрэ. И все время спрашивала себя, почему ты оставил виновного на свободе...
- Этим должны были бы интересоваться другие, тем более что Урбен, по чистой случайности, не имел алиби. Когда он пришел мне признаться в этом, плача от ужаса, я подумал, что придется мне, наверное, открыть правду, чтобы помешать посадить его в тюрьму...
А что делать? Мне было бы, конечно, неприятно, если бы этот бедный малый умер ни за что... Но так как я не служу больше в полиции и не состою на жалованье у какой-нибудь страховой компании...
Он остановился, сощурился от солнца и залюбовался пейзажем, который оживлял журчащие воды Луары.
- Я все-таки доволен, что все в прошлом, - вздохнул он. - Мне это совсем не нравилось...
- И ты ничего никому не сказал?
- Никому!
- Даже Урбену?
- Даже!
- Даже Анжель?
Он не смог сдержать улыбку.
- Ревнуешь?
- О! Нет... Не важно, что я теперь думаю о мужчинах... Значит, это влечение, о котором ты мне говорил, однажды может возникнуть просто потому, что какая-то девушка подает вам каждый день аперитив в одно и то же время?..
Мегрэ продолжал улыбаться, испытывая облегчение оттого, что смог рассказать кому-то свою историю. А также оттого, что теперь ей пришел конец!
Жена мясника, в Орлеане, вновь вышла замуж за одного служащего водопроводной компании, которого мальчик называет дядей.
Траур закончился, никто не сомневался, что господин Урбен женится на Анжель.
Сегодня же кафе было закрыто, а на ставнях висело объявление, окаймленное черной рамкой.
Госпожа Урбен совсем одна осталась на кладбище, и люди устремились в город, выдыхая последний кладбищенский воздух, который вместе с запахом ладана цеплялся за их одежду.
- А ты был бы способен на такое? - внезапно спросила госпожа Мегрэ, когда они добрались до улочки, ведущей от берега реки к их калитке.
- Способен на что?
- Не знаю... на все... как они...
- Ну ничего нельзя рассказывать женщинам! - пошутил он, сунув руку в кисет, чтобы раскурить трубку.
И спросил машинально: - А что у нас на обед? Я ужасно голоден!
Ла-Рошель, июль 1938г.
1 2 3 4 5 6 7 8
- Я играл в жаке... jacques - настольная игра с костями и фишками признался он.
- В "Гран-Кафе"?
- Нет, в "Коммерс"... С новым мясником...
- Почему ты никогда ничего мне не рассказываешь?
- Потому!
- И теперь ничего не скажешь?
- Нет!
Этим летом они решили отправиться в Савойю, в которой особо ничего не увидели, так как госпожа Мегрэ была плохим ходоком.
*4
Это было три года спустя, в то же время, когда начали цвести лилии. Мегрэ, в сабо, пересаживал молодой салат-латук, когда его жена открыла почтовый ящик и достала похоронное извещение.
- Смотри-ка! Она все-таки умерла... - сказала она.
- Кто?
- Женщина из "Гран-Кафе"... Госпожа Урбен... Молочница говорила, что в течение трех месяцев она не могла пить ничего, кроме молока... Надо бы, чтобы ты засвидетельствовал свое почтение...
В тот же вечер Мегрэ отправился в похоронную контору и несколько минут постоял в холодном зале, в одном из углов которого шмыгала носом Анжель.
Два дня спустя все пошли на кладбище, и чета Мегрэ вернулась оттуда рука об руку; погода была прекрасная и не оставляла места для черных мыслей.
- Это напоминает мне один из плохих моментов моей жизни... - начал он внезапно, хотя его никто не спрашивал.
Госпожа Мегрэ на этот раз предусмотрительно промолчала, и они продолжили прогулку, сойдя с дороги, чтобы пройтись по берегу Луары.
- Не знаю, вспоминаешь ли ты мясника... Я знал все, с первых мгновений, и даже, наверное, с момента, когда только объявили новость... Конечно, то, что я знал, я не мог никому сказать... Это был вопрос чести, чести перед лицом смерти...
Госпожа Мегрэ машинально обрывала лепестки маргаритки, держа ее в руке, как на картине какого-то художника, имя которого Мегрэ позабыл. Они медленно шли, раздвигая высокие травы. Брюки бывшего комиссара были усыпаны репейниками.
- Что меня поразило, так это болезненная настойчивость, с которой мясник рассказывал нам о том, что у него с собой много денег... Как большая часть торговцев из провинции, он трясся над своим портмоне... Оно было у него просто огромным, набитым в основном мелкими, грязными купюрами и лежало в кармане брюк. Я хорошо помню жест, которым он доставал его, каждый раз приподнимая фартук...
Однако этим вечером он всем постарался показать, что его бумажник набит крупными купюрами... Но удивительная вещь, у меня сложилось впечатление, что, хотя сверху пачки торчал тысячефранковый банкнот, внизу была всего лишь обычная бумага...
И этот визит к нотариусу...
Когда сообщили, что он убит, я сказал себе: "Очень странное совпадение..."
Потому что я никогда не видел людей, которые бы так настойчиво напрашивались, чтобы их ограбили, а возможно, и убили...
Когда я узнал об убийстве, то был уверен: несмотря на то, что деньги пропали, бумажник обнаружат в кармане покойника...
- Так его не убивали? - удивилась госпожа Мегрэ.
- Конечно нет! И бедняга не сумел даже чисто подделать самоубийство. Он сделал это по-любительски.
Если бы для официального расследования прислали кого-то другого, не Габриэлли, его бы быстро раскрыли. Но Габриэлли, без сомнения очаровательный молодой человек, гораздо сильнее в русском бильярде, чем в полицейском деле...
Она улыбнулась, и они прошли еще немного.
- Вот почему я был обязан молчать... Вот почему не хотел выслушивать откровения всех этих людей... Но они все-таки приходили ко мне, хныча или умоляя...
- Я все-таки не понимаю, почему мясник сделал это...
- Потому что этот бедняга был способен как на плохое, так и на хорошее... Без ума от этой девочки, он умолял ее уехать с ним и, если бы она согласилась, безо всяких угрызений совести бросил бы жену и сына... Он даже не вспомнил бы о них... Он ведь уже начал от них отдаляться, сначала не обращая или почти не обращая на них внимания, затем делая Анжель подарки, с которыми она не знала, что делать, так как не могла показаться в них Урбену... Когда она дала ему понять, что не хочет больше его видеть, он решил убить себя... И, почувствовав себя несчастным, понял, сколько боли причинил близким... Я уверен, именно в этот момент он подумал о жене и сыне... не в смысле, что он умрет, а потому что это послужит им... Вот почему он подписал страховое соглашение, вот почему и речи не могло быть о самоубийстве, вот откуда его глупое, как мы считали, поведение: разговоры о нотариусе и неоднократное упоминание, что у него с собой много денег...
- Надо же, а я никогда не думала об этом... - сказала госпожа Мегрэ. И все время спрашивала себя, почему ты оставил виновного на свободе...
- Этим должны были бы интересоваться другие, тем более что Урбен, по чистой случайности, не имел алиби. Когда он пришел мне признаться в этом, плача от ужаса, я подумал, что придется мне, наверное, открыть правду, чтобы помешать посадить его в тюрьму...
А что делать? Мне было бы, конечно, неприятно, если бы этот бедный малый умер ни за что... Но так как я не служу больше в полиции и не состою на жалованье у какой-нибудь страховой компании...
Он остановился, сощурился от солнца и залюбовался пейзажем, который оживлял журчащие воды Луары.
- Я все-таки доволен, что все в прошлом, - вздохнул он. - Мне это совсем не нравилось...
- И ты ничего никому не сказал?
- Никому!
- Даже Урбену?
- Даже!
- Даже Анжель?
Он не смог сдержать улыбку.
- Ревнуешь?
- О! Нет... Не важно, что я теперь думаю о мужчинах... Значит, это влечение, о котором ты мне говорил, однажды может возникнуть просто потому, что какая-то девушка подает вам каждый день аперитив в одно и то же время?..
Мегрэ продолжал улыбаться, испытывая облегчение оттого, что смог рассказать кому-то свою историю. А также оттого, что теперь ей пришел конец!
Жена мясника, в Орлеане, вновь вышла замуж за одного служащего водопроводной компании, которого мальчик называет дядей.
Траур закончился, никто не сомневался, что господин Урбен женится на Анжель.
Сегодня же кафе было закрыто, а на ставнях висело объявление, окаймленное черной рамкой.
Госпожа Урбен совсем одна осталась на кладбище, и люди устремились в город, выдыхая последний кладбищенский воздух, который вместе с запахом ладана цеплялся за их одежду.
- А ты был бы способен на такое? - внезапно спросила госпожа Мегрэ, когда они добрались до улочки, ведущей от берега реки к их калитке.
- Способен на что?
- Не знаю... на все... как они...
- Ну ничего нельзя рассказывать женщинам! - пошутил он, сунув руку в кисет, чтобы раскурить трубку.
И спросил машинально: - А что у нас на обед? Я ужасно голоден!
Ла-Рошель, июль 1938г.
1 2 3 4 5 6 7 8